В это время Георгий Васильевич позвал меня в Москву. Дядя давно внимательно следил за моей карьерой. Еще в начале 1980-х годов я написал очерк, посвященный его хоровой музыке 1960—1970-х годов. Дяде понра­вился очерк, он отметил ряд ценных для него наблюдений, образов. В это время музыкальный критик А. А. Золотов собирал Книгу о Свиридове, и Георгий Васильевич порекомендовал взять мой очерк и переделать его в статью. Там она и была опубликована под названием “Метаморфоз традиций (наблюдения и мысли по поводу некоторых хоровых сочинений Г. В. Свиридова последних лет)”*. После защиты кандидатской диссер­тации и перехода на работу в Ленинградскую консерваторию мы договорились с Георгием Васильевичем, что я буду составлять новый сборник научных статей. Летом 1986 года работа началась. Я приезжал к нему в Перхушково, где он снимал дачу в академическом поселке Ново-Дарьино у милейшей Элькионы Дмитриевны Сауковой, и мы работали целыми неделями до полного изнеможения. В мае 1986 года я записал аудиокассету его воспоминаний о Курске, потом он уже без меня наговаривал на диктофон дополнительно свои воспоминания о приезде в Ленинград в 1932 году**. Записи мемуарного характера остались в некоторых тетрадях (часть из них вошла в упоминавшуюся книгу “Музыка как судьба”).

Работа над сборником шла весьма напряженно, изобиловала драмати­ческими моментами, которые отчасти отразились в записях некоторых тетрадей второй половины 1980-х годов. И все же когда книга вышла и получила хорошие отзывы в печати (особенно на Георгия Васильевича произвела сильное впечатление рецензия B. C. Непомнящего в журнале “Новый мир”*), он одобрил книгу.

Книга вышла в свет в 1990 году, помню, что мы отметили ее выход в один из моих приездов в Москву. В это время дядя и стал говорить всерьез о моем переезде в Москву. Тут, как водится, подвернулась оказия. Дело в том, что с поста директора Государственного Центрального музея музыкальной культуры должен был уходить Р. Н. Здобнов. С Ростиславом Николаевичем и его женой пианисткой Маргаритой Алек­сеев­ной Федоровой Георгий Васильевич был хорошо знаком, они давно дружили домами, бывали друг у друга в гостях. Между ними состоялся довольно обстоятельный разговор, Георгий Васильевич подробно расспрашивал о музее, его коллективе, проблемах. После этого разговора он советовался еще с некоторыми близкими ему людьми, затем дошел до министра культуры Н. Н. Губенко. Речь уже шла о моем переводе, я ездил оформлять документы в отдел кадров министерства. Но в последний момент я заколебался. Перспектива переезда в Москву при общей неустроенности жизни меня испугала. В начале января 1991 года, когда я в очередной раз приехал к дяде в Москву, у нас состоялся трудный, мучительный разговор. Я поделился своими сомнениями относительно целесообразности переезда. Дядя обиделся на меня...**.

1991 год, сам по себе тягостный, один из тех, что зовутся роковыми, прошел для меня в ужасном напряжении еще и из-за моей собственной растерянности, непонимания, что делать дальше. Но мои предчувствия относительно развития общих событий в стране оправдались. В конце августа, когда я приехал к дяде на дачу в Ново-Дарьино, мы наблюдали по телевизору, как под звуки рок-концерта на Васильевском спуске рушилась грандиозная империя — мы понимали это оба, ничего не говоря друг другу. В одночасье не осталось ни СССР, ни министерства культуры СССР, естественно, и министра тоже...

В результате я не выдержал этого напряжения и в начале 1992 года слег в больницу с инфарктом. Дядя написал мне теплое письмо. Там есть такие строки: “Помни: у тебя в жизни есть большие задачи, и в этом твое отличие от многих и многих, силы надо беречь. Не суетитесь с Симой и о квартире и пр., это все само собой пойдет, когда подлатаешь здоровье. Да и жизнь, возможно, хоть как-то организуется, сейчас же — очень трудное время, хаос, бесчестность и низменность достигли невероятных размеров. От одного этого сознания люди болеют и даже гибнут...”***. Письмо было написано 22 марта, а между 12 и 16 апреля 1992 года в публикуемой тетради появились следующие слова: “Алик (это мое домашнее имя. — А. Б. ) — единственная надежда на то, чтобы не погибла бы моя работа, хоть часть ее бы сохранить, оформить в записи, пусть несовершенной, предварительной”.

