Но как мне теперь разыскать вертолет в этом дремучем лесу? И как его исправить? Ведь у меня нет даже обыкновенного молотка. Был перочинный нож, да и тот я выронил, испугавшись медведицы. Может быть, мне посодействует этот старик? Но что он, житель десятого века, может сделать с техникой двадцать первого? Нет, назад пути нет. Все кончено… Отчаяние снова сдавило мне сердце. Растерянный, оглушенный тем, что случилось, я сидел, тупо глядя перед собой.

А жизнь вокруг, как ни странно, шла своим чередом. Я слышал, как стучал по стволу дерева дятел, видел, как порхала перед моими глазами обыкновенная бабочка с коричневыми, в крапинку, крыльями. Меня кусали комары, и я машинально отмахивался от них точно так же, как в нашем времени. Но комары эти были древние, почти из тысячелетнего прошлого. И дятел тоже. И сосны, и это небо, в которое еще ни разу не взлетал самолет… Но сосны стояли, дятел стучал, и я сидел рядом со знаменитым богатырем прошлого, а сейчас настоящим, живым Ильей Муромцем. С ума можно сойти!

Мне хотелось кричать от страха, звать на помощь людей, маму. И в то же время я понимал, что кричать бесполезно, что нужно думать и действовать самому, потому что ни мама, ни кто другой мне теперь не помогут. Собрав последние силы, я заставил себя не впадать в панику, не кататься в истерике по земле, а мыслить логически.

Ведь аэромилиционеры и пассажиры теплохода, плывшего по Оке, должны были видеть, как внезапно исчез в воздухе мой вертолетик. Они должны были понять, что случилось, поднять тревогу, сообщить в штаб проведения эксперимента. Меня будут искать, постараются вытащить назад, в наше время. Если, конечно, я не испортил им всю механику, сунувшись куда не следовало.

И тут еще одна малоприятная мысль пришла мне в голову. Кто я такой, чтобы меня спасали? Ведь если посмотреть беспристрастно, то что я собой представляю? Самодовольный, избалованный мальчишка-хвастун. «Эрудит и эстет» в кавычках. Дурак! Ведь слышал, что полеты запрещены. И все-таки полетел, наплевал на всех и всё. И вот результат… А ведь за секунду воссоздания прошлого приходится, вероятно, тратить уйму энергии. На этот эксперимент работала, может быть, вся энергосистема страны, а то и Европы в целом. Меня, обормота, не спасать, а убить мало за то, что я им все дело испортил.

— Может, тебе голову напекло? — участливо спросил Илья Муромец, видя мое состояние. — Или хворь какая напала?

— Нет! — ответил я чуть не плача и совсем, наверное, не вежливо. И тут до меня вдруг дошло, что здесь, в десятом веке, он теперь единственный человек, которого я знаю. Хоть по книгам, но все-таки знаю. Он теперь моя единственная опора, моя надежда. Что я без него в этом диком и страшном мире? Я схватил берестяной ковшик и бегом пустился к ручью. Вода в нем была удивительно чистая. Наклонившись над заводинкой, я увидел в ней осунувшееся лицо с испуганными глазами. Неужели это я? Куда девалось мое великолепное «рафинэ», которое так высоко ценили в нашей школьной компании?

Но мне некогда было рассматривать следы пережитого на своем лице. Я отогнал рукой водяных паучков, напился сам, потом зачерпнул полный ковшик воды для Ильи Ивановича. Поспешно вернувшись на вершину холма и подождав, пока Муромец утолит жажду, я постарался дипломатично узнать, что он собирается делать и куда направляется.

— Долго еще здесь сидеть будем? — спросил я подчеркнуто безразличным тоном.

— А кто его знает? — благодушно ответил богатырь, утирая рукой усы и бороду. — Как люди появятся, так и поедем.

— Какие люди?

— Да все едино. Купчишки, калики перехожие, гусляры. Одним словом — очевидцы.

— Да зачем они нам?

— Очевидцы-то? Без них нельзя. Кто тогда всем расскажет-поведает, как я с драконом бился?

— С драконом? Да где же он, дракон этот?

— А вон туда пролетел! — показал рукой Илья Муромец. — За Черным ручьем в лес опустился. Недалече отсюда. Ей-богу! — добавил он, заметив на моем лице недоверие. — Своими очами видел: червленый весь, сверху у него вроде как крылья стрекозиные, прозрачные, и на хвосте что-то крутится. А рык его такой, что ажно деревья гнулись. А внутри у него — человек проглоченный.

