Герцог предусмотрел, что в это время леди Гамильтон была еще в постели, а брату Корделии или ее кузену Марку Стэнтону не придет в голову разыгрывать роль сторожевых псов при девушке ранним утром.
Его предусмотрительность оправдалась, когда слуги в палаццо британского посла сказали, что Корделия вышла в сад.
— Не надо, я сделаю это сам! — ответил он резко на предложение дворецкого доложить о его приходе.
Когда же тот попытался протестовать, герцог грубо отчитал его по-итальянски, после чего лакей лишь уважительно поклонился и пропустил его.
Герцог превосходно ориентировался в саду, окружавшем резиденцию британского посла.
Каждый, даже самый укромный, уголок сада был ему знаком, потому что во время многочисленных балов и приемов, которые давал британский посол, он водил туда хорошеньких женщин, чтобы без помех насладиться их прелестями.
Шагая по дорожкам, герцог с самодовольной ухмылкой подумал, что в саду, пожалуй, не было ни одного местечка, где бы он ни целовал жаждущих его поцелуев губ или не обнимал трепещущих от страсти женских тел.
Раздвинув ветви жасмина и увидев Корделию, сидевшую в беседке, он, глядя на копну золотистых, блестевших на солнце волос, подумал, что еще никогда англичанка не казалась ему столь красивой и желанной.
Герцог подошел к ней немного развязной походкой человека, хорошо сознающего красоту и привлекательность своей наружности и манер.
— Я так и знал, что найду вас здесь, — сказал он голосом, в котором неизменно звучала томность, когда герцог общался с женщиной.
— Я… должна вернуться в дом.
Корделия хотела было подняться со скамейки, но герцог остановил ее, положив руку на плечо, и присел рядом.
— Не надо убегать от меня. Я хочу поговорить с вами, Корделия.
Услышав, что он обратился к ней по имени, она возмутилась дерзости герцога, но еще неприятнее было чувство отвращения от прикосновения его руки.
Ее сердце бешено билось, во рту пересохло.
Корделия не могла понять, почему этот человек так пугал ее, но ясно сознавала, что хотела бы избавиться от его общества как можно скорее.
Однако выйти из беседки, минуя его, было невозможно, а он наверняка преградил бы ей путь.
— Нам не о чем… говорить, — заставила она себя промолвить с большим усилием.
— Напротив, нам надо многое обсудить, — возразил герцог. — Это правда, что завтра вы отплываете?
— Да, мы направляемся на Мальту.
— Вот этого-то я и не могу допустить. Вы не должны покидать меня, — с жаром произнес он.
— Я все-таки уезжаю с братом и… моим кузеном — капитаном Марком Стэнтоном.
Корделия хотела произнести эти слова твердо и решительно, но голос ее предательски дрожал, и все потому, что герцог продолжал сжимать рукой ее плечо.
Она попыталась высвободиться, но оказалось, что совершила ошибку, так как его пальцы еще крепче сжались.
— Я люблю вас, Корделия! — сказал герцог, не сводя с нее пылкого взгляда. — Вы не можете уехать, зная, что я хочу жениться на вас!
— Я уже говорила вашей светлости, что глубоко… тронута вашим предложением, но не могу… выйти за вас замуж.
— Почему?
— Я не люблю вас!
Он коротко рассмеялся, но в его смехе прозвучала угроза.
— Меня это не смущает, Корделия. Я научу вас любить меня, Carissima. Я научу вас всему, что касается любви. Вы научитесь желать меня с той же страстью, какая сжигает меня.
Корделия почувствовала, что, говоря это, герцог придвинулся к ней еще ближе, а в его словах был такой огонь, который, казалось, опалял.
— Нет! Нет! Я никогда не смогу… любить вас! Никогда!
— Почему вы так в этом уверены? — спросил он, не собираясь отступать, — Вы такая красивая, такая желанная! Я с ума схожу от вас! Не могу спать, всю ночь думаю о вас, желаю вас. Бог свидетель, никогда я не желал так ни одной женщины!
В его словах прозвучала животная страсть, что заставило девушку испуганно вскочить со скамьи.
— Пустите меня! — воскликнула она. — Я же сказала, что никогда… не смогу стать вашей женой!
