– Главное – понять, почему паша тогда замолчал.
И при первой же возможности он снова отправился к паше, желая разгадать эту тайну. На сей раз паша встретил его в хорошем расположении духа, сказал, что понимает, к чему он стремится. Обрадовав Ходжу такими словами, паша посоветовал ему заняться изготовлением оружия: «Такого, что сможет превратить весь мир в зиндан для наших врагов!» Каким должно быть это оружие, паша, правда, не сказал. Если Ходжа направит свои ученые занятия в этом направлении, паша ему поможет. Конечно же, он и словом не обмолвился о вознаграждении, на которое мы надеялись, – только дал Ходже мешочек с акче[12]. Дома Ходжа развязал мешочек и пересчитал монеты: семнадцать, какая странная цифра! Вручив мешочек, паша пообещал уговорить султана принять Ходжу и выслушать его. Мальчик, сказал он, интересуется «подобными вещами». Ни я, ни даже обычно легко загоравшийся надеждой Ходжа не приняли эти слова всерьез, но уже через неделю нам передали, что паша представит нас – да-да, и меня тоже! – султану после ифтара[13].
Готовясь к приему, Ходжа переделал речь, написанную для паши, так, чтобы она была понятна девятилетнему мальчику, и выучил ее наизусть. Но мысли его были заняты почему-то не султаном, а пашой, то есть все тем же вопросом: почему паша тогда замолчал? Когда-нибудь он раскроет эту тайну! Каким может быть оружие, которое поручил ему сделать паша? Ничего нового я об этом сказать не мог, да Ходжа меня и не просил. До поздней ночи он работал, закрывшись в своей комнате, а я, уже и не думая о том, когда вернусь в родные края, сидел без дела, смотрел в окно, словно глупый ребенок, и мечтал: человек, работающий за столом, – не Ходжа, а я, и в любое время я могу встать и пойти куда захочу!
Под вечер мы сложили механизмы в телегу и отправились во дворец. Я уже успел полюбить стамбульские улицы и мечтал стать невидимкой, чтобы гулять по ним никем не замеченным, проникать, словно призрак, в сады и бродить среди огромных чинар, каштанов и багрянников. Механизмы наши мы сгрузили с телеги с помощью дворцовых слуг и установили там, где нам сказали, – во втором дворе.
Султан оказался миловидным румяным мальчиком, невысоким даже для своего возраста. Он трогал механизмы, словно свои игрушки. Сейчас я уже не могу точно вспомнить, тогда ли мне захотелось быть его сверстником и другом или много позже, через пятнадцать лет, когда мы встретились снова, но, во всяком случае, я сразу почувствовал, что он заслуживает хорошего отношения. Тем временем Ходжа от волнения никак не мог начать свою речь, а султан и столпившиеся вокруг придворные с любопытством ждали. Наконец Ходжа заговорил. В свой рассказ он вставил кое-что совершенно новое: говорил о звездах как о живых существах, разумных и прекрасных, которые знают геометрию и арифметику и, пользуясь этими знаниями, вращаются в гармонии друг с другом. Видя, что мальчик увлеченно слушает, время от времени бросая восхищенный взгляд на небо, Ходжа все больше воодушевлялся. Вот, говорил он, указывая на модель Вселенной, вращающиеся прозрачные сферы, на которых расположены звезды; вот Венера, вот так она вращается, а эта огромная штука – Луна, которая движется иначе. Ходжа вращал звезды; колокольчики, подвешенные к модели, мелодично звенели; маленький султан опасливо отступал на шаг назад, потом, собравшись с духом, снова подходил к позвякивающей модели, заглядывал в нее, словно в волшебный ящик фокусника, и старался понять, что там к чему.
Сейчас, когда я навожу порядок в своих воспоминаниях, пытаясь заново придумать собственное прошлое, оно представляется мне картиной счастья, похожей на картинки к сказкам, которые я слушал в детстве. Не хватало только похожих на пирожные домиков с красными крышами и стеклянных шаров, внутри которых, если их перевернуть, начинал идти снег. Потом мальчик начал задавать вопросы, а Ходжа – отвечать на них.
