– Что ж ты не кричишь больше? – с трудом переводя дыхание, спрашивает молодой человек и продолжает наносить удары в конвульсивно подрагивающую сраку. – Ты, маленькая потаскушка, уже, похоже, вошла во вкус? Что, хорошо в жопу ебаться, не правда ли?
– Хорошо... – скулит в ответ Мали тонким голоском, и тут хозяин её задницы наносит рукой такой удар по ягодицам, что у неё чуть хребет не ломается, и она громко взвывает от боли. Он что есть силы лупит девчонку снова и снова, крепко сжимая другой рукой, а Мали мычит и голосит, она отчаянно сопротивляется.
– Мамочка, мама, он заебёт меня до смерти!..
В эту секунду он выбрызгивает длинный, нескончаемый поток спермы. Мали ощущает, как спускающий стержень колотится в прямой кишке, и сразу же вслед за тем чувствует нежно целующие губы на своей растерзанной заднице.
– Мама... – ещё раз жалобно взвизгивает она и затем, проникшись чувством освобождения, сникает в цепко стискивающих её руках, она чувствует мощную волну оргазма, которая прокатывается по ней и точно по волшебству утоляет всякую боль. Конвульсия проникает до кончиков пальцев на ногах, и когда он извлекает стержень из жопы, Мали вдруг ощущает в себе великую пустоту. Она в изнеможении вытягивается на диване, тогда как мужчина, даже имени которого она не знает, обмывает свой хуй в биде. Ещё совершенно оглушённая, лежит девочка на диване и думает о том, что в случае, если бы он разорвал ей зад или, как он грозился, вышвырнул бы в переднюю на потребу слугам, она даже не знала бы, как зовут её убийцу. Кратко и скупо отразилось бы это событие на последней странице газеты. Лишь одна небольшая заметка. Какое значение имеет судьба какой-то озорной девчонки для господ из высшего общества, да ровным счётом никакого, и ещё раз никакого. Она – только тело, в дыры которого можно выплеснуть похоть, тело, которое служит лишь для удовольствий. Растерзать, насилуя, такого ребёнка, ибо только с детьми эти господа столь остро ощущают свою извращённую страсть, затем тайно избавиться от него и в оправдание говорить, что он, истощённый недоеданием, всё равно был-де уже не жилец. Такова обычная практика. Какой-нибудь верный врач записывает затем в свидетельстве о смерти какую-нибудь безобидную причину, формальное освидетельствование проводится хорошо знакомым полицейским врачом, и вопрос на этом исчерпан. Ребёнка после этого зарывают в землю, а для тылового обеспечения всегда используется какая-нибудь женщина вроде Веверки...
Сквозь плотные бархатные портьеры глухо доносится шум большого зала, но, тем не менее, отчётливо слышна музыка и текст очередного куплета про хозяйку постоялого двора. На сей раз поётся о том, что был-де у неё капрал с длинным как угорь хуем. Он ёб хозяйку очень усердно в любое время дня и ночи и в награду носил на мошонке медаль за храбрость...
Мали, услышав эти слова, тихонько смеётся и говорит:
– Вам тоже медаль полагается, у вас такой хер замечательный.
– А у тебя храбрая сладкая жопка, моя девочка, храни её господь. Ты устала?
– Могло бы быть и похуже.
– В таком случае вернёмся в зал, если хочешь.
– Да, пойдёмте!
– Погоди секундочку, тут кое-что есть для тебя.
Он открывает бумажник и суёт в руку Мали банкноту.
– Это тебе за твою отменную жопку!
Мали делает большие глаза:
– Вы мне сотню даёте!
– Разве этого тебе мало?
Мали подскакивает:
– Ну что вы, на эти деньги я могу три месяца беспрерывно шоколад покупать. Вот Пеперль-то удивится!
За столом их встречают бурными аплодисментами.
– Вы кое-что пропустили, – кричит им навстречу Пеперль. – Тут на сцене выступала одна девушка и четверо мужчин, и всех четверых девушка превосходно обслужила. – И, немного подумав, в заключение добавляет: – Я так тоже смогла бы. Если бы четыре великолепных хуя были у меня в пизде, во рту и по одному в руках, я этих четверых приласкала б ещё быстрее! А ты где пропадала, Мали?
– Еблась в жопу, – так просто и бесхитростно объясняет Мали, как будто случившееся было чем-то само собой разумеющимся. Она крепко сжимает в ладошке скомканную банкноту и размышляет, стоит ли вообще что-нибудь о ней говорить подруге. В конце концов, она всё-таки должна с ней поделиться. И при мысли о произошедшем она чувствует, что в жопке у неё ещё саднит и слегка побаливает.
