Я обернулся и тут же понял, что это там какие-то их дела с Колей и ко мне они никакого отношения не имеют.

— Какой пушистик пиндосский!? Ты чо написал! Кошка североамериканская полудлинношерстная! Ты понял? Североамериканская полудлинношерстная кошка…

— Да понял, я понял. Щас исправлю. Я забыл просто, как там этот твой… комок шерсти называется, — немного раздраженно, но каким-то успокаивающим тоном, поспешил ответить Колян.

— Пушистик пиндосский… ха-а-а-а-а-а… — постебался Флоп, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

— Ладно, давай. Пока. Я щас приду, — закончил я разговор по сотовому и повернулся к компьютерному столу, чтобы увидеть, наконец, что же там такое интересное происходит.

На экране монитора в программе презентации красовался кошак с таким выражением морды, как будто он впервые в жизни увидел, как разделывают севанскую форель.

— И что, ты не мог получше что ли фотографию найти? Что это такое? — громко и раздраженно произнесла Мила.

Флоп с Майком наконец-то оторвались от фильма и повернулись, чтобы посмотреть на фотографию кота с выпученными из орбит глазами.

— Ха-а-а-а-а… У него такой взгляд как будто ему хвост прищемили…

— А похоже что не хвост, а что-то другое.

— Ты не мог нормальную фотографию достать что ли? — продолжала прессовать Мила своего парня.

— Да есть у меня другие фотографии, есть, — ответил Колян, начав уже стирать подпись "Пушистик Пиндосский", и остановившись, поняв, что ему придется менять весь слайд.

— Ладно, ребята, я тогда побежал, — объявил я.

— Хорошо, Костян, я еще потом сделаю, что смогу в плане твоего трека, куда его еще пропихнуть. Заходи потом, затрем еще за эту тему, у меня одна идея есть, — отозвался Коля из своего компьютерного стола.

— Ну, давай, Костян…

— Давай, Костян, — попрощались так же Флоп и Майк.

Я пожал обоим руки и направился в коридор.

— Ну, дак проводите человека-то, — услышал я уже позади себя слегка раздраженный голос Милы.

— Ну, мы фильм смотрим, — хором ответили чуваки.

Мила недовольно цыкнула, покачав головой, и сама пошла в коридор закрывать за мной дверь.

— Задолбали они меня уже, — пожаловалась мне Мила, с недовольной улыбкой на лице.

— Да ладно, они в тебе нуждаются, — ответил я с некоторой долей иронии, надевая обувь.

— Вот так всю жизнь и придется, да — ходить за вами, мужчинами.

— В этом ваше великое вселенское предназначение, — заметил я с улыбкой.

— Да уж, конечно, — ответила Мила.

— Мы вам, безусловно, за это благодарны, — приглушенно произнес я, немного приблизившись.

— Хорошо, я это учту, — ухмыльнулась Мила, смотря на меня своими широко открытыми глазами.

И я вышел за порог квартиры.

— Ну ладно, давай, пока. Хороший трек, правда, — сказала Мила напоследок.

— Спасибо. И тебе удачи с докладом.

— Ага, спасибо.

Мы с Милой мило попрощались, и я направился к лифту.

Я не беспокоился за этих чуваков. Я знал, что с ними все будет в порядке. По моему мнению они не были конченными людьми и не находились на каком-то неправильном пути. Они не несли агрессии в своей жизни, не были наркоманами, не бухали по-черному, хотя и довольно много пили. Они не были злыми, не беспредельничали, хотя и откалывали иногда разные безбашенные штуки. Но у них были определенные границы и относительно правильные представления о морали и нравственности. Они не сидели в глубокой депрессии и у них не было психологических травм, хотя они и с пониманием относились к таким вещам, периодически рефлексировали и осознавали, что этот мир далеко не прекрасен. Они не зацикливались на деньгах и достижениях, или карьерном росте — соответственно у них было не так много шансов превратиться со временем в каких-нибудь самодовольных тщеславных ублюдков, получающих хорошую зарплату, и снимающих себе дорогих проституток при имеющейся беременной жене, сидящей дома с детьми. В то же время они не спивались и не погружались в наркотики и всякие там ночные развлечения с головой. У них были определенные рамки. Они не способны были на какие-то преступления, разве что кроме как спереть с улицы временный дорожный знак, отсутствие которого не вызвало бы серьезных проблем. В чем-то они были раздолбаи, но при этом они являлись в общем-то в определенном смысле интеллигенцией с недоконченным или у кого-то даже с почти уже полученным высшим образованием. У них было не плохое воспитание. Они были относительно образованы и эрудированны. Они не были сильно ущемлены в своих правах, поэтому у них не было каких-то серьезных комплексов и стремления что-то доказать этому миру и как-то возвысить себя за счет унижения других людей или ценой чужих жизней. В общем, скорее всего, они перебесятся и рано или поздно каждый из них заведет семью и устроится на более-менее приличную работу. Самое главное — они были нормальные, адекватные и, в общем-то, даже добрые люди. Мила была вегетарианкой и сильно любила животных. Она была хорошей девушкой. И она постоянно следила и за своим парнем и за тремя его корешами раздолбаями, чтобы они не учудили чего-нибудь и не влипли куда-нибудь по глупости, и постоянно тормозила все их безбашенные порывы, являясь, своего рода, такой как бы некой вечно-сияющей дубинкой здравомыслия, от которой на теле оставались следы озарения разума.

Короче, я не боялся за этих чуваков. Они не вызывали у меня большого повода для беспокойства.

Чего я, к сожалению, не мог сказать про того человека, к которому сейчас направлялся.

Света, которая позвонила мне — у нее был младший брат. То есть он сам как бы, в общем-то, был уже взрослый человек, но так получилось, что его старшая сестра продолжала ходить за ним, практически как за маленьким ребенком. Его звали Влад, и мы были знакомы с ним довольно давно. В свое время он поступил в институт, но там у него что-то не сраслось. В поисках смысла жизни и в попытках ответить на вопрос, что он делает в этом институте, Влад немного потерялся в реальности и забыл, что он вообще является студентом. Пробухав несколько сессий и так и не сумев самому себе ответить на вопрос, зачем ему становиться инженером и до конца своих дней дышать грифельной пылью — он очнулся уже в том состоянии, когда говорят "Не плач, сынок, солдаты не плачут". Не сумев закончить второй курс ненавистного ему университета, он с философским отношением к жизни пошел в армию. Вернувшись через два года, он впал в состояние последембельского расслабона и пофигизма. Обычно у пацанов, только-только вышедших на дембель и вернувшихся на гражданку к своей семье и старым друзьям, такое состояние длится от нескольких недель до полугода. Ну, это нормальный период такой, нужно отдохнуть, придти в себя, там, привыкнуть к гражданской жизни. Сразу начинаются мамины пироги, бухло с друзьями, тусняк, клубы, девочки, или одна девочка, если она все-таки по какой-то странной случайности дождалась, косарезиво по вечерам — "Слышь, а ты чо в армии не служил, ошпарок!?", и "Папа, принеси мне сигарету, подкуренную. Я телик смотрю."