В ноябре 1915 года компания разъехалась кто куда: Генрих Фюрстенберг отправился через Берлин в Варшаву, Суменсон, сопроводив Якова до Стокгольма, — дальше, в Петроград; Парвус и Козловский остались в Копенгагене. По пути Яков сообщил, что Козловский является его юрисконсультом, а ее попросил представлять в Петрограде интересы его и Якова торговой фирмы (он занялся операциями с медикаментами). Представляя две фирмы, ей довелось вести обширнейшую переписку, а также совершать частые банковские операции. Приходилось заниматься денежными расчетами, минуя банки, в чем повинен Яков Фюрстенберг. Об этом она рассказала так:
«Не помню точно, говорил ли мне лично Яков Фюрстенберг в бытность мою в Копенгагене или он написал мне, но было им сделано такое распоряжение о том, чтобы я выдавала деньги Козловскому, когда он обратится, не помню точно, наказал ли мне так Яков Фюрстенберг или это вытекало из отношений взаимных между Козловским и Фюрстенбергом, но деньги я разными суммами выдавала Козловскому без расписок. Выдачи производились с 1916 года, приблизительно с весны по март 1917 года, причем он за это время отсутствовал довольно долго за границею. Всего выдала от 15 000 до 20 000 р., при этом должна оговориться, я говорю о цифрах приблизительно, и возможны неточности.
Приблизительно весною 1916 года Яков Фюрстенберг прислал письмо мне, я не могу восстановить дословно содержание его, но по содержанию его я поняла его так, чтобы я выдавала денежные суммы лицам, которые будут ко мне обращаться за счет Якова Фюрстенберга».
К последнему указанию Суменсон, к тому времени, по всей видимости, сумевшей позаботиться и о своем личном бюджете, отнеслась крайне отрицательно. Она выразила это в письме, а в ответ получила разъяснения, что не все поняла: деньги можно выдавать только по «заметкам», т. е. запискам Фюрстенберга. Но этих «заметок», кроме Козловского, так никто и не приносил, поэтому денег посторонним лицам она не выдавала. В первых числах марта Козловский принес письмо от Фюрстенберга («из Стокгольма, без конверта»!) с просьбой «прислать как можно больше денег с американским вице-консулом Райлли». Суменсон засомневалась: русские деньги — и за границу. Козловский ее успокоил, мол, ничего особенного, не она же вывозит эти деньги, а американец. Хотела сначала послать 100 000, но передала только половину этой суммы. Деньги получила по чеку на Азовско-Донской банк, который, «не храня таких денег, выдал поручение получить эту сумму из Государственного банка». Об этом имеется любопытная запись в протоколе допроса Суменсон: «Эту сумму я совместно с Козловским отнесла к названному Райлли, в гостиницу „Регина“, где он проживал, и передала ему, сказав ему, что, если какие-либо неприятности будут, могу ли я всегда сказать, что деньги переданы мною ему, Райлли, на что он ответил утвердительно. Деньги я передала при Козловском без расписки, так как мне было неудобно спрашивать расписку, а Козловский был свидетелем вручения денег».
