– Чего тебе стоило, парень, задержаться еще на пару минут? Ведь она уже и глаза выкатила. Эх, зачем ты ее спас, на горе и другим людям?

Со дня похорон прошло две недели. Полковник запаса Драган Драганов находился в камере предварительного заключения.

Текучка целиком поглотила меня, но в сознании продолжала светить красная лампочка, напоминая о „деле Драганова".

Урываю от сна, чтобы выяснить кое-какие дополнительные подробности. По крайней мере, так мне удается избежать диалогов на рассвете. Выкроил время, чтобы съездить на дачи профессора Илиева и художника Герганова допросить потерпевших и свидетелей.

Однажды вечером, остановив машину перед своим домом, неожиданно для самого себя я развернулся и подался на другой конец города – в квартал „Дружба".

Через полчаса я был в покоях Антуанетты Минчевой.

– Коньяк?

– Благодарю вас.

– Благодарю – да, или благодарю – нет? Хотя я немного сердита на вас.

Пробую коньяк и с невинным видом заявляю:

– Я тоже, признаться, немного сердит на вас.

– А вы-то за что?

– А вы?

– За то, что вы так грубо держались с Кисой.

– Вам не следовало скрывать от меня, что вы замешаны в ограблении профессора Илиева. В конце концов, вы отделались условным приговором.

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье.

– Сколько ему дадут?

– Полковнику? Я не уверен, но полагаю, что не много. Как раз столько, чтобы закончил свои дни в тюрьме.

– Бедняга.

– Но так лучше, не правда ли?

– Что вы говорите, товарищ Демирев! Мне так его жалко!

– Знаете, о чем я думаю?

– О чем?

– Я вполне допускаю, что вам действительно жаль полковника, хотя именно вы все и организовали. С помощью Бистры, конечно. И отчасти самого Стефана. Не говоря уже о Кисе, который послушная пешка в ваших руках.

– Вот тебе раз! Как же я могла все это организовать? Может, с помощью телепатии я действовала руками полковника, когда он кидал электробритву в ванну?

– Не вы лично, а Бистра.

– Но ведь полковник во всем сознался!

– Я собственными глазами видел людей, которые сознавались в убийстве Кеннеди!

– И только на этом основании вы заключили, что полковник лжет?

– Зависит, что понимать под ложью. В его сознании все так и было. Он алкоголик, Тони, и вам это известно.

– Кстати, а как вам удалось узнать, что я замешана в ограблении профессора Илиева? Дело ведь давно пылится на полках. Ваш коллега, который тогда вел следствие, обещал, что не станет марать мое досье...

– Слишком много совпадений. Во-первых, жена Илиева была вашей клиенткой. Во-вторых, в то время вы были близки со Стефаном Драгановым. В-третьих, вряд ли вы столь наивны, чтобы полагать, будто ваше досье может остаться девственно чистым...

– Но с тех пор прошло четыре года!

– Вам кажется, что это много?

– Неужто всю жизнь мне расплачиваться за одно... сведение? Хотите еще коньяку?

– С удовольствием. Впрочем, никто с вас не спрашивает за старые грехи.

– Другими словами, вам доставит огромное удовольствие, если я предстану перед судом? И ради этого вы нагородили здесь столько ерунды?

– Нет. Совсем нет. Однако сцена с удушением – это уж слишком. Кто поверит, что больной, немощный старик может физически справиться с Бистрой?

– А если ему этого очень хотелось?

– Того, что ему хотелось, – не отрицаю, но все это было ловкой инсценировкой, рассчитанной на дураков. Вы являетесь, как по звонку, торопите меня и заполучаете свидетеля насилия... Вообще-то капкан сработан мастерски, но рассчитан он не иначе как на дебила.

– Значит, вы убеждены в моей вине? Как и в вине Бистры?

– Да, хоть у меня и нет вещественных доказательств. Пока.

– На что вы рассчитываете?

– На ваше самопризнание. Начнем с дачи художника Герганова. Или я снова выдумываю?

– Вот это оптимизм! – горько усмехнулась Антуанетта, хотя я был уверен, что внутренне она уже сдалась.

