Шум боя смолк. Тихо потрескивали догорающие лодки, с обреченным шипением уходили под воду их обугленные остовы. Догорало становище, сизый дым стелился по росистой траве. В этом дыму Ингерд отыскал Яна, поставил его на ноги и привел в чувство, Ян потряс головой и дотронулся пальцами до затылка, пальцы окрасились кровью. Ингерд подставил ему плечо, и только после этого они огляделись.

Пологий берег озера был усеян мертвыми телами, все мужчины — защитники маленького племени — полегли в неравной схватке. Помощь припозднилась. Двенадцать всадников молча стояли в стороне, лица их были хмуры.

— Янгр Тор Брандив и с ним Орлы, — сказал Ян, утирая с лица пот, смешанный с сажей.

Пора было уходить, но тут от ближнего леса послышался вой. Ингерд вздрогнул и обернулся. Бежать отсюда — было первой его мыслью, но он не сделал ни шага, как и Ян, как двенадцать других бойцов. Они застыли, подобные изваянию духа озера, стоявшему на пригорке у самой воды.

Едва жестокие Боргвы напали на становище, все женщины с детьми тотчас ушли в лес, как делали это всегда при любой опасности. Но на этот раз судьба повернулась к ним черным боком, и теперь им некуда и не к кому было возвращаться. Ни рыданий, ни горестных воплей — тягостная тишина брела по берегу, простоволосая, с потускневшими глазами и почерневшим лицом. Еще живая, но уже мертвая, и ничто на свете не могло ее оживить.

Самая старая ударила себя в грудь костлявой рукой, упала на колени перед безмолвным идолом, что охранял их род с незапамятных времен, и заголосила хриплым нечеловеческим голосом, от которого кровь леденела в жилах. Она не упрекала его за то, что не защитил, но жаловалась, как дитя жалуется матери. А страшноликий вечувар все так же молчал, глядя в затуманенные воды, и ни единого слова не вырвалось из прорези его губ.

Тогда старуха поднялась и сделала рукой знак — будто ножом полоснула себя по запястью. Даже Ингерд, чужак, знал, как его прочесть. Этот знак везде, во всех землях означал одно: немедленную смерть. Старуха наклонилась к одному из убитых, быть может, это был ее сын, омочила ладонь в его крови и провела ею по своему лицу. И пошла в воду.

Никто не смел помешать ей. За нею двинулась молодка с ребенком на руках, а следом — другая, третья, пока холодные черные воды не поглотили всех. Недолго по озеру расходились круги, потом все успокоилось.

Ян, опираясь на Ингерда, почувствовал, как того сотрясает крупная дрожь. Да у него самого подгибались колени. Орлы не смели взглянуть друг на друга. Да, в войне они жили, не в мире, и дня не проходило, чтоб их мечи кровью не алели, но только что на их глазах погибло целое племя, сгинуло, словно и не было его вовсе, и не ждет ли такая участь всех?..

Занималась заря, когда они положили мертвых в могилу и насыпали над ними холм сырой земли. Вечувар все так же глядел неподвижным взором впереди себя и молчал. Розовые лучи рассвета упали на него, и он из коричневого сделался багрово-алым, будто закровоточило деревянное тело его.

Орлы повернули к Соль-озеру, Ингерд и Ян — к Стечве и покинули пахнущие смертью берега озера Околич. Никто не проронил ни слова: когда молчит вечувар, что может сказать человек?..

— Вырезали племя, будто стадо овец, — Ян хмуро топтал прошлогоднюю листву, в изобилии устилавшую дно глубокой лощины, куда они забрели. — Когда такое было? Да никогда.

И добавил, покосившись на Ингерда:

— В наших краях.

Весь день он о чем-то размышлял, иногда сам с собой говорил.

— Чего им неймется, этим Боргвам и Туархам? Земли им мало? Но как ее может быть мало, если за Келменью места — хоть боком катись…

И вдруг его осенило, он даже остановился.

— Ведуны! — воскликнул он, отчего Ингерд вздрогнул и принялся озираться по сторонам — не хватало только встретить ведуна! — но никого не заметил и накинулся на Яна:

— Ты чего орешь, белая голова?

— Да ты послушай, — Ян снова зашагал вперед. — Всем известно, что земли Боргвов и Туархов аккурат примыкают к Лесу Ведунов!

— Ну и что?

— А то! Колдуны, по всему видно, выселяют их, лес-то разрастается! Не удивлюсь, если когда-нибудь он съест все наши земли. Ты с колдунами спорить будешь?

