und die Entwicklung der Faschismen. Munchen, 1971, s. 9
251
фашизма Нольте, в которой очевидна некая антиномия: <Если фа>. шистские движения и могут возникать лишь на почве либеральной системы, то сами они не есть некое изначальное выражение радиъ– кального протеста, который возможен на этой почве. Они гораздо более объяснимы в качестве ответа на этот радикальный протест в направлены вначале достаточно часто на защиту этой системы от натиска, перед которым государство кажется бессильным. Не бывает фашизма без вызова коммунизма>. :.
Нольте рассматривает либеральную систему как нечто само со> бой разумеющееся прогрессивное, и здесь он совсем не оригинален, но его трактовка фашизма как импульса защиты именно этой ей*. стемы от коммунизма была отходом от доминирующей в либеральном обществоведении концепции фашизма и.коммунизма как глав* ных врагов либерализма, что и вызвало огромную дискуссию. <Хотя в большинстве стран революционная попытка потерпела неудачу ранее, чем всерьез началась, – пишет Э. Нольте, – там, где она оставила более глубокие следы, она положила начало новому контръ движению, именно фашизму, который даже в наименее затронутых странах вызвал широкую симпатию к противодействию, энергия Ж которому была вызвана из глубин общества и казалась направленной на спасение государства>. Этот тезис трудно оспорить. Однако ответ на вопрос, какие основы государства стремилась спасти эта энергия, вызванная, скажем, из недр архиконсервативной католической или албанской мусульманской глубинки, представляется не столь однозначным. Ей скорее были одинаково чужды все формы левого общества, включая либеральную. Сам Нольте приводит пример Португалии – страны, в которой либеральная система пришла к власти при отсутствии всяких для нее предпосылок.
Помимо великодержавных и геополитических противоречий войну подготовили силы идеологические. Ученые обязаны прояв* лять сдержанность в суждениях о степени их влияния, однако фактом является то, что антикатолические, антиправославные, антиклерикальные, антимонархические, социал-демократические, марксистские, теософские, масонские организации, все транснациональные и не имеющие солидарности со своими отечествами, одинаково планировали уничтожение христианских монархий и традиционных структур, хотя имели различные проекты будущего. Для них положительным итогом даже при поражении своих правительств было завершение <всего того, что не закончила французская революция, европейские революции XIX века и Парижская коммуна>, о чем свидетельствуют бесчисленные документы этих организаций343. Далекий от этих сил Р.У. Сетон-Уотсон дал очень меткое определение Пер-
''"Jouin Е. L'apres-guerre, la guerre, 1'avant-guerre 1870-1914-1927. Paris, Revue Internationale des societes secrets. 1927.
252
вой мировой войне: <Это не только самая опустошительная из всех войн: это была революция, причем сразу национальная, политическая и социальная на обширных просторах Европы. Одним словом, война была одновременно годом 1815-м и 1848-м>344. Заметим, не 1917-м: Сетон-Уотсон имеет в виду сотрясение оставшихся монархий в Европе либерализмом, но не коммунизмом.
Э. Нольте сам приводит примеры отторжения частью европейского общества именно либерализма, когда такие ученые, как Макс Шелер и Вернер Зомбарт, <перевернули всеобще признанное состояние вещей> и <объявили нормальным и здоровым все то, что ранее считалось отсталостью Германии по сравнению с более свободным и буржуазным развитием Запада, и стали рассматривать войны Германии против Англии как войну против капитализма как английской болезни>345. Католическая церковь, несомненно, не приветствовала <либеральную систему>, в которой лаицизировались все общественные институты и образование, а антиклерикальные силы заполонили властные структуры и прессу. Фашизм итальянского типа был интуитивным ответом традиционных слоев, но вовсе не орудием <монополистического капитала>, космополитичного по природе, лишь вынужденного сотрудничать с ним.
Это была реакция отторжения космополитизма и атомизации общества, уничтожения фундамента единства личного и национального бытия вместе с бесспорным отторжением максималистского коммунизма, который и был вместе с радикальным либерализмом идеологией гражданского раскола. Нольте так и не доказал, что фашизм, делавший главный упор на солидаризме наций, есть идеология гражданской войны. Однако западноевропейские общества оказались уже неспособными на христианскую антитезу отчуждению и космополитизму. Здесь Нольте прав: фашизм – порождение либерального общества, а значит, мог воспользоваться лишь тем инструментарием, который могла ему предоставить <либеральная система>, в результате чего порыв проявил все признаки вырождения – отношение к церкви и к власти как служебному инструменту (Франко и Муссолини), насилие, экстремизм, шовинизм, экспансию. Сущность фашизма попадает под различные исследовательские призмы в зависимости того, чему он противопоставляется и что интерпретируется как его побудительный мотив – защита либеральной системы от коммунизма или защита остатков традиционных основ от обоих детищ Просвещения и философии прогресса. Еще Платон предсказал, что тирания рождается именно из демократии.
344 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938,
R. 52. 345 Nolle Е. Die faschistischen Bewegungen. Die Krise des liberalen Systems und die Entwicklung der Faschismen. Munchen, 1971, s. 17.
253
Концепция Нольте заслоняет один первостепенной важности вопрос: в противопоставлении фашизма либеральной системе исче* зает различие между фашизмом итальянского типа и национал-социв* лизмом, и главный грех их обоих сводится к отсутствию американской демократии. Однако нежелание какого-либо народа установит> у себя демократию есть его право и само по себе не имеет универсам листской претензии, не несет вызова или угрозы миру, если только не сопровождается насильственным навязыванием этого выбора. Именно насильственное навязывание миру любого выбора – в польъ> зу демократии или против нее – становится вызовом. Что же было вызовом и угрозой миру со стороны гитлеровского рейха, которые развязал войну со всей Европой? Попытка преодоления Версальской системы даже путем аншлюсов и локальных войн, если бы она лишь этим ограничилась, мало чем отличалась бы от традиционных пе4 риодических войн за сопредельные территории и вряд ли привела бы к Нюрнбергскому трибуналу. ъ"
Гитлер провозгласил претензии на территории и страны, никогда не бывшие в орбите германских государств как на западе, так и на востоке Европы. Такой проект нуждался в оправдании, которое была предоставлено языческой нацистской доктриной неравнородности людей и наций, отсутствующей как у фашизма итальянского типа, так у коммунизма. Вместе это и стало грандиозным всеобщим вызовом миру – как суверенности народов, международному праву, так и фундаментальному понятию монотеистической цивилизации об этическом равенстве людей и наций, на которых распространяется одна мораль и которые не могут быть средством для других. Именно универсальность вызова оправдывала чудовищные масштабы целей, побуждала на своем пути крушить народы, культуру, жечь целые порода и села. Ни в одной войне прошлого не было такой гибели гражданского населения на оккупированных территориях.
Тем не менее коммунизм все время объединяют с гитлеризмом – сравнение с философской точки зрения поверхностное и продиктованное политической задачей дать интерпретацию Второй мировой войны как войны не за геополитические пространства, не за исто'ъ рическую жизнь народов, которая имела аналоги в прошлом и изъъ вестные отражения в будущем (агрессия НАТО против Югославии за овладение теми же плацдармами и территориями, что были целью ив1914ив1941 гг.), а как войны за <американскую> демократию;
В этой части своей концепции Нольте, увы, сближается с вульгарной публицистикой У. Лакера, который также полагает корректным считать <итальянский фашизм как стоянку на полдороге к законченному тоталитарному государству>346, только стадией, на которой задержался
