Устранив непорядок, Тамара вышла из комнаты.

Она убеждала себя, что бояться глупо.

И все же, следуя за слугой по лестнице и огромному холлу, девушка страшно нервничала. Пожалуй, в таком состоянии Тамара не была еще ни разу в жизни.

«Я боюсь вовсе не его самого, — попыталась она проанализировать свои чувства. — Просто он может разлучить меня с детьми, а это было бы ужасно!..»

Слуга открыл двери и возвестил:

— Мисс Уинн, ваша светлость!

Тамара вошла в комнату.

Герцог был один. Он стоял в дальнем углу салона спиной к камину.

По случаю жаркой летней погоды в камине не было огня, и у Тамары мелькнула мысль, что герцог, стоя на каминном коврике, выглядит прямо как властелин на троне, а она рядом с ним похожа на униженного просителя, коленопреклоненного перед своим сюзереном.

Вместе с тем Тамаре пришлось нехотя признать, что герцог, как всегда, красив и одет весьма изысканно. Лишь насмешливое, слегка циничное выражение лица, на взгляд девушки, портило его.

Еще до того, как герцог заговорил, Тамару охватило чувство негодования — она упрямо вздернула подбородок, а в ее глазах зажегся дерзкий огонь, который она даже не пыталась скрыть.

Подойдя поближе, девушка сделала реверанс и замерла в ожидании. Она чувствовала, что герцог бесцеремонно оглядывает ее, и это еще больше разозлило Тамару.

— Похоже, вы ведете себя весьма вольно в моем доме, — наконец проговорил герцог. Тамара промолчала, и он продолжал:

— Мне доложили, что вверенные вам дети — очевидно, вы не справляетесь с ними — крадут фрукты из моих оранжерей, а вы сами учинили форменное безобразие на кухне, вследствие чего главный повар пригрозил уволиться.

Тамару последнее утверждение даже немного позабавило.

Она прекрасно понимала, что француз способен лишь устроить скандал и пригрозить увольнением, но ни за что не приведет свою угрозу в исполнение.

— Итак, можете ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание? — нетерпеливо спросил герцог.

— Естественно, мне есть что сказать, ваша светлость, — холодно отвечала Тамара. — Во-первых, я не могу равнодушно наблюдать за тем, как дети голодают.

Мало того — от дурной пищи они могут заболеть! Мне и в голову не могло прийти, что если дети возьмут немного фруктов из сада своего родного дяди, то их сочтут воришками.

А чем нехороша их пища? — удивился герцог, — Нехороша? Во-первых, ее крайне мало, а во-вторых, она попросту несъедобна!

— Это ваше собственное мнение?

— Не только. Это общее мнение. Вчера, например, дети вообще практически остались голодными, и я была вынуждена приготовить для них что-нибудь съедобное. Кстати, это была первая. сносная еда с тех пор, как мы появились в замке.

— Мне с трудом верится, что мой повар — чью стряпню, кстати, уже имели случай оценить настоящие знатоки — не сумел угодить трем детям и вам, мисс Уинн.

— Дело вовсе не в том, как он готовит, — возразила Тамара. — Просто яйца, например, которые нам подали к завтраку, совсем остыли, пока их принесли наверх в детскую. Остатки цыпленка и баранины, которые не стали есть слуги — мясо было слишком жестким — посчитали достаточно подходящей пищей для детей, к которым — теперь мне это совершенно ясно — ваша светлость не испытывает ни малейшего интереса!

Тамаре показалось, что герцог собирается что-то возразить, поэтому она торопливо продолжала:

— Слуги копируют своих хозяев, и тот факт, что вы неприветливо встретили осиротевших детей своего брата, конечно, не ускользнул от их внимания. К нам пренебрежительно относятся не только повар и поварята, но и вся остальная прислуга.

Негодование переполняло девушку. В заключение своей обличительной речи она сказала:

— Еще я хотела бы проинформировать вашу светлость вот о чем. Возможно, вам это неизвестно, но в обязанности гувернантки входит учить детей и заботиться о них, а вовсе не убирать постели и мыть полы, потому что, видите ли, в замке нет свободных горничных, чтобы заняться этим!

