Да, стоя на верху какой-то вышки, с маниакальным блеском в глазах и задыхаясь от ударов собственного сердцебиения, я был убежден, что моя деятельность полностью закончена, и в сладостном предвкушении собственной смерти, смотря вниз, всерьез задумывался — достаточно ли здесь высоко, чтобы мне разбиться насмерть, или я только покалечусь. Я подумал: "Надо лететь по-любому головой вниз — так надежней".
Тогда я все же не стал этого делать. Испугался, что церковь в своем жестком отношении к самоубийцам может оказаться права. Мне было, в общем-то, глубоко насрать, что там думает сама церковь — мне важна была истина. Истины я, к сожалению, так и не узнал. Но с проверкой своих летательных способностей я решил повременить. "Надо же, — думал я позже, — Хоть какая-то польза от этой долбанной религии".
В этой своей работе, за которую мне никто никогда не платил, я прошел несколько этапов: от наивных восторгов, с плещущейся в разные стороны, словно щенячьей слюной, радостью — до циничных холодных аналитических расчетов с бессердечным пофигизмом и легким привкусом отвращения.
В начале тебя все это завораживает и восхищает, а если еще есть результат, то ты просто готов раствориться в этом и пожертвовать ради этого всей своей жизнью, ведь ты понимаешь — происходит действительно что-то значимое, ты влияешь на судьбы людей.
Потом начинаются серьезные проблемы и трудности — то есть не то, чтобы их раньше не было, но то ли ты на них внимания не обращал, то ли просто начинается усталость накапливаться — в любом случае приходит странное и ужасающее своей неотвратимостью осознание: то, что было раньше, теперь уже не проканывает, все становится намного сложнее. Тебе и раньше приходилось не мало напрягаться, чтобы делать все это, а теперь еще и все как-то невероятно усложняется.
А потом ты сталкиваешься с разочарованием. Ты начинаешь совершать грубые ошибки, которые тебе уже никто не прощает. Наступают моменты, когда что-то не получается, ты чего-то не можешь, и поделать с этим ты тоже ничего не можешь. Перед тобой встают стены, которые ты не в состоянии преодолеть. А потом еще, если тебе повезет, то в придачу ко всему, тебя начинают предавать. Люди от тебя отворачиваются, а те, кто еще недавно был с тобой в одной команде — теперь против тебя. И вот тут по-настоящему начинает накапливаться усталость. Сложные отношения в коллективе и невозможность прыгнуть выше головы начинают выматывать и формируют навязчивое ощущение бессмысленности всего происходящего. Ты теряешь ориентиры, теряешь цель, начинаешь идти на ощупь — и теперь любой фактор может вывести тебя из состояния равновесия.
Затем долгое отсутствие ясности своего пути и усталость начинают производить в тебе пофигизм. Там, где у тебя еще совсем недавно горели глаза — появляется циничность и нежелание лишний раз напрягаться. То есть, конечно, нежелание напрягаться было всегда, с самого начала — но теперь оно приобретает какую-то свою неоспоримую актуальность и превращается в патологию, в серьезную проблему. Потерянные ориентиры ты так и не находишь. Навязчивое чувство бессмысленности тоже никуда не девается. Ты идешь по инерции, цинично исполняя то, что должен, не понимая уже толком, зачем и кому это нужно. Ты уже даже не идешь — тебя несет система. Если бы она сама никуда не шла — ты бы тоже встал.
И вот через какое-то время к ощущению усталости, чувству бессмысленности и состоянию крайне циничного безразличия присоединяется еще одно — отвращение от твоей работы. Усталость продолжает накапливаться. И вот это уже не просто усталость — это крайняя степень утомления. Это истощенность. В один прекрасный момент ты ловишь себя на осознании того, что у тебя больше нет ни физических, ни моральных, ни каких-либо других сил продолжать идти дальше. Ты начинаешь работать на износ. Ты перестаешь строить планы, потому что не имеешь представления, хватит ли у тебя еще на что-то энергии. И ты начинаешь себя рвать. Ты рискуешь. Что-то говорит внутри тебя "Остановись. Перестань". Но ты не можешь — для тебя это слишком важно. Потом ты все-таки останавливаешься и думаешь: "Что же это я делаю. Я же себя угроблю", но ты преодолеваешь этот внутренний тормоз и затыкаешь осознание неотвратимой безысходности этой истины куда подальше.
И вот ты делаешь рывок…
…и он оказывается для тебя последним.
Забавно, но глубочайшая депрессия и тотальная истощенность, и еще целый букет патологических болезненных состояний, вызванных моей деятельностью, были для меня не единственной проблемой. Просто как-то так сложилось, что все пришлось на один момент жизни. Я бы возможно не стал задумываться о самоубийстве, и не считал бы, что моя жизнь закончена, если бы мог в этой жизни за что-то ухватиться. Но то, что могло бы меня вытащить, от меня ускользало. И как я не пытался найти хоть какую-то спасительную ветку, зацепиться хоть за какую-нибудь нить — осознание того, что в моей жизни больше ничего не осталось, повергало меня в еще большее отчаяние и все глубже погружало в забвение.
Как это ни странно потом оказалось для меня самого — но я каким-то чудом все же смог выбраться из этой бездны, поглотившей меня. Я словно утонул, но потом меня вынесло на берег.
Некоторое время у меня ушло на то, чтобы восстановиться. Выровнять и более-менее стабилизировать свой психо-эмоциональный фон.
Но прежним — я уже никогда не стал. Что-то меня поломало, и этот надлом уже нельзя было просто так игнорировать. Просто включились какие-то другие резервы, которые взяли на себя нагрузку. Но было очевидно — я все же стал другим. Бытие навсегда и безвозвратно изменило мое сознание.
Придя к приемлемому для жизни и действий состоянию, я осознал, что мне нужно вернуть кое-какой должок. Должок — гиенам, ходящим в овечьих шкурах. Я должен был заплатить им той же монетой. И я знал — когда-нибудь этот момент настанет, когда-нибудь этот долг будет выплачен. И чем дольше я с ним хожу, как с неким грузом — тем сильнее чувство от него избавиться. Потом впоследствии — я избавлялся от него постепенно.
Вторая вещь, которую я так же не мог игнорировать после того как выбрался из бездны забвения — то, чем я когда-то занимался в церкви. Пропаганда и распространение определенных идей и ценностей при помощи искусства и культуры. Я продолжил это делать — потому что умел, и потому что когда-то видел результат. Только теперь я уже занимался этим один, самостоятельно, лично продумывая стратегию. Я продолжил попытки хоть в чем-то изменить этот мир к лучшему.
Возможно, кто-то посчитает, что все это полная ерунда, бред какой-то. Наверное, я и сам бы так считал, если бы в свое время не видел, как в жизнях людей происходят изменения. Если бы сам своими глазами не видел, как в течение нашей работы люди бросают пить, бросают курить, избавляются от наркотической зависимости, перестают ругаться матом, перестают воровать, перестают ненавидеть всех вокруг и искать повода для драки с каждым встречным, перестают уродовать жизни своих близких и начинают заботиться о семьях — если бы я сам своими глазами не видел, как люди рыдают и сокрушаются на наших концертах, если бы я не видел, как они однажды заходят в церковь просто так, послушать музыку, а выходят из нее уже совершенно другими людьми — если бы я не видел это все своими глазами, я бы тоже считал, что все это полный бред, и что людей невозможно изменить с помощью искусства. Но та деятельность, которой я занимался на протяжении нескольких лет, навсегда изменила мой образ мыслей. Все это — пропаганда. Способ воздействия на разум человека и формирование его мировоззрения.
