В книгах “Золотой теленок” и “12 стульев” вместе с юмором — масса издевательств над русским народом. Об этом пишет академик И. Р. Шафаревич. А С. Н. Семанов уже более предметно указывает, в чем же заключаются эти издевательства.

Начнем с нарочито идиотской телеграммы “Графиня изменившимся лицом бежит к пруду”, которая взята Ильфом из материала о смерти Льва Толстого на станции Астапово. Вот еще: неловкий пройдоха из православных священников Федор Востриков отправляет жене телеграммы и подписывает их весьма необычно: “Твой вечно муж Федя”. Именно так подписывал Ф. М. Достоевский свои письма к жене Анне Григорьевне.

А вот еще, в неком уездном городке поставлен “бюстик” (с презрением сообщают авторы) поэту Жуковскому. Приводится точная дата открытия памятника, высеченные на нем слова “Поэзия есть Бог в святых местах земли”, а затем сообщается анекдот, как сзади “бюстика” каждую ночь появлялось “краткое ругательство”... Так происходило уже несколько десятилетий, но ни царская полиция, ни советская милиция, говорится в романе, не могли ничего с этим поделать. Дикость и хамство обитателей уездного города приобретают прямо-таки мистический смысл: память чистейшего поэта глумливо оскорбляется.

Обращаю внимание: авторы глумятся над русской культурой, хотя могли бы посмеяться над Теодором Герцлем (сионистом № 1, сын которого был ярым антисемитом) или над Исааком Бабелем, книгу которого “Конармия” С. М. Бу­денный назвал “бредом сумасшедшего еврея”. Но И. Ильф (Файзильберг) знает, что с кагалом шутки шутить опасно, если раввины наложат на юмориста “херем”, то для еврея это равносильно погребению заживо.

Когда простофиля Балаганов заикнулся, что “тоже хочет в белых штанах”, Бендер “строго” указал, чтобы тот не смел прикасаться к его мечте “своими грязными лапами”. Профану с шутовской кличкой Балаганов нет места на “земле обетованной”. Впрочем, став миллионером, “строгий” Бендер подобрел, он уже примеривался захватить с собой в Рио-де-Жанейро Балаганова... “в качестве обезьяны”.

Далее “юмористы” оплевывают наших полководцев: Багратиона, Суворова. Архитектуру: Ярославский вокзал в Москве, “Храм Спаса на картошке”. Живопись: художник-халтурщик примечательно поименован — Феофан Мухин; имя гения древнерусской живописи нарочито сопряжено тут с “мушиной” фамилией. И далее: Православную религию, природу, трудовой люд.

Считаю, этого достаточно, а то я и так ушел в сторону от ответа на главный вопрос. Так вот, пусть директор “народного литературного музея Остапа Бендера” (какого народа?) А. Котов не пытается проехать в рай на горбу мариупольского мэра и простых мариупольцев, а поищет дураков среди соплеменников О. Бендера и уж на их деньги ставит памятники хоть Балаганову, хоть Бендеру, хоть Бандере, но только не в Мариуполе, а где-нибудь в Жмеринке или Бердичеве, при условии, что жители указанных городов дадут согласие.

Ну, а в Мариуполе есть свои достойные кандидаты, достаточно открыть книгу В. Сухорукова “Криминальный Мариуполь”, там целый калейдоскоп персонажей покруче Балаганова.

Калмыков Григopий Петрович,

г. Мариуполь

КУЛЬТУРА —

БОГОЗАПОВЕДАННОЕ ДЕЛАНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Наш журнал всегда выступал с позиции консолидации всех патриотических сил, на разделяя их на фракции, течения и “объединения по интересам”. Будучи исторически, со времен основавшего “Современник” Пушкина, светским изданием, “Наш современник” приветствовал возрождение Русской Православной Церкви, начавшееся во второй половине 80-х годов прошлого века, и печатал немало материалов о духовной жизни страны, и даже был какое-то время одним из немногих журналов, что вообще печатали подобные материалы. Верующих, православных людей мы по традиционно присущей им “любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам” считали своими союзниками, ориентиро­вались на них, как на значительную часть наших подписчиков, и в своих ожиданиях, как показала читательская почта за эти годы, не обманулись. Мы, естественно, не стремились быть духовными поводырями верующих людей, понимая, что эту роль прекрасно выполнит духовная литература, которая с середины 90-х годов XX века вновь начала широко издаваться в нашей стране. Культурное будущее виделось и видится нам как гармоническое взаимодействие духовной и светской литератур, заменяющих и дополняющих где надо друг друга.