У меня отпали последние сомнения: он видел, как я летел на своем вертолетике! И принял его за дракона. И теперь собирается драться с ним. Тотчас у меня возник план. Надо вместе с Ильей Муромцем добраться до вертолета и попробовать, пусть даже на неисправном, взлететь. Это моя последняя возможность. А для успеха задуманного надо произвести на старика впечатление, поразить его чем-то.

Я вспомнил, что в книге Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» человек, оказавшийся в прошлом, напугал всех, выпуская табачный дым изо рта. Отличная мысль! Я вытащил из кармана измявшуюся пачку сигарет, которые курил мой отец, а я иногда пользовался ими в его отсутствие, и, отвернувшись, быстро чиркнул газовой зажигалкой.

Вообще-то я не курю. Просто балуюсь. Ведь так приятно пустить дым колечком на глазах у девчонок! Или в нашей, мужской, компании небрежно вытащить из кармана пачку самых дорогих сигарет и угостить окружающих. Ради этого я, собственно, и таскал у отца сигареты. А уж он — настоящий курильщик! Говорит, что во время его молодости почти все курили. Такая тогда мода была.

Итак, я зажег сигарету, набрал в себя побольше дыма и, повернувшись к Илье Муромцу, выпустил дым изо рта. По моему замыслу Муромец должен был испугаться. Но Илья Иванович с удивительной для его веса легкостью вскочил на ноги и, выхватив из ножен сверкнувший меч, крикнул:

— Ах ты, оборотень поганый! Человеком прикинулся… А ну, змееныш, драконов сын, выходи на бой! То-то, я смотрю, говоришь ты вроде по-нашему, да слова у тебя чужие.

— Илья Иванович, миленький! Я не змей, не драконов сын. Я самый обыкновенный. Я Володька Полосухин!

— А зачем изо рта дым пущаешь? — грозно вопросил Илья Муромец.

Что я мог ответить ему? В самом деле — зачем люди курят? Ведь знают, что вредно, а все же дымят. И как это объяснить человеку десятого века?

— Что молчишь? — еще более грозно повторил богатырь. — Колдовством занимаешься, да?

— Это не колдовство! — со всей искренностью воскликнул я. — Это трава сухая. Как мох. Вот, посмотрите.

И я, потушив сигарету, протянул ее Илье Муромцу. Тот, сунув меч под мышку, подошел, взял у меня окурок, растер его толстыми, огрубевшими пальцами, понюхал и с отвращением выбросил.

— Тьфу, пакость какая! Воняет, что копытом горелым. Говори, зачем дым вонючий глотаешь? — опять нахмурился Муромец.

— Просто так, — промямлил я в полной растерянности. — У нас так принято…

— Где это «у нас»? На Лысой горе, где ведьмы пляшут?

— Нет, в будущем. Я ведь к вам из будущего попал, — неожиданно решил я признаться.

— Из какого будущего? — не понял Илья Муромец.

— Из нашего… Нет, из вашего… Из двадцать первого века.

Илья Иванович опять посмотрел на меня с жалостью, пощупал мой лоб и посоветовал:

— Ты бы, отрок, все-таки посидел в тенечке, в холодке… А я пока Чубарого заседлаю. Ехать пора. А то дракон улетит.

Час от часу не легче! Сначала он меня за Змея Горыныча принял, а теперь слабоумным считает. Вконец обессиленный свалившимися на меня бедами, я сидел под сосной и тупо смотрел, как Илья Иванович похлопывал своего могучего конягу ладонью, ласково говорил с ним, что-то подтягивал, застегивал, поправлял многочисленные ремни. Довольно сложная процедура эта седловка. Куда сложнее, чем мотор запустить. Но я не очень-то приглядывался к манипуляциям Ильи Муромца. Я вновь предался отчаянию. Мама, мамочка, спаси меня! Вытащи из этого жуткого сна! Сон? Какой там сон… До сих пор на руке след от щипка заметен.

Оседлав коня, Илья Иванович принялся снаряжать себя: надел на голову железный остроконечный шлем, поднял с земли щит, копье, стрелы в колчане. Для каждой вещи было свое место. Шишкастую тяжелую булаву он подвесил с правой стороны седла, щит — с левой. Лук и колчан закинул за спину. Копье взял в правую руку. Вооружившись, Илья Муромец постоял, посмотрел на меня задумчиво, покачал головой и наконец взгромоздился на своего, чуть покачнувшегося от такой тяжести, большого коня. И уже сидя верхом, очень серьезно сказал мне: