Чампкинс поступил к нему сразу после того, как лорд Алистер окончил Оксфорд; порой он вел себя покровительственно, как не в меру заботливая нянюшка, однако неизменно оставался преданным и достойным доверия.
Алистер решил, что когда вернется, то велит Чампкинсу, поскольку он уже упаковал всю одежду, остальное, за исключением каких-то личных мелочей, отправить на склад.
Собственно, этим следовало бы заняться вчера с вечера, но Олив весьма успешно отвлекла его мысли от всего на свете, кроме себя самой.
Она собиралась сесть в свою карету уже в четвертом часу утра, но приказала кучеру вернуться на целый час раньше, и тот был совсем сонный, а лакей с трудом подавил зевок, открывая перед ней дверцу.
— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя домой? — поинтересовался лорд Алистер.
— Ни в коем случае, — ответила Олив. — Я сказала своей камеристке, а она, разумеется, передала это всей остальной прислуге, что отправляюсь на вечер по случаю дня рождения одной моей пожилой родственницы.
— Пожилые родственницы не ложатся спать в такое время! — рассмеялся лорд Алистер.
— А какое дело горничной до того, чем я занимаюсь? Она должна без памяти радоваться тому, что я стану маркизой, а она в результате займет среди прислуги более высокое положение, чем до сих пор.
— Еще одно очко в пользу маркиза, — заметил лорд Алистер.
Он уже не сердился на Олив за подобные речи и принял ее идею, что брак одно, а любовь совсем другое.
Когда уже после часу ночи лорд Алистер обнаружил, что Чампкинс удалился к себе в спальню, они с Олив покинули гостиную.
Лежа в своей удобной постели и держа Олив в объятиях, он решил, что если рассудить трезво, ему следует радоваться отказу Олив поехать с ним в Шотландию.
Он живо представлял, как она стала бы жаловаться на неспокойное море и на отсутствие удобств на корабле.
На первых порах замок, как был уверен лорд Алистер, произвел бы на нее впечатление, но вскоре она заскучала бы еще сильнее, чем он сам, и не замедлила бы выразить свои чувства по этому поводу и продемонстрировать их отцу.
Он был настолько озабочен своими трудностями и настолько уверен, что Олив из любви к нему поможет их преодолеть! Только теперь он начал замечать те ее черты, на которые не обращал внимания в ослеплении страстью.
Она была самой пылкой и возбуждающей женщиной из всех, каких он знал, но теперь, когда его разум не был отуманен желанием, он ясно видел, насколько она одержима неукротимым стремлением к высокому общественному положению и, как показало ее поведение по отношению к Эрайне, прискорбно лишена доброты.
Когда она уехала, а лорд Алистер вернулся к себе в постель, все еще напоенную запахом ее волос и ее тела, он сказал себе, что счастливо отделался.
Никто лучше его не знал, сколь быстро угасает огонь страсти, так что даже горячих угольков не остается, чтобы возродить пламя.
— Раньше или позже то же произойдет и с Олив, — решил он.
Выходит, судьба подбросила ему туза, когда Харроуби решился сделать Олив своей женой.
— Из этого ничего бы не вышло, — вынес он наутро резюме на более простом языке.
Направляясь в Блумсбери, он подумал, что новый способ избежать отцовского деспотизма гораздо умнее.
«Когда ее мать поправится достаточно, чтобы Эрайна могла вернуться к ней, — размышлял лорд Алистер, — мы придумаем еще одну правдоподобную историю, чтобы получить свободу».
И что самое существенное, отец не может жить вечно, и когда-нибудь Алистер станет герцогом и будет ездить на юг, сколько пожелает.
Он был совершенно уверен, что немало выпадет месяцев в году, когда Шотландия обойдется без него.
Солнце сияло ярче обычного, вчерашний пасмурный день миновал. И почти знаком доброго предзнаменования показались крики мальчишек-газетчиков на углу улицы:
— Читайте о смерти двух аристократов, утонувших в море! Читайте о герцоге, который оплакивает двух своих сыновей!
Он полагал, что новость напечатана в газетах под крупными заголовками, а значит, все его друзья узнают, что теперь он новый маркиз Килдонон.