Слова эти я прочитал впервые в июле 1998 года, разбирая тетради после того, как ни Георгия Васильевича, ни Эльзы Густавовны уже не было в живых. Мне трудно передать словами, что я испытал, прочтя их... В конце 1999 года я ушел с поста проректора по научной работе Петербургской консерватории и полностью сосредоточился на изучении архива Георгия Васильевича и публикации его произведений, материалов. За короткий период мне удалось составить список его сочинений, набросать план издания полного собрания сочинений, выпустить один том этого собрания, организовать переписку аудиокассет с записями авторского исполнения сочинений Свиридова и описать содержание 150 кассет, подготовить к печати и откомментировать двадцать тетрадей с личными записями композитора. Не говорю уже о фестивале, посвященном 85-летию со дня рождения композитора в Петербурге, о Симфонии для струнных, первой редакции фортепианного квинтета, струнном квартете, романсах на слова А. Блока 1938 года, о музыке к трагедии В. Шекспира “Отелло” и монологе для баса с оркестром “Гробница Кутузова” на слова А. С. Пушкина (“Перед гробницею святой...”), которые удалось восстановить и вернуть к концертной жизни. Творческому наследию великого русского композитора посвящена вся моя нынешняя жизнь, и я молю Бога, чтобы он дал мне еще сил, чтобы успеть сделать как можно больше — об этом мне постоянно напоминает дядина запись в Тетради 1990—1994, его духовное завещание мне...

Вот, собственно, и все, что я могу сейчас сказать о том бытовом фоне, на котором возникали записи в этой и других тетрадях начала 1990-х годов. Остальное — в комментариях.

Тетрадь

1990 г., сентябрь м-ц

Дурсенёва1,

Лина Мкртчан2 (sic!)     певцы

Ничего не сделано за 2 года

1. Абелян Л. М.3

а) Переиздание пластинок: “Метель” и “Время, вперед!”4

      “Курские песни” Кондрашин5

      “Ночные облака” Минин6

б) Новая: “Поэма памяти Сергея Есенина”

в кассеты — по списку

[2] Блоковские “Песни безвр”7 Соединить хоровые и вок вещи с орк

Мал хор?

Тяжко нам было...

Ветер принес изд...

Мы живем в стар келье...

2. [Сидельников Л. С. (“Музыка”8 письмо об издании за рубежом “Три хора “Ц Ф И” и “Зорю бьют”9 (Переводы заказать на англ. язык?)]

3. “Советский композитор”

Отдельные издания — все с переводом на английский язык

а) Хоровой сборник10

      Три хора “Ц Ф

      ”

      Три миниатюры11

      Концерт памяти Юрлова

б) Отчалившая Русь12

в) Трио13

[4. Отправить ноты в Америку хор сборник и “Пушкинский венок”]

[5. Книгу (?) Залыгину С. П. и Кострову В. А.14 

[6. Слепнев15 Секретарство (его телефоны?)]

Принципиальной разницы у них (у всех!) нету. Сочинение “от приема” гл образом оркестровка.

Штамп — абсолютный, безусловный. Все — одинаковы, похожи, стереотипны. Редкие композиторы сочиняют от мелодического начала (от темы). Но такие композ есть. Притом разного качества дарования.

Встречи:

Губенко Н. Н.

Образцова

Муз дела — хоровые в частности16.

[ Колобковым о Ведерникове]

1994 г., 30 октября

Мысли о Шекспире, любимом моем поэте с малых лет (!). Украл, т. е. “замотал”, 2 тома его сочинений из школьной бибки у А. Алексеевны Моисеевой17, благороднейшего, воспитаннейшего человека. Преподавала русс язык и литературу. Смольнянка. Помню ее как живую до сего дня. Кража этих книг была позором моей жизни. Я смертельно боялся, что он обнаружится, но все обошлось, и эти книги были со мною всегда до войны, кажется.