– А почему бы и нет? Вы не такой уж плохой человек. И я вполне допускаю, что Стефан мог заставить вас рассказать ему о даче художника, как впрочем и раньше, о даче профессора.

– Но вы же не нашли...

– Да, пока еще не нашел самого важного доказательства – золотого колье и старинных монет, которые Стефан взял на даче художника.

– Вроде бы вы умный человек, Демирев, а рассуждаете по-детски.

– Почему вы так считаете?

– А потому, что единственное, чем вы располагаете, – признание полковника, а вы роетесь в грязном белье людей...

– Вместо того, чтобы поставить точку и передать дело следователю? А если на суде полковник откажется от своих показаний? Неужели вы и в самом деле считаете, что при следственной инсценировке убийства старик сможет убедительно повторить свои действия – от момента выключения лампы до кидания электробритвы в ванную?

– Это его дело.

– В основном мое.

– А если допустить, что Драганов убедит следователя?

– В том, что он убийца? Сомневаюсь, хоть и допускаю такую возможность.

– Что тогда?

– Как вам объяснить... я хочу спать спокойно. По возможности.

– Ну и упрямый же ты, как осел! – перешла на „ты" косметичка. – Все это бредни! Ладно, допустим, что Стефан ограбил дачу художника. Какой расчет мне или Бистре его убивать?

– Предполагаю, чтобы не делиться добычей.

– Чушь собачья.

– Я тоже так думал, пока не побеседовал с доктором Анчевым.

Реакция Антуанетты была мгновенной. Губы перекосились, пальцы нервно смяли сигарету в пепельнице, глаза загорелись лютой ненавистью.

– Что с вами, Тони?

– Демирев... я могу быть полезной тебе! Я тупо смотрю на нее.

– Ах, Демирев, Демирев... ты напоминаешь мне бродячего пса, беспородного, ничейного... Все-то ты прислушиваешься, принюхиваешься, выслеживаешь... А что выслеживаешь? Оставь ты это дело, а? Полковник убедит суд, пусть старый пьяница сломает себе шею! В моем лице...

– Начинаешь торговаться? Не хорошо, Тони...

– Хорошо – не хорошо, да что ты об этом знаешь?

– Кое-что знаю, но сейчас не время распространяться на эту тему. Я долго не мог понять, каким образом ты держишь Бистру в руках. Что касается Стефана и Кисы, мне более или менее ясно, но как ты заарканила журналистку, я долго не мог понять, не мог найти достаточно веского мотива. Пока однажды дождливым вечером мне вдруг пришло в голову, что это каким-то образом связано с ее ребенком. И я сказал себе: а что, если Тони помогла Бистре инсценировать беременность и на девятый месяц представить ребенка могущественной семейке, чтобы потом всю жизнь держать ее мертвой хваткой? При твоих связях, Тони, это сущий пустяк! Я начал прислушиваться, как ты выразилась, принюхиваться, пока не вышел на участкового врача – доктора Анчева. Как ты его подкупила, это еще предстоит узнать. Итак, Стефан не хочет делиться добычей, Бистра получает от тебя указание бросить электробритву в ванну...

– Минуточку! Зачем тогда Кисе посылать открытку с моря?

– Потому что они с Бистрой решили скрыться! От тебя! И как ты это не унюхала? Пардон, принюхиваться – это наше дело...

– Врешь!

– Стефан хотел сам продать золото и монеты, предварительно освободившись от любовницы. Узнав о планах Стефана, Бистра сообщила об этом тебе. Ты приказала ей ликвидировать его. В то же время Киса и Бистра у тебя за спиной крутят любовь. Между прочим, Стефан об этом знал, потому-то и отправил Кису в Варну. Открытка предназначалась не для милиции, а для тебя!

Столько труда... Вы сами-то себе верите, Демирев? – снова перешла на „вы" косметичка и закурила.

– Себе – не особенно, но фактам... Признаться, мне было трудно сложить из осколков эту мозаику...

– Скажите, а если б на вашем месте был другой... в смысле...

– Он тоже докопался бы до истины, Тони... Может, даже быстрее меня... зависит, когда догадался бы о ребенке.

– И это называется врачебная этика! Сплетник он, а не врач!