Как звезды держатся в воздухе? Они укреплены на прозрачных сферах. Из чего сделаны эти сферы? Из прозрачного вещества, потому-то они и сами прозрачные. А они не могут столкнуться друг с другом? Нет, они расположены на разных уровнях, как в этой модели. Звезд так много, почему же сфер в модели меньше? Потому что звезды очень далеко. Насколько далеко? Очень-очень далеко. А у тех, других звезд тоже есть колокольчики? Нет, колокольчики подвесили мы, чтобы отмечать, когда звезда совершает полный круг. А гром как-нибудь с этим связан? Нет. А с чем тогда? С дождем. Завтра будет дождь? Судя по небу, нет. А что говорит небо о больном льве султана? Он выздоровеет, но надо набраться терпения. И так далее и тому подобное.
Говоря про льва, Ходжа поглядывал на небо, как и во время рассказа о звездах. По дороге домой он вспомнил об этом с усмешкой. То, что ребенок не отличает науку от пустых небылиц, не страшно; главное, он кое-что понял! Снова Ходжа произнес эти слова, причем с таким видом, будто не сомневался: мне доподлинно известно, какой смысл скрывается за этим «кое-что». А я тем временем думал, что мне уже все равно, становиться мусульманином или нет. В мешочке, который вручили Ходже, когда мы выходили из дворца, оказалось пять золотых монет. Султан теперь знает, сказал Ходжа, что в движении звезд есть логика и порядок. Ах, султан! Не скоро, очень не скоро мне довелось узнать его ближе. Так удивительно было видеть в нашем окне все ту же луну. Мне хотелось снова стать ребенком. Ходжа не удержался и опять завел прежнюю песню: вопрос про льва был не так уж важен, просто мальчик любит животных, вот и все.
Наутро он заперся в комнате и принялся за работу, а через несколько дней снова погрузил часы и звездную модель на телегу, но на этот раз, провожаемый любопытными взглядами из-за оконных решеток, отправился в свою начальную школу. Вечером он вернулся в плохом настроении, впрочем, не настолько плохом, чтобы молчать. «Я думал, дети окажутся такими же понятливыми, как султан, но ошибся», – промолвил он. Дети просто испугались, а когда Ходжа, рассказав про звезды, начал задавать вопросы, один из мальчиков сказал, что по ту сторону неба находится ад, и разревелся.
Всю следующую неделю Ходжа старался укрепиться в мысли, что султан правильно понял его объяснения; в разговорах со мной он перебирал все подробности нашего пребывания во втором дворе, желая, чтобы я соглашался с его доводами: да, ребенок сообразительный; да, он уже сейчас умеет размышлять; да, это уже сейчас самостоятельная личность, способная противостоять влиянию своего окружения! Затем, еще до того, как султану начали сниться сны про нас, он начал сниться нам. Ходжа продолжал работать над часами; размышлял он, как мне представлялось, и об оружии; по крайней мере, заверил в этом пашу, когда тот вызвал его к себе. Но я догадывался, что паша его уже разочаровал. «Он стал таким же, как все, – говорил Ходжа. – Больше не желает ничего узнавать о незнакомых ему предметах!» Через неделю султан позвал его снова.
По словам Ходжи, султан встретил его приветливо. «Мой лев поправился, – сказал он. – Как ты говорил, так и вышло». Затем султан вместе с приближенными вышел во двор, где показал Ходже плавающих в пруду рыбок и спросил, что тот о них думает. «Они были красные, – говорил мне Ходжа, – а больше на ум ничего не приходило». Но потом он уловил в движении рыбок некий порядок, и они словно бы сговаривались между собой, чтобы этот порядок не нарушить. Ходжа сказал, что рыбки кажутся ему умными. Услышав это, рыжий карлик, стоявший рядом с гаремным евнухом, который то и дело напоминал султану о наставлениях его матери, громко рассмеялся, но султан отругал его и позже, когда они отправились на прогулку, в наказание не взял этого карлика в свою карету.
Они поехали на площадь Ат-Мейдан, туда, где содержали хищных зверей. Султан провел Ходжу по зверинцу, показывая ему львов, леопардов и тигров, прикованных цепями к колоннам бывшей христианской церкви. Дойдя до льва, чье выздоровление предсказал Ходжа, мальчик остановился, заговорил со зверем и представил ему Ходжу. Затем они подошли к лежащей в углу львице; от нее не исходил, как от других животных, неприятный запах, и она была беременна. Глаза у султана загорелись, и он спросил, сколько львят родит эта львица и сколько среди них будет самцов, а сколько самочек.