— Вы меня удивляете, мисс Уинн, — с расстановкой произнес герцог.

— У меня есть предложение.

— Какое же? — спросил он.

— Если вы будете платить мне то же денежное содержание, что выплачивали своему брату, я заберу детей и вернусь с ними в Корнуолл. Правда, дом, в котором мы жили, уже продан. Но я думаю, что сумела бы найти подходящее жилье, которое было бы нам еще и по средствам.

— Никогда не слышал более абсурдного предложения! — резко бросил герцог. — Вы не можете быть опекуном моих племянников, мисс Уинн, — вы ведь простая гувернантка, да и слишком молоды для такой роли.

Тамара собиралась возразить и даже сделала нетерпеливый жест рукой, но герцог продолжал:

— Вчера я получил письмо из Корнуолла от поверенных моего брата. В нем рассказывается о произошедшей трагедии и сообщается о том, что в замок должны приехать вы и дети. Письмо задержалось в дороге — насколько мне известно, что-то случилось с почтовой каретой.

— Жаль, что мы приехали раньше, чем пришло письмо, — саркастически заметила Тамара.

— Весьма жаль, — согласился с нею герцог, не заметив иронии. — Но поскольку вы здесь, я намерен сделать распоряжения, которыми вы, мисс Уинн, надеюсь, останетесь довольны.

На этот раз в его голосе звучал такой неприкрытый сарказм, что Тамаре показалось — он ударил ее хлыстом.

Она решила перехватить инициативу.

— Первым делом я должна просить вашу светлость отправить Шандора в школу.

Мальчику скоро будет двенадцать лет.

— А он хоть чему-нибудь уже учился?

— Думаю, что когда вы с ним побеседуете, то увидите, что он подготовлен гораздо лучше большинства своих сверстников.

— А его учительницей, несомненно, были вы сами.

Снова на лице герцога появилась язвительная усмешка, которая не ускользнула от внимания Тамары.

— Я занималась с Шандором языками, — ответила она, решив не опускаться до обмена колкостями. — Он превосходно говорит по-французски и неплохо — по-итальянски. Латынью он занимался с нашим викарием, крупным знатоком античности.

— И это все?

— Нет. Еще я учила его арифметике, географии и английской литературе, ваша светлость.

— Но вы не похожи на англичанку.

— Мой отец был англичанином.

— А мать?

— Венгеркой.

— Так вот чем объясняется необычный цвет ваших волос!

Тамара промолчала, лишь удивленно приподняв брови.

— Ну что же, — подытожил герцог после паузы, — остается надеяться, что моего племянника не будут дразнить в школе за его вычурное — вернее, как я выразился ранее, театральное — имя.

— К сожалению, ваша светлость ошибается, — дерзко возразила Тамара. — «Шандор»— имя вовсе не театральное. Оно принадлежит к числу самых старинных и уважаемых венгерских имен. Граф Шандор Андраши, например, был национальным героем, и большинству людей, знакомых с историей, это, без сомнения, хорошо известно.

Тамара рассчитывала уязвить самолюбие герцога, и это ей, по всей вероятности, удалось. Она заметила удивленное выражение его глаз, и прежде чем он сумел вставить хоть слово, добавила:

— Собственно говоря, граф Шандор Андраши приходился дедом леди Рональд!

— Так она была венгеркой! — удивленно воскликнул герцог. — Я понятия об этом не имел…

И затем как бы про себя добавил, не в силах сдержаться:

— И все же она была в первую очередь актрисой…

— Вовсе нет! — резко возразила Тамара. — Леди Рональд была певицей. У нее был редкой красоты голос, и в течение двух лет она пела в оперном театре. В то время тяжело болела мать леди Рональд, и если бы не заработки дочери, нечем было бы платить докторам.

Заметив, что герцог снова удивленно поднял брови, Тамара продолжала свою взволнованную речь:

— А недавно та оперная труппа, в составе которой выступала леди Рональд, перешла под патронаж графини Рокингемской. От нее ваша светлость может получить более точные сведения, если вас, конечно, они интересуют! Герцог был явно поражен.