— Не буду, — ответил Ингерд, искоса поглядывая на Яна: не кровоточит ли его рана на затылке?

— Вот. И никто не будет. Что-то у меня в глазах темно, — пробормотал Ян, покачнулся вдруг и упал.

Ингерду ничего не оставалось, как взвалить его на плечо и отправиться прямиком на поиски какого-нибудь знахаря.

День к ночи склонился, а знахарь так и не сыскался. Ингерд здешних краев не знал и забрел в леса безлюдные. Делать было нечего, он свалил Яна на землю, на расстеленный плащ, а сам пошел дальше. Искать знахаря, таща на себе не легкого Яна, оказалось делом невозможным. Но только четыре шага он ступил, как на пятый угодил в капкан, в молодом ельнике поставленный. Зарычал Ингерд от боли так, что ночные птицы вспорхнули с гнезд, дернулся, а капкан-то к дереву цепью привязан. Перерубили Ингерд цепь одним махом, и слышит за спиной голос:

— Ишь, зверь какой нынче по лесам бродит!..

Повернулся Ингерд, меч поднял, глядит — перед ним молодой, русоволосый, в поношенной одежде под цвет хвои, сам смеется, а клинок наготове держит. Чуть пригнувшись, начал Ингерда медленно обходить, а Ингерд, скрипя зубами от жгучей боли в ноге, стал ближе к дереву отступать, чтоб спину прикрыть. А незнакомец тут прыгнул на него, сверкнул меч лучом, но клинок Ингерда встретил удар вовремя и в сторону отвел. Рассмеялся незнакомец дерзко, а в глазах огоньки опасные пляшут.

Слабел Ингерд, но сказал так:

— Не знаю, на кого капкан ты ставил, но гляди, охотник, сам в добычу не обратись.

— Это моя земля, чужак, земля, которая вспыхивает под ногами и по которой текут огненные реки. Здесь все мое, и чужаков мы не жалуем.

— Я и сам чужаков не жалую, — силясь разогнать сгущающуюся тьму в глазах, ответил ему Ингерд. — А земля мне твоя не нужна, мне своей хватает. Попадись ты мне на Стечве, встретил бы так же. Вот разве что капканов мы на людей не ставим.

— Мы тоже не ставим, сам виноват, что угодил, — незнакомец продолжал кружить вокруг Ингерда, поигрывая мечом. — Из какого ты рода? Торвал? Годарх? Стигвич?

— Я — Волк, с севера, от Белого Моря.

Незнакомец выпрямился и опустил клинок. Опасные огоньки в глазах приутихли.

— То-то я гляжу, лицо нездешнее. А в наши края зачем забрел?

— Заплутал, — ответил Ингерд.

Незнакомец вложил меч в ножны. Жажда крови угасла в нем так же быстро, как и вспыхнула.

— Мы не убиваем тех, кто не враг нам, — сказал он. — Давай помогу снять железо.

Вдвоем они освободили ногу Ингерда, и боль немного отпустила.

— Есть тут поблизости знахарь? — спросил Ингерд.

— Имеется, — ответил незнакомец, глядя, как из дырок в сапоге Ингерда, оставленных зубьями капкана, сочится кровь. — Пошли, покажу.

— Погоди. У меня ноша есть.

Ингерд вернулся за Яном, взвалил его на плечо и отправился вслед за незнакомцем, который вызвался показать дорогу.

Скоро деревья расступились, и он увидел на взгорке ветхую избушку, что грелась в лучах закатного солнца. Ее крыша бурно заросла муравой, посреди которой пестрели мелкие цветки. Лесные пчелы жужжали под стрехой, заползали в щели рассохшихся бревен. Из-под могучего валуна прозрачной нитью вился ручей, заслушавшись его речью, к самой воде склонилась молодая береза, на нижней ее ветке висела деревянная кружка для всякого, кто захочет напиться. Подивился Ингерд, до чего же эта избушка напоминала собой избушку Вяжгира из Соколиного племени. Он на миг задержался, разглядывая старые, почерневшие знаки-обереги на двери, потом вошел. Внутри его встретила всегдашняя полутень, напоенная ароматами засушенных трав, занавешенные оконца и слабо мерцающий очаг. Знахаря не было.

— Видно, в поле, — сказал незнакомец, не спешивший назвать свое имя или самонадеянно полагавший, что все его и так знают.