* * *

Тут их высокоучёная беседа была прервана. К детям подошёл один из вчерашних мужиков и жестами показал, что надо, мол, вставать и идти к выходу. Попутно он что-то брякнул собравшимся вокруг них малолетним зрителям, и тех словно сдуло. Вот ведь как! В самые, оказывается, первобытные времена по утрам тоже не поваляешься! Своё расписание!

Хотя, справедливости ради, Саша и Алина уже не лежали, а сидели рядом с Антоном и разговаривали.

Девочка оглянулась на Антона. Без изменений. Как-то не хотелось его тут бросать в одиночестве… Но проблему разрешала давешняя пожилая неандерталка. Она подошла к детям, покивала успокаивающе, что-то проговорила, выразительно делая жесты руками, и дала понять, что беспокоиться не о чем. Идите, дескать, с воином.

Выйдя из-под каменистого свода, девочка зажмурилась от яркого света. Солнца вокруг было много. Казалось, больше, чем в их мире. А вот что трава как-то ярче, цветы, небо чище — это точно. Как и в мире у динозавров. Видно, действительно запылила сильно планету их, людей, цивилизация…

И ещё одно приметно. На что она почти не обратила внимания, когда они обедали. Слишком голодна была. А именно: вовсе не в пещере жили эти люди. Тут, снаружи, на склоне, стояли шесть… вигвамов, наверное. Только не таких конусовидных, как у индейцев, а, скорее, как у монголов. Юрты. Только не очень большие. И из шкур. Хотя у монголов тоже из них, кажется…

А пещера тогда зачем? Понятно, что жить в ней хуже, чем в юрте. Темно, сыро, холодно. С другой стороны, огонь там горит. Люди, опять же, там пребывают. Зачем, если есть юрты? Между которыми, кстати, тоже костёр горит, и две женщины что-то на нём готовят…

Надо будет спросить попозже, решило нечто любознательное в мозгу Алины.

А пока воин приглашал их как раз к костру. Там уже сидел вождь, и несколько мужчин располагались возле него. Явно ждали завтрака. Ну, а пока внимательно глядели на приближающихся вроде как под конвоем детей.

Но угрозы ни от кого не исходила — Алина бы почувствовала. Просто эти люди на них смотрели. С любопытством. Причём лица были странно неподвижными. Словно мимика была им чужда.

И, кстати, теперь, в свете начавшегося дня, они уже не казались страшными, эти неандертальские лица. Грубые — да. Но зато и сильные. Именно так: сильные. Волосатые-бородатые, конечно, но не дикие.

Кстати, и фильмы всякие про первобытных людей всё врали. Не было у них неухоженных грив. Уж как и чем они тут брились и стриглись, неизвестно, но волосы то ли как-то обрезались, то ли не росли дальше некоего предела. При этом понятие причёски неандертальцам было явно не чуждо: у каждого волосы заплетены особым индивидуальным образом. У кого косичка прямо на темечке, у кого хвост, у кого кожаные полоски в причёску вплетены. Особенно забавным был один из воинов: у него висело два хвостика по бокам. Как у девчонки. В сочетании с бородой очень свежо смотрится…

Вождь понятным жестом пригласил детей присаживаться рядом. От костра пахло одуряюще. Кто говорил, что древние жрали сырое мясо, грубо обжаренное на огне? Здесь был самый натуральный бефстроганов — маленькие кусочки, пропечённые на раскалённом камне. Ничего себе, первобытная "сковородка"!

А переворачивали эти кусочки вполне по-японски — длинными тонкими палочками. И ели тоже с их помощью.

О, это хорошо, обрадовался Саша. Он как раз недавно разучил в суши-баре, как правильно зажимать в пальцах эти неудобные орудия. Должно и здесь получиться…

Кстати, на сей раз по отношению к Алине никакого пренебрежения уже не демонстрировалось. То есть местные женщины тусовались где-то на заднем плане — совершенно молча. Но девочке без звука вручили палочки и предложили приступать к трапезе.

Вот после неё — ужас, как невкусно, когда вместо соли мясо посыпают пеплом от костра! — и начался первый урок местного языкознания.

Вообще, если привыкнуть, язык неандертальцев был несложен.