Многое сомнительно, как в последнем факте, так и в других откровениях «товарищ Суменсон». Неопытную «корреспондентку», которая, кроме переписывания деловых бумаг, не имела никакой коммерческой подготовки, назначают «самостоятельным агентом» сперва одной, а затем двух торговых фирм. Если «корреспондентский» ее заработок составлял 120–150 рублей в месяц, то впоследствии, по ее же словам, превышал 600 рублей и более. «Размеры месячного моего заработка точно определить не могу, но в последний год он превышал тысячу рублей в месяц». Не очень-то можно поверить в предоставленную ей возможность «начинающим торговцем Яковом Фюрстенбергом распоряжаться крупными суммами без расписок». Она же созналась Александрову, что счетоводство у нее «крайне запущено», она не обзавелась ни бухгалтерией, ни служащими. Вместе с тем ее показания, в той части, которые хранил под грифом «секретно» следователь по особо важным делам, опровергают не только измышления о ее принадлежности к большевистской, но и к какой-нибудь другой революционной партии. Впрочем, сама Суменсон решительно отвергла и другие предъявленные ей обвинения. Она также развеяла легенду о «миллионах Фюрстенберга». Она показала, что в середине мая 1917 года Яков Фюрстенберг приезжал в Петроград.[166] Пробыл он в городе недели две, остановившись у сестры (Франциска Ляндау; ее муж — директор химфабрики). Яков жаловался Суменсон, что имеет большие долги, а денег нет. Объяснялось это очень просто — отсутствием опыта в коммерции, а также ростовщичестве, которым, судя по всему, он пытался заниматься. Словом, денег не хватало для большого «гешефта», для того, чтобы поставить дело так, как это было с процветающей братовой фирмой. Фюрстенберг участвовал также в различных посреднических делах, в том числе и эмигрантских, помогал в издании и распространении различной (также и большевистской) литературы. По показаниям Суменсон, Яков внес на ее счет в Азовско-Донском банке 40 000 рублей, из которых себе взял 2000. Спросил у нее разрешения и другим лицам из его клиентуры вносить деньги на ее счет. Суменсон разрешила, но, дескать, заметила, не лучше ли ему открыть свой счет. Он сказал, что «это неудобно».[167]
Не исключено, что подобными комментариями Суменсон пыталась то ли прикрыть свой откровенный грабеж хозяев фирм, выразившийся кругленькой суммой на ее банковском счету, то ли в какой-то мере задобрить следователя, сообщая хоть в малой степени удобную для него «информацию». И все же даже для предвзятого лица в этих показаниях трудно уловить «передачу немецких денег большевикам», тем более если в этих махинациях замешан американский вице-консул. Впрочем, участие последнего снова невольно навевает мысль о масонах или иной какой-то провокационной силе, использовавшей таких вот «важных свидетелей» в антибольшевистской возне.
Вот, к примеру, как делали агентом большевиков и даже большевиком небезызвестного прапорщика Ермоленко. В упоминавшемся письме Деникина к Керенскому о задержании в расположении русских войск бежавшего из плена бывшего офицера есть такие строки, сообщавшие о немецком шпионском задании: «После долгих, упорных уговоров со стороны немцев и по совету своих товарищей — пленных офицеров прапорщик Ермоленко согласился на предложение…» Что же делает Алексинский с этой фразой, получив от контрразведчиков письмо Деникина? А вот что: он втискивает понравившуюся ему фразу в антибольшевистское прокрустово ложе, то есть убирает все «лишнее». Из-под его лживого, злого пера выползает строка: «…поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей…» Кому тогда не было известно, что большевики в обиходе называют друг друга — «товарищ». Вот и получалось, что находившиеся в плену у немцев большевики настояли на том, чтобы их «товарищ» Ермоленко согласился выполнить «шпионские» задания немцев. Мало того, что сам Ермоленко говорил неправду, а Деникин интерпретировал ее (в показаниях Ермоленко рассказывалось о том, что одни пленные офицеры советовали ему согласиться с предложением немцев, чтобы скорее попасть домой, вторые — для раскрытия «большевистской шпионской организации» в нашем тылу, третьи решительно отговаривали), Алексинский сумел исказить даже интерпретированную выдумку. Причем сделал он это анонимно, не подписавшись под статьей «Ленин, Ганецкий и K° — шпионы», опубликованной в газете «Живое слово» 5 июля 1917 года. (Сразу же после известных событий в Петрограде, на следующий день, 6 июля, это же отредактированное письмо Деникина с комментариями за подписью Заславского и под заголовком «Дело Ленина и других» опубликовала газета «День»; с этих публикаций и началась массированная атака на большевиков.)
В «Живом слове» была и такая «правдивая» информация: «…деньги на агитацию получаются через некоего Свендсона, служащего в Стокгольме при германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц. Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией „Ганецкий“ и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М.Ю. Козловский, родственница Ганецкого Суменсон, занимающиеся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие…».[168]
