"Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992, с. 51.

5 – 2528

65

духовного опыта позволило Святому Сергию Радонежскому, не обладавшему образованием, из заброшенного скита изречь одну из бездонных многосмысловых духовно-философских сентенций мира – <воззрением на Святую Троицу преодолевать ненавистную рознь мира сего>. Гегелевская диалектика подменила метафизику и тем самым произвела панлогическое разложение и расчленение живой реальности вместо органистического всеединства. Историософский гений Пушкина неслучайно вкладывает слова <ведь гений и злодейство – две вещи несовместны> в уста Моцарта, творца гениальной музыки, убежденного, что зло не имеет потенциала творить. Но Сальери, мучимый побуждением к злодейству, оказывается неспособным к гениальному творчеству, хотя виртуозно владеет канонами и техникой композитора, которые лишь дают способность к умертвляющему анализу: <Музыку я разъял, как труп>.

Сама идея о том, что еще до сотворения мира люди делятся на предназначенных ко спасению и не предназначенных, есть полная противоположность христианскому восприятию мира как всеединства через троичность. Рожденное манихейством дуалистическое деление мира на несмешивающиеся и самостоятельные белое и черное, где зло признается способным к творению, порождает и отказ людям в этическом равенстве. Кальвинистское сознание не признает вселенского значения искания каждой души, а также и всех человеческих исторических опытов. Это порождает деление людей и наций на ненужных и имеющих ценность, для которых другие могут быть средством. Фанатичный дух превосходства и предопределенности англосаксонских пуритан, позднее лишь внешне усвоивший секулярную фразеологию и декларативный плюрализм, изначально порождал пренебрежение и жестокость к неудачнику, грешнику, к слабому – <ничтожному>. У пуритан утрачиваются понятия <милосердие> и <сострадание>, формируется брезгливое превосходство по отношению к тем, кто не входит в круг избранных, который диктует свою безжалостную волю. Именно в Англии времен пуританизма особенно обостряются социальные процессы и явления, которые традиционно вызывали сострадание и помощь со стороны власти в любом христианском обществе. Но именно английские пуритане идеологически обосновывали жестокие законы против бродяжничества, порку, клеймение раскаленным железом, социальные репрессии не против преступников, а против <неудачников>, без вины пострадавших от экспансии более удачливых – от огораживания.

Когда в России крепостные крестьяне начинали умирать с голоду, поместье немедленно бралось под опеку. Но в Англии крестьянство в массовом порядке сгонялось с земли и обращалось в бродяг, полностью оставаясь вне всякой общественной иерархии и какойлибо общественной страты. Особое социальное явление – пауперизация – неведомо в странах Запада даже с самым нищенским

66

уровнем жизни низших слоев, сохранявших свою социальную идентификацию. Идеал служения нищим и обездоленным как воплощение христианской задачи по отношению к ближнему имел развитие в обеих ветвях апостольского христианства – в православии и в католической традиции, и Альфонсо де Лигуори, богатый аристократ, надевает рубище. Но в Англии пуританское общество не только равнодушно взирало на явление пауперизации, но требовало оградить благополучных от соприкосновения с массами бродяг, толпами направлявшихся в города в поисках работы.

Религиозные основы социальной психологии строителей режима апартеида в Южной Африке также коренятся в кальвинизме, ибо африканеры – это потомки французских и голландских гугенотов – кальвинистов, для которых туземцы не равны с ними. Англосаксонскому кальвинизму безусловно свойствены пренебрежение и безжалостное отношение к другим нациям (истребление индейцев, которым, как не предназначенным ко Спасению, пуритане не проповедывали Слово Божье, голодная смерть в XIX веке 2 млн. ирландцев после неслыханной в христианской истории экспроприации земли и сгона с нее исконного населения). Мотив цивилизаторской роли англосаксонской расы окрашивал британскую колониальную идеологию, что ярко демонстрирует Р. Киплинг в его философии <долга белого человека> – white man's burden, оформленной в не лишенное аристократического изящества культуртрегерство. Однако уже без всякого культуртрегерства идея превосходства и миссии, кальвинистская интерпретация этой миссии как роли орудия Бога выражена британским идеологом С. Родсом в его хрестоматийных высказываниях: <Я считаю, что мы первая раса на Земле и чем шире мы населим мир, тем лучше будет для человечества. Если есть Бог, то я думаю, что Он только радуется тому, что я стараюсь окрасить как можно больше частей карты Африки в цвет Британской империи>83. Трудно не почувствовать корни идеологии атлантического

глобализма.

Рассуждая о реальном и мнимом <родстве> пуританизма с иудаизмом, Макс Вебер считает англосаксонский пуританизм квинтэссенцией протестантизма, и именно Ветхий Завет – вдохновителем кальвинистов. Пуританизм, как вытекает из суждений Вебера, есть движущая сила западного общества и хозяйства (скорее победившей версии), причем якобы совсем не потому, что усвоил хозяйственную этику иудеев. Вебер пытается доказывать, что <именно нееврейское в пуританизме определило… его роль в развитии хозяйственного этоса>. Подчеркивая склонность пуритан к религиозно-мессианскому освящению <методически рационализированного осуществления своего призвания>, Вебер справедливо отмечает куда боль-

83 Rhodes C.J. The Last Will and Testament. 1959, p. 58-59.

5*

67

шую уверенность пуританина в своей <избранности> в сравнении с богобоязненным ветхозаветным иудеем84. С этим нельзя не согласиться: не Иов многострадальный с его величественно смиренным <отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле> (Иов. 42.5) вдохновляет янки.

Коллега и одновременно оппонент Макса Вебера – Вернер Зомбарт также немало использовал англосаксонский дух, особенно американское сознание, для иллюстрации своей теории формирования современного капитализма. В считающейся скандальной работе <Торгаши и герои> (1915г.) Зомбарт вообще отвел англосаксам роль бесчестных меркантилистов по сравнению с германцами – <героическим> племенем по натуре, что окрашено и ницшеанским, и националистическим пафосом военного времени. Такие настроения, усугубленные отчаянием веймарской интеллигенции, создали тот философский фон для уже совсем языческого расово-биологического антропологизма.

Утверждая, что <предпринимательский дух и мещанский дух, только объединившись, образуют капиталистический дух>85, В. Зомбарт посвятил немало страниц разбору двух составляющих современного homo economicus – героического авантюрного начала <народов-завоевателей> и <морализаторской аскетической склонности> мещанского начала, которое, несмотря на все притеснения, которые оно испытывало на первых порах капиталистической эволюции, все же брало реванш над <героическим духом капиталистической авантюры>, обнаруживая свою глубинную связь с тем, что составляет существо капитализма: деловитость, методичность и расчетливость, возвышаемые до уровня <святой хозяйственности>. Никто и ничто так не иллюстрирует эту последнюю мещанскую добродетель, как <Автобиография> Бенджамина Франклина, обильные цитаты из которой Зомбарт приводит среди своих саркастических комментариев, чтобы читатель получил полное впечатление об <этом великом человеке во всей его монументальности>. Американцы у Зомбарта представляют капиталистический дух <в его высшей пока что законченности>: <первенство приобретательских интересов… безусловная, безграничная, беспощадная нажива – величайший экономический рационализм>. Поскольку американцы проявляли в то время свой <авантюрный и завоевательный дух> в основном в Западном полушарии, а судьба индейцев была Зомбарту, как представителю <героического народа>, безразлична, то он и не заметил в янки и этого духа, прекрасно сочетавшегося с франклиновской, типично пуританской <добродетельностью>.

84 См. Вебер М. Социология религии. Избранное. Образ общества. М., 1994, с. 265-275.