Все трое были из той породы выпивох, которым стоит только опрокинуть по стопке — а потом уж сколько ни дай, все мало покажется. К тому же и хозяйка так настойчиво их уговаривала, и закуска была сервирована так красиво, что вскоре вся компания уже была навеселе и в приятном расположении духа. Для всех троих самураев, которые тяжко переживали, что родной клан их отверг, приятно было встретить скрытого доброжелателя, — да к тому же еще в лице красивой молодой женщины. Сердца простодушных вояк были, без сомнения, преисполнены радости.

За угощением хозяйка поведала им, что сейчас совершает паломничество в храмы, посвященные божеству Кимпире. В Эдо у нее есть дом. Семья купеческая, торговля идет бойко, но три года назад муж умер. Вот она и решила после этого поручить все дела в лавке управителю, а сама отправилась странствовать, чтобы развеять тоску и утешиться. А куда направится дальше, как поняли трое приятелей, пока и сама не знает.

Разговор вскоре перекинулся на больную тему: приятели шумно возмущались и скорбели о судьбах родины. Женщина скромно слушала разговоры, не забывая усердно подливать гостям. Не успевали друзья опорожнить чарки, как они уже снова до краев были полны золотистым сакэ.

— А что этот парень, которого мы так прижали? Он еще здесь обретается? — поинтересовался Исэки.

— Нет, — улыбнулась хозяйка своими красивыми глазами. — Бедняга так обиделся и рассердился, что сразу съехал куда–то на другой постоялый двор.

— Да, маху мы дали! Тут, конечно, не только ваша вина. Нам тоже терпения не хватило… Однако ж если бы настоящий лазутчик Киры прослышал про эту историю — то–то позабавился бы!

— Ну, знаешь, Исэки, смешного тут мало. Тебе разве не хочется поймать этого вражеского шпиона?

— Само собой! Так что, милая, если кто тут объявится похожий на шпиона, вы нам сразу дайте знать.

— Ну, если опять как сегодня получится…

— Да ладно, не страшно! Мы ведь хотим, чтобы в Ако восторжествовал дух истинного рыцарства, и готовы умереть, защищая замок. Так или нет?! А выловить вражеского шпиона разве не важное дело?! Тем самым мы докажем, что есть еще немало честных самураев, которые не согласны с пораженческим курсом нашего командора!

— Эй, эй, не надо так громко!

— Чушь! Ты что, со мной не согласен?

— Почему не согласен? Я с самого начала готовился замок оборонять — вон, и доспехи с собой привез. Кто ж будет спорить, что надо крепить воинский дух в нашем клане, а то совсем уж он захирел — упал так, что ниже некуда! Конечно, еще как надо! Только вот его милость Оиси этого, видать, не разумеет.

— Эх, и не говори! Даже слышать про это мне тошно!

— Вы говорите, его милость Оиси, — вмешалась женщина, — а кто это?

— Да это наш командор, предводитель самурайской дружины клана. Потомственный — в семье предводителя и родился. А сейчас, в трудную пору, вся его беспомощность и вылезает наружу! Вот он вроде бы обратился к его милости князю Даигаку с просьбой принять на себя обязанности главы клана — хочет, значит, чтобы преемник был и чтобы род продлился… Да по нынешним временам если у человека есть богатство или семья, разве такой слабак что может? Он же повязан кругом! Ему покоя не дает мысль, чтобы только что–нибудь ему оставили. А чтобы на великое дело подвигнуться, так это только такой человек может, у кого нет ничего за душой. И то уж, говорят, все больше народу выступает сейчас за оборону замка — большинство дружинников.

От выпитого вина атмосфера беседы стала постепенно накаляться. При этом женщина смирно сидела и слушала болтовню самураев, как видно, не собираясь принимать участия в разговоре. Только в глазах у нее под густыми бровями иногда мелькала живая заинтересованность, которой, казалось, неоткуда было взяться у простой паломницы.

Тем временем на улице уже изрядно стемнело, и серебряная россыпь звезд замаячила на небосклоне. Раскидистая крона литокарпуса чернела в полумраке, нависая над внутренним двориком. На развилке ветвей, укрывшись под сенью густой листвы, примостился неизвестно когда взобравшийся на дерево Паук Дзиндзюро. С горящими глазами слушал он беседу подгулявших друзей.

