Артур допил виски.
– Хорошо, если бы так…
Жозе Коста-Вале свысока посмотрел на него:
– Ты слабый человек, Артур. Именно из-за таких людей, как ты, коммунизм и распространяется по всему свету. Ты принадлежишь прошлому, еще веришь в такие пустые слова, как «демократия» и «свобода». Теперь, мой дорогой, иные времена. Это времена Гитлера и Муссолини. А они, мой дорогой, сумели ликвидировать коммунизм в своих странах. Мы сделаем то же и здесь. А для начала покончим с Престесом. Пусть его смешают с грязью перед народом. Я хочу, чтобы ты завтра же отправился в Рио и присутствовал на процессе…
Звуки рояля, донесшиеся из залы, проникли в кабинет. Тео Грант напевал свои фокстроты. Коста-Вале прислушался.
– Или мы покончим с престижем этого бандита Престеса, разжигающего надежды черни, или они покончат с нами… Я как-то прочел в одной листовке – из тех, что они неизвестно каким образом выпускают, – якобы Престес это свет, озаряющий путь народу. Так вот: забросаем Престеса грязью, Артурзиньо, и свет померкнет.
Артур снова налил себе виски.
– Да, ты прав. Будет ликвидирован Престес – в Бразилии будет покончено с коммунизмом. Завтра утром я пошлю за билетом на самолет в Рио. Действительно, мне нужно присутствовать на этом процессе… Когда назначено заседание суда?
Коста-Вале сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул билет на самолет.
– Билет уже куплен. Самолет идет в одиннадцать. Вместе с тобой отправится Венансио Флоривал…
– А что ему делать в Рио?
Банкир улыбнулся.
– Правительство собирается предложить ему наместничество в Мато-Гроссо. Отныне этот штат подвластен «Акционерному обществу долины реки Салгадо»…
– А пост наместника?
– То же самое… Этот пост принадлежит акционерному обществу…
Холодные глаза банкира выражали такую решимость, что депутат поспешил изменить тему разговора. Услышав громкие звуки песенки, раздававшейся в зале, он заметил:
– Хорошо поет этот Грант…
– Он понимает, что к чему. Эти американцы знают, что делают. Они – хозяева мира, дорогой Артур.
20
Накануне моросил дождь, перешедший ночью в сильный ливень. Но утро 7 ноября 1940 года было замечательным, все вокруг было залито солнечным светом. Это утро, когда природа Рио-де-Жанейро празднично сияла, когда город, возникший из гор и моря, представлял собой ослепительное зрелище для глаз.
Артур Карнейро-Маседо-да-Роша, направлявшийся на такси в трибунал национальной безопасности, воскликнул, обратившись к полковнику Венансио Флоривалу, который сидел рядом, погруженный в свои мысли, и потягивал дорогую сигару:
– Хороша погода!
Плантатор очнулся от своих мыслей. Как бы из вежливости по отношению к экс-министру он бросил равнодушный взгляд на сверкающую бухту Ботафого; лучи тропического солнца придавали яркие оттенки и зелени моря и зелени деревьев. Их внимание привлекла фигура торопившейся, скромно одетой женщины с красивым профилем.
Флоривал, посмотрев на нее, согласился:
– Хороша, нет сомнений! Ах, что за женщины в Рио, дорогой Артурзиньо! Я все еще чувствую, что мне нехватает сенаторского кресла… А теперь, вместо этого, придется завязнуть в Мато-Гроссо…
– Вы можете прихватить с собой кое-кого под видом секретарш, блистательный наместник…
– Но я еще не назначен… – рассмеялся плантатор.
Накануне он получил официальное предложение занять пост наместника штата Мато-Гроссо и вечером отметил это обильным, продолжительным обедом, а затем кутежом в одном из веселых баров Копакабаны.
Артур снова прервал его:
– Знаете, что сегодня за дата, Венансио?
– Дата? Какая дата? Какая-нибудь годовщина? Праздник?
– Сегодня седьмое ноября…
– Седьмое ноября… – Плантатор порылся в памяти, вспоминая далекие уроки истории. – Что же, чорт возьми, случилось седьмого ноября? Переворот Жетулио был десятого…
– Именно, чорт знает что случилось… – засмеялся Артур. – Сегодня исполняется двадцать три года, как в России был провозглашен коммунистический режим. Только по старому русскому календарю это был еще октябрь. Потому революция и называется Октябрьской.
