386

сударственных категориях – территория, нация, государство. Практически все субъекты социалистической федерации никогда не имели бы ни той территории, ни тех границ, а некоторые вообще прекратили бы свое национальное существование, если бы странствовали по мировой истории самостоятельно.

Принято считать, что распад СССР был неизбежен, и такой точки зрения придерживаются не только те, кто считал его <тюрьмой народов> или <последним из вымирающих видов – реликтом> – <многонациональной империей>, как выразился эксперт по проблемам межнациональных отношений в СССР М. Мандельбаум в альманахе, выпущенном американским Советом по внешним сношениям в предверии распада СССР. Однако в этом же сборнике А. Мотыль замечает, что <вопреки широко распространенному убеждению народы Советского Союза вовсе не столько сами пробуждаются, как их пробуждают. Они самоутверждаются вплоть до требования независимости потому, что к этому их принудила перестройка. По иронии, не кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев, доморощенный пролетарский интернационалист par exellence, должен считаться отцом национализма в СССР>483.

В 1991 году главным аргументом признания существовавших внутренних границ между союзными республиками в качестве международных и неприкосновенных стал тезис о необходимости мирного и бесконфликтного демонтажа, а также доктрина о праве самоопределяющихся наций на отделение. Однако в реальных условиях многовекового единого государства и политических амбиций элит эти инструменты оказались негодными для легитимного и бесконфликтного решения. Так, война в Нагорном Карабахе, кровь в Бендерах и категорический отказ Приднестровья подчиниться диктату Кишинева, война между абхазами и грузинами, стойкое нежелание русского населения Крыма превратиться в украинцев показали, что именно принятый подход имманентно содержал потенциал конфликтноеT и столкновения интересов, который продолжает характеризовать геополитическую ситуацию на территории исторического государства Российского. Каждая из союзных республик по сути представляла редуцированную копию Союза – тоже многонациональное образование. Причем в отличие от страны в целом, складывавшейся веками, некоторые республики были скроены зачастую отнюдь не по границам этнического или исторического единства населения. Титульные нации этих республик, провозгласив свое право на самоопределение, проявили полную неготовность предоставить такое же право, какого они добились для себя, нациям, попадающим в поло-

483 The Rise of Nations in the Soviet Union. American Foreign Policy and the Desintegration of the USSR. ed. by Michael Mandelbaum. Council of Foreign relations Press. N.Y., 1991, p. 5, 44.

25*

387

жение национальных меньшинств в составе ранее не существовавших государств.

Объяснения, как правило, сводились к невозможности идти по пути бесконечного дробления страны, хотя в реальности такая перспектива не коснулась бы всех республик. Но было очевидным, что демонтаж СССР путем выхода из него через конституционную процедуру объективно в большей степени способствовал бы интересам России, русских и тяготеющих к ним народов. При этом сама Российская Федерация даже не была бы затронута. Вопреки распространенной иллюзии, РФ не заявляла о выходе из СССР, и даже если бы все остальные заявили о выходе, она оставалась бы его юридическим продолжателем и ее автономии не имели по конституции права выхода, а проблема выбора юридически встала бы лишь перед народами отделявшихся республик.

СНГ с самого начала не внушало надежд на то, что его институты будут реализовывать механизм с признаками субъекта мировой политики, в новой форме сохраняющий геостратегический облик исторического государства Российского или СССР. Причины и в неслучайной аморфности первоначальных юридических инструментов, и в очевидных глубинных центробежных тенденциях. Тем не менее потенциал центростремительных побуждений входящих в него народов, вопреки тиражируемому мнению, также очевиден. Однако специфика оформления новых субъектов международных отношений в 1991 году была такова, что именно интеграционный потенциал оказался скован, если не парализован, юридически, так как народы, тяготеющие к России (кроме Белоруссии) оказались лишены правосубъектности. Эта отнюдь не случайная реальность не только затруднила сохранение Россией своего геополитического ареала, который немедленно стал объектом внешней политики окружающих интересов, но также сделала новые государства внутренне нестабильными, породила вооруженные конфликты, противоречивость правительств.

Сейчас достаточно очевидно, что одной из глубоких и уже вряд ли устранимых причин как трагических столкновений, так и противоречивых интеграционных и дезинтеграционных тенденций в СНГ является двойная (в 1917 и 1991 г.) перекройка исторической российской государственности, осуществленная по доктрине права наций на самоопределение, взятой на вооружение как большевизмом, так и воинствующим либерализмом, двумя учениями, которые стремятся в историческом итоге к уничтожению наций и границ. <Со времен Вудро Вильсона и Владимира Ленина в течение всего столетия идея, что этничность дает право претендовать на культурные и политические права и территорию, возымела широкий резонанс>, – признает американский автор Р.Г. Сыони484.

484 Ibid., р. 66.

388

Национальный принцип организации советского государства путем выделения на произвольно определенной территории титульной нации и наделения ее особыми правами (государственный язык, приоритет в развитии культуры, формирования органов управления, распоряжения ресурсами и капиталами, налоговыми поступлениями) есть закономерный плод либеральной и марксистской философии истории, а также конкретной политической практики строительства <первого в мире государства рабочих и крестьян>, осуществляемой российскими большевиками и либералами на обломках исторической России, объявленной для успеха революции <тюрьмой народов>. Налицо антиномии и взаимоисключающие задачи. Политическим лозунгом было обеспечение самобытности, сохранения и <равных условий> для государственного развития всех больших и малых народов, хотя равное представительство малого и большого народов означало возможность крошечным народам диктовать свою волю многомиллионным народам. Однако, как с точки зрения малых, так и крупных народов, выделение титульных наций не снимало, а лишь обостряло проблему, так как ни один этнос не локализован внутри одного автономного образования, а иногда специально разделен по политическим соображениям.

<Социалистические нации> и <социалистические народы> конструировались на основе реальных или воображаемых этнокультурных различий и <прикреплялись к определенной территории>, отмечает политолог М. Стрежнева, а <члены этнической нации, которая давала название соответствующей республике… принадлежали к титульному населению, если они жили в <своей> республике, и к национальным меньшинствам, если они постоянно жили где-либо еще в пределах Союза. При этом этнические русские по существу были транснациональным советским этносом, и категория нетитульного населения в Советском Союзе состояла прежде всего из русских>485. В новообразованиях во второй сорт попадали не только русские, но и многие другие народы, при том что во многих из них русские составляли большинство, а в некоторых титульная нация находилась даже на третьем месте (в Башкирии, например, башкиров меньше, чем русских и татар). Однако эта проблема мало занимала архитекторов, ибо исторический материализм не считает нации субъектом истории и отводит им временное значение, исходя из движения к единому коммунистическому образцу вплоть до их слияния и исчезновения. Создание квазигосударственных автономных и республиканских образований по произвольным границам с целью всеобщей нивелировки духа с сохранением лишь национальной формы (культура – социалистическое содержание и нацио-

485 Стрежнева М.В. ЕС и СНГ: сравнительный анализ институтов. М., 1999, с. 148.

389

нальная форма) в сочетании с никогда не отменявшимся лозунгом <о праве наций на самоопределение вплоть до отделения> в начале XX века заложило заряд огромной разрушительной силы в самый фундамент российской государственности.