Хаято и Кинсукэ стояли на темном перекрестке, поджидая Дзиндзюро. Выслушав рассказ Кинсукэ обо всех его злоключениях, Хаято сильно встревожился. Внезапно послышались чьи–то торопливые шаги. Укрывшись в тени, они увидели, как кто–то вышел на перекресток. Это был Дзиндзюро собственной персоной.

— Ну, как там? — осведомился Хаято.

— Ну и народ эти ронины! — рассмеялся Дзиндзюро. — Я спрятался на дереве и все, что они там болтали, подслушал. Ох, глаз да глаз за ними нужен!

— А эта прохиндейка что?

— Тут я ничего понять не могу. Что–то она им такое несла про дом в Эдо да про лавку свою… Что, мол, она купеческая вдова… Да только ничуть не похоже на это. Но, как правильно заметил Кинсукэ, это та самая ловкачка на промысле, которую вы оба повстречали ночью в лесу… На кого–то она работает. Что–то у нее есть на уме. Настоящая пройдоха! Только потчует этих простофиль вином, а сама помалкивает. Все главное из их разговора на ус мотает, а сама словечка лишнего не проронит, только беседу направляет в нужное русло — ловко так им тему задает…

— Да, забавно! Ну, и что же они теперь собираются делать?

— Дела наши плохи. Она там этих ронинов распалила донельзя, и они нас решили во что бы то ни стало извести. Да и не только эта троица — они ведь и всех прочих здешних самураев, кому не безразличны дела клана, поднимут на ноги. А там такие рубаки, что только держись!

— Хм, теперь надо держать ухо востро.

— Уж это точно. Надо же, добраться до самого Ако — и вот, пожалуйста! Не думал, не гадал, что придется здесь такое испытать. Что же это за баба такая?! Но знаете, что я скажу, разлюбезный Хотта, мне такой разворот даже нравится, как–то интереса прибавилось. По правде говоря, я ведь к вам примкнул от нечего делать. Думаю, помогу вам, сударь, немного на досуге — самому–то мне никто эту работу не поручал, так что всерьез я этим заниматься не собирался. Ну, а теперь другое дело — возьмусь, пожалуй. Хоть бы даже мне никто ничего и не заказывал — сам возьмусь, из интереса! Не знаю, по какой причине эта особа ставит нам палки в колеса, но коли так, что ж — померяемся силами! Думает, оттого, что она женщина, мы все должны растаять… Пройдоха! — заключил в сердцах Дзиндзюро.

Хаято рассмеялся:

— Ну, тогда будем считать, что мне повезло. Пойдем, что ли, к тебе на ночлег?

— Нет, ко мне уже нельзя. Надо другой схрон найти. Платье тоже лучше бы поменять. Дело неприятное, но придется пока нам убраться из призамковых кварталов. А уж как все уляжется и помех не будет, так и нагрянем в замок взглянуть, что там творится. Идет?

— Тогда сегодня ночью.

— Нет, чуть погодя, — спокойно ответил Дзиндзюро и молча зашагал по улице, на некоторое время погрузившись в раздумья. Вскоре они вышли на площадку, откуда видны были каменные стены замка, окруженные рвом. Мгла сгущалась, и в безлюдном пространстве ночи над черной водой, в которой мерцали отраженья звезд, над высоким отвесным утесом черной островерхой крышей упиралась в сумрачное небо башня донжона. Хаято почувствовал, как в душе его шевельнулось тоскливое чувство — ему было неприютно, будто одинокому страннику в дремучем лесу. Дзиндзюро стоял, скрестив руки на груди — словно борец сумо, что, поднявшись на помост, поглядывает оценивающим взором на противника. Немного спустя он промолвил:

— А сейчас самое умное будет найти какой–нибудь постоялый двор и хорошо выспаться.

20 Вылазка

Переплыв Лисью речку с южной стороны замка, Дзиндзюро и Хаято оказались у основания крепостной стены. С левой стороны влажная галька мерцала в звездном сиянье. Выбрав место потемнее, где образующий часть стены утес отбрасывал густую тень, они стали карабкаться наверх — туда, где бойницы ощетинились луками и мушкетами. Дзиндзюро подобрался снаружи к одной амбразуре и заглянул внутрь. Там виднелась круглая площадь, над которой возносилась ввысь башня донжона, угнездившаяся на круглой отвесной скале. Без сомнения, должен был там быть и ров, опоясывающий цитадель.