– Вот видите, сеньор Артурзиньо, даже и в этом коммунисты – путаники. Все у них делается для того, чтобы больше запутать простонародье. Чтобы обмануть, натравить на нас трудящихся… – Он подумал мгновение, вынул изо рта сигару, чтобы ему удобнее было говорить. – Это для них сегодня праздник? И в этот день мы судим Престеса? Неплохо… Даже если это так и задумано…
Артур обратил внимание на шофера, который, услышав имя Престеса, повернул голову.
– Конечно, так задумано.
Венансио Флоривал смахнул через окно пепел с сигары и сказал своим грубым голосом:
– И все же я считаю, что все эти козни, которые вы затеваете, чтобы похоронить Престеса, – просто потерянное время. К чему тратить на этого бандита столько усилий? Есть только один способ расправиться с Престесом, сеньор Артур: поставить его к стенке – и пулю в лоб! Будь я правительством, я бы так и поступил… – Он обратился к шоферу, который снова с любопытством повернулся. – Что такое, кабокло? Что-нибудь не так?
Шофер прикинулся дурачком:
– Я не слышал разговора. Что-то неладно с мотором… – И он сразу затормозил.
Вылезая из машины, шофер услыхал ответ Артура:
– Не всегда можно сделать то, что хочется, Венансио. И не всегда это лучше… Вместо того, чтобы превращать его в мученика, не вернее ли его дискредитировать?
Шофер поднял голову от мотора.
– Простите, хозяин, аккумулятор разрядился.
Они вышли. Венансио Флоривал ворча расплатился.
– Ни одного такси нет поблизости, придется нам идти пешком…
Они пошли дальше пешком. Шофер подождал, пока они отойдут, и выругался:
– Добирайтесь пешком, если вам нужно, сволочи!.. Убить Престеса! Да, они хотят этого, но хватит ли у них наглости?
Венансио Флоривал снова углубился в свои думы, не обращая внимания на окружающее. Коста-Вале принудил правительство, как и раньше, считаться с ним, он снова распоряжался и командовал всем. В Сан-Пауло банкир сказал ему:
– Вот что, Венансио, пора возвращаться к активной политике. Мы не можем оставить Мато-Гроссо в чужих руках. Теперь, когда мы начинаем добывать в долине марганец, нам нужна крепкая рука, нужен такой наместник штата, который не допустил бы туда коммунистов. Что вы скажете насчет поста наместника штата?
Но не только в этом плантатор мог видеть могущественную руку банкира. Точно так же и в публичном суде над Престесом, вокруг которого была поднята такая шумиха, во всей этой инсценировке он тоже чувствовал влияние Коста-Вале, руководившего политиками, судьями и журналистами. Он, Коста-Вале, как бы мозг, – думал Венансио Флоривал, – все, что банкир ни делал, он делал по расчету, имея перед собой определенную цель, и почти всегда его действия приводили к замечательным результатам.
В это сияющее солнечное утро, направляясь к трибуналу безопасности, экс-сенатор и без пяти минут наместник штата понял, какое значение имеют его политические и экономические связи с банкиром. Несколько лет назад сенатор Венансио Флоривал, владелец огромных кофейных плантаций и пастбищ, высокомерно полагал, что на социальной лестнице он стоит выше этого банкира, с которым он в некоторых делах вступил в компанию. В то время Коста-Вале, который предпочитал скрывать свои планы, заслуживал, с его точки зрения, даже известной жалости: жена только и делала, что обманывала его, а он даже не реагировал на это. Только теперь, размышляя о пути, пройденном банкиром, Венансио понял, что и обаяние жены использовалось Коста-Вале так же, как и страсть поэта Сезара Гильерме Шопела к деньгам, как политическое честолюбие Артура Карнейро-Маседо-да-Роша, как феодальная власть самого Венансио Флоривала… Да, действительно, «он – хозяин», как цинично говорил, захмелев, поэт Шопел… Хозяин над ними всеми, хозяин министров, редакторов газет, начальников учреждений, полицейских инспекторов, таких социологов, как Эрмес Резенде…