В статье А. В. Репникова “Русский консерватизм: вчера, сегодня, завтра” сделана попытка реабилитировать консерватизм, освободив его от негатив­ного, строго охранительного понимания. Автор на базе историографического экскурса в консервативную проблематику намечает новые задачи в исследовании консерватизма, главными из которых следует признать поиски параллелей в развитии отечественного и мирового (прежде всего западноевропейского) консерватизма, а также исследование экономических основ этого направ­ления общественной мысли.

В работе А. А. Слинько “Реконструкция будущего: русский классический консерватизм о геополитике” проанализированы геополитические взгляды ряда русских консерваторов, однако при этом наблюдается необоснованное преувеличение геополитической составляющей в воззрениях русских консерваторов, в частности, указывается на существование “собственной оригинальной российской геополитической школы”, говорится о “теории русской геополитики”, в то время как упоминаемые в этой связи Данилевский, а уж тем более Леонтьев руководствовались в своих воззрениях скорее культурно-биологическими и религиозными, но никак не геополитическими принципами.

А. Ю. Минаков в статье “М. Л. Магницкий: к вопросу о биографии и мировоззрении предтечи русских православных консерваторов XIX века” на базе широкого архивного материала во многом открывает для читателей личность М. Л. Магницкого как одну из “ключевых фигур русской истории первой четверти XIX века” и одного из “зачинателей русского политического консерватизма”. Практически впервые в отечественной историографии намечена проблема соотнесения взглядов Магницкого с идеями Ж. де Местра и К.-Л. Галлера, отмечено его резкое неприятие воззрений М. М. Сперан­ского, что лишний раз подтверждает заявленный в сборнике тезис об антили­бе­ральной направленности консерватизма.

О. А. Иванов в статье “Идеология «православие, самодержавие, народ­ность» С. С. Уварова” уделяет внимание историографии вопроса о появлении и понимании сущности знаменитой уваровской триады. При этом автор обстоятельно исследует развитие взглядов Уварова и детально останавли­вается на эволюции понимания трактовок триады. Исследователь совершенно справедливо указывает на то, что имеет смысл говорить скорее о комплексе взглядов, а не о систематизированной программе Уварова, отмечая при этом ярко выраженный государственнический характер его воззрений и попытку совместить дух европейской образованности с чувством патриотизма.

Статья М. Д. Долбилова “Консервативное реформаторство М. Н. Му­равьева в Литовско-Белорусском крае (1863—1865)” проливает свет на деятельность генерал-губернатора М. Н. Муравьева, отмечая, что действия этого “практика консерватизма” не были основаны только на политике репрессий, а носили более гибкий и продуманный характер с использованием социальных и экономических рычагов. В этом плане интересна общая оценка действий Муравьева как политика противодействия “полонизму”, то есть “антиимперским социально-политическим умонастроениям”, а не борьбы с “польскостью”, то есть “с собственно польской национальностью”. В статье указывается, что в своих действиях губернатор пытался руководствоваться “имперско-универсалистским принципом (нет враждебных наций, есть неверные подданные)”. Вместе с тем в статье ощущается некая боязнь при­знания в действиях Муравьева эффективности использования насильственных методов воздействия с опорой на государственно-бюрократические структуры, тем более что подобные методы применяются любым политиком-практиком вне зависимости от его идейных убеждений.

Л. М. Искра в статье “Б. Н. Чичерин и проблемы консерватизма” пытается причислить западника Чичерина к традициям русской консервативной мысли, называя его “убежденным консерватором”, в то время как изложенные ниже взгляды Чичерина явно свидетельствуют о том, что его следует считать скорее  типичным либеральным консерватором. В связи с этим закономерен вывод автора о том, что Чичерин “отклика у русского общества не нашел”, что подтвер­ж­дается также его нахождением, по сути дела, на обочине русской консервативной мысли.

О. А. Милевский в исследовании “Идеи Л. А. Тихомирова по преобразо­ванию церковно-государственных отношений (1901—1913 гг.)” на базе богатого исторического материала проанализировал по сути дела тщетные стремления Тихомирова к спасению самодержавной монархии. Фатальная неизбежность крушения монархии усиливается заключительным выводом автора относи­тельно октябрьского переворота, “в корне изменившего российскую историю и придавшего ей новую точку отсчета”.

В. Ю. Рылов в статье “Деятельность правоконсервативной организации Русское Собрание (1901—1917 гг.)” осветил малоизученную страницу русской политической истории, связанную с организацией Русское Собрание. Открыв доселе неизвестные факты, автор подвел читателей к справедливым выводам о причинах политического поражения правых партий, указав на отсутствие в организации жесткой партийной структуры, на непостоянство и неполно­ценность поддержки со стороны властей, а также на перепалки внутри правых партий по вопросу о перераспределении правительственных субсидий. Все эти факты лишний раз указывают на то, что успех консервативных партий в России начала XX века был в основном продиктован противодействием насе­ления революционным выступлениям и что именно революция 1905—1907 гг. явилась главным катализатором сплочения правых партий, приведшего к временному успеху православно-монархических сил.

Ю. И. Кирьянов в статье “Образование и деятельность Отечественного патриотического союза (1915—1917 гг.)” анализирует еще одну попытку власти стаби­ли­зировать ситуацию в стране путем создания проправительственной правой партии. Попытка эта также не увенчалась успехом, так как ситуация требовала кардинального изменения идеологических констант, что не могло не привести к подрыву единства правых сил и уменьшению степени реального воздействия на правительственную политику.

Попытки одного из лидеров правых Н. Е. Маркова повлиять на положение в стране анализируются в статье Д. Д. Богоявленского “Н. Е. Марков и Совет Министров: Союз русского народа и самодержавная власть”. Общий вывод автора статьи сводится к политическому безволию правительства, и прежде всего царя, к их неспособности и нежеланию прибегнуть к рекомендуемым Марковым жестким, диктаторским методам управления во имя спасения государства.

С. Г. Алленов в работе “А. Меллер ван ден Брук: вехи жизни и творчества революционного консерватора” осветил малоизвестные стороны биографии этого консервативного революционера. Меллер ван ден Брук предстает в статье разносторонним человеком, пришедшим в политику из сферы литературоведения и искусствоведения. Особенно интересны попытки автора свести творчество Меллера ван ден Брука к трем составляющим — “преемст­венность культурного развития”, “проповедь народного избранничества” и “государственное начало”. При этом автор неоправданно абсолютизирует как степень идейного влияния на Меллера ван ден Брука Ф. М. Достоевского, так и воздействие русской консервативной мысли XIX века на формирование течения “консервативной революции” в Германии, которая якобы “берет свои истоки в русской культурной и общественно-политической традиции”. Кроме того, выглядят недостаточно обоснованными попытки исследователя дистан­ци­ровать немецкого консерватора как от наследия “консервативной рево­люции”, так и от политики вообще. В частности, в статье указывается на крайне опосредованное влияние ван ден Брука на политические реалии 1920—30-х гг. в Германии, а воздействие на политику идей “консервативной революции” связывается лишь с иррационализмом и “атакой на веймарскую демократию”.

О. Ю. Пленков в рамках статьи “Э. Юнгер и его вклад в современное кон­сер­ва­тивное мышление” предлагает свою типологию современного западного консерватизма, отмечая в нем два “в принципе противоположных” течения — неоконсерватизм и “консервативная революция” . При общей правильности различения двух совершенно несхожих идеологических течений, обозначаемых общим понятием “консерватизм”, автор почему-то сводит современную “консервативную революцию” к “преимущественно фран­цузской”.