Как и накануне, он пришел на кладбище, когда начинало смеркаться. Сел на облюбованную за неприметность и хороший обзор скамеечку и приготовился ждать.
Землекопов сегодня не было: не оказалось заказов. Немногочисленные посетители спешили к выходу. Со стороны станции долетел свисток электрички. Город постепенно замирал.
Темнело. Гулов таращился в сгущавшийся воздух, твердо решив, что это будет его последняя ночь на кладбище. Завтра утром он разыщет Горюнова, выложит все, что знает, до последнего слова, и пусть начальство решает. Пусть отстраняют, пусть передают дело другому, пусть делают, что хотят, но с него довольно!
Между тем время шло. Гулов поднес часы к глазам, нажал подсветку: второй чае. Он вздохнул. И почти сразу услышал странный глухой звук, донесшийся откуда-то сбоку.
Гулов замер. Спустя минуту звук повторился. Казалось, что неподалеку кто-то резко сбросил на землю туго набитый мешок. Гулов встал и крадучись, согнувшись пополам, двинулся вперед, протискиваясь между могильными оградами и стараясь не показываться на открытом месте. Разобрать что-либо в лабиринте памятников и крестов было непросто, к тому же звук больше не повторялся. Сделав еще несколько шагов, Гулов присел на землю, потому что боялся потерять направление. Он ждал, наверное, минут десять, пока снова не услышал тот же глухой звук, повторенный дважды с интервалом в одну-две секунды.
Все время всматриваясь в темноту, Гулов двинулся по направлению к источнику непонятных звуков. Он прошел, должно быть, метров двадцать, не замечая ничего подозрительного, как вдруг снова услышал все тот же глухой удар, но на этот раз — у себя за спиной. Гулов стремительно повернулся туда, откуда только что пришел. Глухие удары следовали теперь один за другим, с равными короткими промежутками. Однако как Гулов ни всматривался в ночь — никаких признаков движения обнаружить не удавалось. "Лежа, что ли, копают?" — мелькнуло у него в голове. Удары не прекращались, и Гулов шел на них, как на маяк.
Из-за того, что при движении ему приходилось протискиваться между оградами, его путь не был прямой линией. Однако источник ударов приближался. Сейчас скорее было похоже на то, что чем-то тяжелым размеренно бьют в каменную стену. Трудно было представить, чем в действительности можно производить такой шум.
Гулов остановился в нерешительности. В какой-то момент он почувствовал, что не понимает, куда ему двигаться. Странное ощущение нереальности происходящего овладело им. Удары сыпались с еще большей интенсивностью и силой, иногда к ним примешивались странные звуки — не то вскрики, не то треск чего-то ломаемого или разрываемого. И в то же время ничего вокруг не выказывало даже признаков ведущейся где-то рядом титанической работы. Можно было подумать, что Гулов имеет дело с невидимками. Он сделал еще несколько нетвердых шагов в ту сторону, откуда долетал шум — и замер.
Работа шла где-то совсем рядом — не дальше двух-трех ближайших могил. Но впереди не было ни души. А странные звуки — в том не было никакого сомнения, — раздавались под землей, а не на поверхности. Именно это обстоятельство мешало точно определить место. Гулову сделалось жутко. Как вкопанный, стоял он и слушал, как время от времени удары сменялись странными царапающими звуками, каким-то скрежетом, стонами — и снова начиналась серия ударов. Так продолжалось довольно долго — а может быть, Гулову лишь померещилось, что это продолжалось долго. А потом настал этот момент…
Земля на одной из могил слабо шевельнулась. В первую секунду Гулов решил, что ему почудилось. Он впился взглядом в этот клочок земли, чувствуя, что весь покрылся холодным потом. Вот опять, на этот раз явственнее, — дерн, которым была выстелена могила, пошевелился, пошел вверх, потом осел. Гулов вцепился руками в прутья ближайшей ограды — и смотрел.
Бешеная, дьявольская работа в подземелье продолжалась. Земля на поверхности могилы дрожала в такт доносившимся из ее глубин ударам, подбрасывая вверх комья глины. Это жуткое зрелище продолжалось еще с минуту, потом наступил финал.