Во-первых, звукоподражание.

Трава — "шишшр". Будто шелестит при ходьбе. А "идти по траве" — "шшифф". Вроде как шелестишь. Причём именно — по траве. Идти, скажем, по лесу обозначалось иначе — "уширфф".

Деревья — "ширгр". Шуршат, перевёл для себя Саша. Точнее, деревья были — "арширгр": приставка "ар-" означала множественное число. Которое начиналось после цифры двадцать: всё, что превышало количество пальцев на руках и ногах, было — "много".

Кстати, отдельно, в единственном числе слово "дерево" не употреблялось: неандертальцы, как оказалось, были ребятами конкретными, и каждое дерево у них несло отдельное название. К примеру, сосна обозначалась словом "борк", и слово "ширгр" для неё не подходило. И "много сосен" назывались "арборк", но никогда — "арширгр". Зато "деревья" и "лес" обозначались одним словом.

Река была "фис", но озеро, находившееся недалеко от становища неандертальцев, называлось "вода, которая стоит" — "вар-тиит". То есть вода была отдельным понятием, а река, получается, — другим. А "вар" заодно значило и "пить". И таким образом "озеро" можно было перевести вообще как "пьющееся, которое стоит".

Во-вторых, в этом языке была простая грамматика. Указывалось направление: вперёд или назад, вправо-влево. Это же касалось и времён. То есть, "пойдём охотиться" — конструировалось примерно как "(множественное число) идти — вперёд — (множественное число) зверь": "ар-тон-ра-ар-гыбр". А "вернулись с охоты" соответственно: "ар-тон-ба-ар-гыбр". "Идти-зад-зверь". А если с добычей, то: "ар-тон-ба-дарр". Почти "дар". Забавная похожесть с русским смыслом. Означает — "тяжело". А "тяжело" — слово, которое означает вообще всё хорошее.

Кстати, какое-то нездоровое у них тут пристрастие к звуку "р", подумала Алина. Правда, слово "птица" обозначалась чем-то похожим на "чьювить" с прищёлком на конце. Но это как раз было совершенно понятно — то самое звукоподражание, бывшее основой неандертальского языка.

А принадлежность обозначалась изменением звука. То есть притяжательность, по-грамматически если сказать. Она фиксировалась изменением коренной гласной на "у", если в корне был звук "о" или "а", и на "ы", если там был другой гласный звук. Например, "камень" был "рог", но "каменный" — "руг". А "каменные" — "ар-руг".

Тут, кстати, заодно и выяснилось, как называют себя местные. Оказывается, "каменные люди" они назывались: "арруг". А молчаливого парня, поначалу с подозрением смотревшего на нежданных гостей, звали, следовательно, "Камень". А вождь был носил имя попросту "Сильный": Кыр через "кир" — "сила".

В общем, заучи сотню слов, и спи спокойно, что называется.

И, наконец, третьим важным элементом общения была жестикуляция. Без жестов некоторые фразы были бы даже не то что непонятны — но приобретали неверный смысл. Скажем, жестами обозначалось "больше — меньше". Ими, естественно, указывались направления. Ими указывалось количество. Ими указывалась принадлежность.

Словом, это была дополнительная система в языке. Но как ни странно, она только облегчала общение — стоило лишь понять систему жестикуляции и выучить смысл тех или иных знаков руками. А потому Алина с удивлением осознала, что уже к концу первого дня общения более или менее начала понимать, что говорят эти люди вокруг. Конечно, с большими огрехами. Ведь и слов многих дети ещё не знали и разучивали на ходу. И жестикуляцией как следует не овладели. Но мир этих людей перестал быть, что называется, беззвучным. Хоть на половину, пусть даже на треть, но неандертальцев стало можно понимать.

И открывать для себя их особый, ни на что не похожий мир…

И ещё одно ощущение присутствовало, когда с ними общаешься. Будто не только слова и жесты доносят до тебя информацию от них. Но ещё чувствуешь и некие эмоции. Настрой. Отношение.

Вот как в начале, во время первой встречи в пещере — буквально видно было, как исходила от неандертальцев волна страха и неприязни. Хотя ведь ни слов соответствующих тогда не говорилось, ни жестов почти не было. Разве что копья у самого носа плясали…