— А я твердо уверен, что будете!
Герцог тоже встал и повернулся к Корделии лицом, преграждая ей путь.
Усилием воли девушка постаралась подавить охватившую ее панику и, гордо вскинув подбородок, бесстрашно посмотрела на него, хотя губы ее дрожали.
— Позвольте мне уйти! Мне нечего больше вам сказать… кроме того, что я никогда не выйду за вас замуж… И что завтра мы отплываем!
Порыв бесстрашия покинул ее, и она закончила говорить почти шепотом. По опасному блеску в его глазах Корделия поняла, что ее сопротивление еще сильнее разожгло страсть герцога и он потерял контроль над собой.
Он протянул руки, собираясь обнять ее, но девушка отступила на шаг, огляделась по сторонам, словно надеясь на чью-то помощь, но, увидев, что рассчитывать приходится только на себя, громко закричала…
Марк Стэнтон тоже прощался перед отплытием на Мальту…
Он посетил Гамильтонов, чтобы объявить о времени отплытия корабля, когда ему подали записку от Джианетты с просьбой отобедать с ней.
«Мне надо сообщить вам что-то очень важное», — приписала княгиня внизу под своей размашистой подписью.
Постскриптум его заинтересовал, но не только из чистого любопытства Марк решил навестить княгиню. Их давние отношения многое значили для обоих, и для него было немыслимо покинуть Неаполь, не повидавшись с ней.
В палаццо Сесса он убедился, что за Корделией хорошо присматривали после того злополучного вечера, когда герцог ди Белина напугал ее своими домогательствами.
Было решено, что в последний день пребывания в Неаполе Корделия вместе с Гамильтонами посетит театр, где будут присутствовать король с королевой, а затем они отправятся в королевский дворец на вечерний прием.
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, коль пожелаете, — предложила леди Гамильтон.
Марк Стэнтон, однако, с извинениями отказался.
Приемы в королевском дворце вызывали у него скуку, а кроме того, он недолюбливал слабовольного и недалекого неаполитанского короля и не слишком скрывал свое мнение о нем.
Да и королева раздражала его, хотя он питал к ней уважение и надеялся, что она, испытывая ненависть к французам, могла бы стать хорошим союзником Англии в борьбе против Наполеона Бонапарта.
Что же касалось подхалимов, наводнявших королевский двор, и вероломной знати, втайне поклонявшейся французам, то Марк испытывал к ним отвращение.
Ему было известно, что трехцветный флаг развевался на башнях многих замков, принадлежавших древним неаполитанским родам, а их хозяева, грубо говоря, подлизывались к тем, кто готов был завоевать их в ближайшее время.
Вот почему Марк Стэнтон с большим удовольствием принял приглашение княгини и, прибыв в ее палаццо, обнаружил, как и предполагал, что он — единственный гость, а самое главное — гость желанный.
Погода в середине мая была очень теплой, что позволило княгине предстать перед гостем, облачившись в минимум одежды.
Платье из зеленоватого газа, отделанное золотой каймой, было настолько прозрачно, что скорее подчеркивало, чем скрывало ее наготу.
Зато драгоценностей на ней было предостаточно: на груди блистало огромное ожерелье из изумрудов, рубинов и бриллиантов, в уши были вдеты длинные, покачивавшиеся при каждом движении серьги. В этом наряде она походила на красавицу-невольницу из восточного гарема.
Темные миндалевидные глаза бросали на Марка манящие взгляды, а яркие губы без слов говорили, как она была рада видеть его.
— Марк! Марк! Как мог ты так жестоко обойтись со мной? Последние дни ты упорно избегал меня!
— Я был занят ремонтом корабля, ведь завтра мы отплываем, — ответил он, не задумываясь.
— И танцевал на балах в британском посольстве, — с укоризной сказала Джианетта. — Распустившаяся роза или свежий бутон привлекли тебя?
Марк Стэнтон ничего не ответил и прошел из пышно обставленного салона на балкон.
— Ну, не буду мучить тебя, — сказала она тихо и взяла его за руку. — Я очень рада, что ты пришел. Мне ведь больше ничего не надо, лишь бы чувствовать тебя рядом и говорить тебе о своей любви.