– Тебе всегда нужно что-нибудь особенное, – досадливо ворчит Пеперль, однако Мали не реагирует на её ехидное замечание. С самоуверенным достоинством она усаживается на своё место за столом и, осознавая свой долг перед радушным хозяином, сразу же запускает руку в ширинку графа Аристида.
– Ебля в жопу, говоришь, – вмешивается в разговор барон Робби, – ты еблась в жопу?
– Да, еблась, – с нотками триумфа в голосе отвечает Мали.
– Ну, и с кем же? Разве здесь, кроме меня, есть ещё хоть один ёбарь-жопник?
Граф Аристид хихикает блеющим смехом:
– А ты, верно, решил, что у тебя здесь только у одного имеется хуй, да?
– Я желаю знать, кто выеб молоденькую пиздоносицу. Вы всегда дурачками прикидываетесь, позволяя мне часами рассуждать о ебле в жопу, и вдруг появляется некая коварная личность и сам выёбывает в жопу. Где он?
Мали оглядывается по сторонам, но её давешний кавалер точно сквозь землю провалился.
– Я его не вижу, он только что ещё был здесь.
– Кто это был?
– Я не знаю, какой-то мужчина.
– Может быть, граф по запаху пизды Мали сможет определить, кто это, – дерзко предлагает Пеперль, и все вокруг ржут как лошади, в то время как граф Аристид ничтоже сумняшеся в очередной раз подносит нос к пизде Мали и принюхивается.
– Это был человек посторонний, – устанавливает он, – это не кто-то из нас.
– Простите, – робко замечает Мали, – в пизду он ко мне вовсе не заходил, он ёб меня только в жопу.
– Ну, в таком случае, деточка, я ничего не в состоянии определить по запаху, моё искусство касается только передней стороны женщины.
Робби с выражением нескрываемого разочарования высматривает вокруг мужчину, который испортил ему всё дело и так и остался неузнанным.
Между тем занавес снова поднимается, в зале гаснет свет. В центре ярко освещённой сцены на красном ковре лежит совершенно обнажённая Мицци Веверка, широко раскинув ноги, а над ней, так что груди обеих соприкасаются, размещается другая красивая как картинка женщина с локонами чёрных волос. Они лежат тихо, но при первых же звуках марша, исполняемого оркестром, они мгновенно переворачиваются валетом и погружают языки в пизду подруги. Эта смена позиции, этот разворот тел, которые ещё секунду назад лежали грудь в грудь, а теперь голова каждой оказывается между ногами партнёрши, произошёл столь стремительно, что кажется просто невероятным чудом, свершённым по мановению волшебной палочки. А ведь тут на подмостках лежат два человека, если, конечно, в подобной ситуации вообще позволительно говорить о них как о людях, с точки зрения нормальных людей. Ибо то, что лежит там выставленным напоказ, является лишь парой похотливых, ёбаных-переёбанных, вечно находящихся в поисках хуя баб, готовых на всё, причём в данном случае выражение «баба» по отношению к ним ещё слишком мягкое. Это воплощение ненасытной похоти. Вокруг, на сцене и в зале, погашены все светильники, и только один прожектор держит в луче занимающихся любовью женщин. Разглядеть что-либо в деталях почти невозможно. Видны только два белых, красивых тела, жадно приникших к пиздам друг дружки виновниц мужского счастья, которые, правда, на сей раз демонстрируют нечто совсем иное.
От этого зрелища Пеперль снова охватывает сильное возбуждение. Она влюблена в пизду Мицци Веверки, и её переполняет досада и распирает ревность от того, что не её язык обрабатывает сейчас эту красивую сочную манду. Есть для досады и ревности и другие причины. Ибо Пеперль чувствует, что не она уже находится в фокусе всеобщего интереса. Есть здесь, оказывается, и другие, приковывающие к себе внимание всех присутствующих, ведь даже глупенькая Мали умудрилась пережить особое приключение и поеблась в жопу, чего с ней самой ещё не случалось. Нужно непременно что-нибудь предпринять, чувствует Пеперль, так или иначе, но ей во что бы то ни стало необходимо вернуть интерес к себе и снова стать душой общества. Ибо с сегодняшнего вечера начнётся её карьера, с этого момента она намерена начать восхождение к вершине успеха и ступенями при этом восхождении должны стать постели мужчин – любителей женского тела. Но если она хочет добиться этого, то её лицо и фигура, её бесстыдная дерзость и знаменитое имя должны навсегда врезаться в память присутствующих мужчин. Пеперль Мутценбахер, Жозефина Мутценбахер Вторая, как ещё совсем недавно окрестили её, эта Пеперль Мутценбахер должна во всём проявлять индивидуальность и придавать всему только одной ей присущий оттенок, она должна даже превзойти свою знаменитую мать.