«Именно так мне придется называть себя в дальнейшем», — подумал он и нашел это новшество куда более приятным, нежели накануне.
Он остановил лошадей возле дома двадцать семь и увидел, что входная дверь открыта и Эрайна стоит в прихожей. У ног ее маленький и весьма потертый чемодан.
Одета она была в то же самое простое ситцевое платье и непритязательную шляпку, в которых приходила в дом к Олив, где он с ней познакомился.
Лорд Алистер вышел из экипажа, чтобы подать ей руку и сразу заметил, что Эрайна недавно плакала. Понимая, что слезы были вызваны расставанием с матерью, он не стал говорить об этом, а произнес:
— Отдаю вам должное как самой пунктуальной женщине из всех, кого я знал. Рад, что вы не заставили меня ждать, потому что дел у нас полно.
Она улыбнулась ему несколько вымученной улыбкой; расплатившись за квартиру, лорд Алистер помог Эрайне сесть в экипаж, пока Бен пристраивал ее маленький чемоданчик сзади под сиденьем, на котором он теперь ехал.
Они отправились, и маркиз, как он твердо решил именовать себя, спросил:
— С вашей матушкой все в порядке?
— Да, благодарю вас, — ответила Эрайна, — и врач был очень рад, что она так скоро к нему попала. Он опасался, что иначе будет слишком поздно.
На последнем слове голос ее слегка дрогнул, и маркиз понял, что она изо всех сил старается держаться спокойно и твердо.
— Не забудьте дать мне адрес врача, чтобы мой секретарь переслал ему остальные деньги.
— Я уже написала его для вас.
— Я вижу, что вы так же обязательны, как и я, — заметил маркиз. — Меня ужасно раздражает, когда люди безответственны, забывчивы и неряшливы.
— Надеюсь, что не проявлю ни одного из этих качеств, пока… я с вами.
Маркиз повернулся к ней и улыбнулся, отметив про себя, что хоть ее платье сшито из самого дешевого материала и немодно, выглядит Эрайна очень аккуратно и опрятно.
И по-прежнему облик ее напоминал о юной весне — как и тогда, когда он увидел эту девушку впервые.
Она и теперь казалась невероятно худой, и когда смотрела вперед, туда, где лошади покачивали головами вверх-вниз, как-то особенно выделялись ее остренький подбородок и запавшие щеки.
«Она будет выглядеть совершенно по-другому, когда начнет нормально питаться, — решил про себя маркиз. — И вероятно, из-за беспокойства о матери поправляться она станет медленнее, чем, если бы у нее не было такой заботы».
Они выехали на более оживленные улицы, и Эрайна спросила:
— Куда мы едем?
— Покупать вам приданое, — ответил маркиз.
— Вы понимаете, что у меня… нет ни малейшего представления о том, как надо выбирать одежду… подходящую для меня? — задала Эрайна новый вопрос и после небольшой паузы добавила: — Ведь мы с мамой всегда жили в деревне, и я не более, чем неотесанная провинциалка.
— Меньше всего вы будете ее напоминать, когда мы доведем дело до конца, — пообещал маркиз. — Предоставьте это мне.
— Мне все еще очень неловко не только оттого, что вы… будете выбирать мне платья, но и оттого, что вам придется за них платить.
— Сейчас вы рассуждаете как жеманная молодая леди, а вовсе не как актриса, которая требует высокого жалованья и особого бенефиса в ее величества театрах «Хеймаркет» или «Друри-Лейн».
Эрайна рассмеялась, и смех ее звучал очень приятно.
— Вряд ли вам следует ожидать, что я посмею мечтать об одном из этих великих театров.
— Театр, в котором вам предстоит играть, куда более впечатляющий, и мне придется потратить много времени, чтобы рассказать вам о нем, пока мы будем плыть по морю.
Она глубоко вздохнула.
— Именно таким путем мы отправимся в Шотландию?
— Это вас пугает?
— Надеюсь, что нет. Только очень неприятно страдать от морской болезни, особенно в вашем присутствии.
— Почему особенно в моем? — поинтересовался маркиз.
— Потому что вы такой великолепный, и я уверена, что вы никогда не страдаете от холода, морской болезни или болей в животе, как все обыкновенные люди.