Каково же было наше удивление, когда в последние годы стали обнару­живаться признаки нигилистического, ниспровергательского отношения некоторых православных людей к светской патриотической культуре как к части апоста­си­ческой (отошедшей от Бога) современной масскультуры! Да, светская литература, в том числе и патриотическая, изображая людей, живущих в миру, даже самых честных и порядочных, изображает, естественно, и их недостатки, не всегда уточняя — вот это хорошо, а вот это — плохо, предоставляя делать выводы читателям. Никто не назовет ангелами ни Григория Мелехова, ни Алексея Турбина, ни Егора Прокудина, — это русские люди в их развитии, как сказал классик. Да, Григорий Мелехов страдает не только от большевиков и белогвардейцев, он страдает и от своих страстей. Что ж — прекрасный  пример для духовных писателей, наставляющих своих читателей, как надо и как не надо жить: они, кстати, любят прибегать к литературным примерам, особенно о. Александр Шаргунов и о. диакон Андрей Кураев. Конечно, нельзя полностью исключить возможность, что кто-то захочет подражать недостаткам классического литературного героя, но это не основание, чтобы валить в одну кучу и светскую патриотическую культуру, и абсолютно непатриотическую светскую антикультуру. Как метко заметила одна духовная писательница, монахиня Н., размышляя о розановском списке “культурного мусора”, “жирный слой всякой всячины хотя бы из ТВ... стократно перевесит розановский список”.

Об этом феномене “отрицательства”, “ниспровергательства” светской патриотической культуры людьми, которых мы привыкли считать своими союзниками, мы только догадывались, не имея документальных подтверждений. И вот — в редакцию пришло письмо, написанное по поводу статьи А. Воронцова о Л. Толстом “Тайна третьего элемента” (“Наш современник”, 2001, № 2), в которой затрагивалась указанная проблема. Полностью его напечатать мы, к сожалению, не можем, так как оно занимает 11 страниц убористого компью­терного текста, — лишь наиболее характерные отрывки и ответ А. Воронцова на письмо.

*   *   *

“Уважаемый Андрей Воронцов, прочитал вашу статью “Тайна третьего элемента” (“Наш современник”, 2001, № 2), где Вы пишете о так называемых, как Вы их окрестили, “ниспровергателях” русской культуры. Не могу не высказать ряд общих мыслей (не затрагивая проблему Л. Н. Толстого) по поводу вашей статьи, поскольку Вы, опираясь на узкий и конкретный материал, тем не менее делаете очень широкие обобщения, претендующие на истину, хотя в них, на мой взгляд, многое выглядит туманным и сомнительным. Полагаю, Вашу позицию по затронутым Вами вопросам разделяет вся редколлегия журнала “Наш совре­менник”, то есть Ваш коллективный разум нисколько не сомневается в своей правоте. Вы абсолютно уверены, что “ниспровергатели” работают во вред России, а Вы — во благо. Вы смело проводите разделительную черту между собой и теми, кто думает иначе. Вы предлагаете закрывать глаза на очевидное (а что делать, если они не закрываются?), предлагаете снять обозначившуюся проблему с обсуждения. Не дай Бог увидят, засмеют, запозорят, сотрут в порошок! (...)

Вы пытаетесь остудить пыл “ниспровергателей”, указывая на их недоста­точную квалифицированность в вопросах, которые ими (не Вами!) затрагиваются. Вы ставите этих людей вне культуры. Вы не видите или не хотите замечать в этой “тенденции ниспровергательства” культурного явления современной России. Между тем именно на таких людях, не знающих середины, жаждущих одной истины, не удовлетворяющихся паллиативами, стояла русская культура. И Лев Толстой, и Достоевский, и многие другие принадлежали именно к этой породе людей и именно поэтому достигли творческих вершин. Что было бы с ними, если бы они думали по чьему-то предписанию? (...) Или Вы полагаете, что жизнь, вообще, и культуру, в частности, можно законсервировать? Рано или поздно река разольется и сломает все преграды. Стоит ли удерживать ее течение? Ведь если взглянуть на “ниспровергательство” как на логическое следствие или продолжение развития “светской” культуры, то Вы, действительно, хотите обратить вспять ход истории, что противоестественно. Я мог бы с Вами согласиться, если бы цель “ниспровергателей”, которых Вы урезониваете, была бы низменной. Но их цель освящается любовью ко Христу. Эту любовь Вы пытаетесь дискредитировать, объявляя церковь своей союзницей. Между тем первая и самая главная христианская заповедь гласит: “Возлюби Бога больше, чем самого ceбя”*, — и, позволю себе добавить: больше, чем кого бы то ни было. В этом пункте, собственно, и лежит “межа” раздора между Вами и “ниспро­вергателями”: “ниспровергатели” любят Бога, Вы — “светское” искусство. Вы считаете, что история совершенно справедливо распорядилась, определив для церкви, а следовательно, и для Бога четко обозначенное, как Вы пишете, “духовное поле” для работы по принципу: чем дальше от настоящей жизни, тем спокойней. “Ниспровергатели”, как мне кажется, думают по-другому: они считают, очевидно, что человек всегда и во всем должен помнить о Боге и соответственно с этим сообразовывать свои слова и поступки. Такая позиция и опре­деляет отношение “ниспровергателей” к “светской” литературе и, надо думать, к жизни вообще. Вы рассматриваете “светскую” литературу с совер­шенно противоположной точки зрения. У Вас и у “ниспровергателей” различное мировоззрение. Естественно, что взаимопонимания и сотрудничества на благо России не обнаружилось, о чем можно только сожалеть. Главный вопрос, который мы должны выяснить, следующий: кто же ближе к истине — Вы или “ниспро­вергатели”? (...)