Могильный холм окончательно дрогнул — и развалился. Из могилы, как из жерла вулкана, полетели глыбы глины вперемешку с обломками дерева, кусками корней и еще чего-то. Страшная, необоримая сила выталкивала все это из черного рваного провала могилы, и за считанные секунды по краям ямы вырос вал земли. А затем с тяжелым, утробным стоном над нею поднялся человек…
Тяжело перевалившись через край могилы, он, пошатываясь, встал на четвереньки, а затем в полный рост. Чувствуя, что сходит с ума, Гулов увидал черное от грязи лицо с закрытыми глазами. Чудовище не двигалось. Длинные руки, также покрытые грязью и чем-то влажным, жирно блестевшим в тусклом лунном свете, висели вдоль туловища. Рваные лохмотья одежды, в которой можно было признать костюм и белую рубашку, почти не прикрывали белесое, неестественно выгнутое тело. Гулов попятился. Чудовище, наконец, сладило с равновесием и шагнуло вперед, тяжело ступая негнущимися ногами. Гулов заметил сведенные, словно в судороге, пальцы рук с длинными отросшими когтями…
— А-аы-ы! — завопил он, развернулся и бросился прочь. Дикий, животный ужас захлестнул его горячей волной. Ему казалось, что эти пальцы, эти руки вот-вот лягут ему на плечи, и Гулов мчался между могилами, как еще никогда в своей жизни не бегал. Распахнутый пиджак зацепился за какую-то палку, Гулов рванул его, не оборачиваясь, раздался треск, он сделал еще шаг, но споткнулся обо что-то и рухнул вниз, не переставая кричать. Что-то с силой ударило его в лоб — и он провалился в черноту…
Гулов очнулся от холода. Не разжимая глаз, он зябко подтянул ноги к животу и пошарил рукой вокруг в поисках одеяла, но пальцы сжали мокрую глину. Он открыл глаза, еще ничего не понимая, и все сразу вспомнил. Медленно сел, отчего в висках застучала кровь. Гулов тронул ладонью лоб, вскрикнул от боли, и осмотрелся.
Он сидел в узком проходе между двух могил. Костюм и рубашка были насквозь мокрыми, и он сразу начал мелко дрожать. Гулов посмотрел на часы: половина шестого. События ночи в карнавальном темпе запрыгали в памяти. Сейчас, в мутном свете начинавшегося дня, они казались больше фантастическими, неправдоподобными, чем страшными. Держась правой рукой за прутья могильной ограды, Гулов поднялся. Левый борт пиджака оказался разорван, брюки и рубашка измазаны глиной и землей. Появляться в таком виде на улице было рискованно. Но оставаться на кладбище было нельзя.
Перед уходом, сообразил он, надо бы отыскать ту могилу, где все произошло. Однако понять, куда надо было двигаться, Гулов не мог. Он сделал два шага наугад — и почувствовал, что даже если бы и сориентировался, то все равно никакие силы в мире не вынудили бы его подойти к краю той могилы. Презирая себя за малодушие, но одновременно радуясь принятому решению, Гулов кратчайшим путем двинулся к ограде. О том, чтобы в его состоянии идти через ворота, не могло быть и речи. Он выбрался на улицу через одну из многочисленных дыр в заборе и, крадучись, прячась за деревьями, заспешил домой.
Позднее, приняв горячий душ и протерев перекисью лоб, прихлебывая горячий чай, он медленно приходил в себя и размышлял: что это было? Галлюцинация? В принципе, может быть. Но что-то подсказывало Гулову, что самое позднее в понедельник он подошьет в дело новое донесение о разграблении могилы. Гипноз? Гулов слабо разбирался в этих фокусах, но не верил, что в кромешной тьме можно в секунду загипнотизировать человека, не глядя ему в лицо и, не исключено, не догадываясь о его присутствии. Оставалось одно: признать, что все увиденное произошло в действительности…
Ему требовалось срочно поделиться с кем-то своими мыслями. Гулов еще раз посмотрелся в зеркало. Большое багрово-желтое пятно растекалось по лбу, под глазами чернели мешки. Видок… Страшно было показываться за порог этаким красавцем, но иного выхода Гулов не видел. Сперва он собрался отправиться сразу к Горюнову, но потом передумал. Горюнов предпочитал иметь дело хоть с какими-то, но соображениями, а этим Гулов пока похвалиться не мог. Значит, оставался только Лепихов…
