— Чокнутый Бен ни для чего не пригоден, — заметила Летти.

— Он кормит цыплят и собирает яйца, — возразила Мариста. — — Даже такой помощник лучше, чем вообще никакой.

— Он вечно такой угрюмый, — посетовала Летти. — У меня от него мурашки по коже!

— Возьми молоко, и сразу назад, — велела Мариста. — Скажи миссис Джонсон, что Ханне нужно молоко для завтрака, и она не станет тебя задерживать.

Летти скорчила гримасу, но промолчала.

В это время вошла Ханна.

— Вам письмо, мисс Мариста, — сказала она. — Его сунули под дверь вчера вечером, а может, сегодня утром. Я только что его увидела.

— Письмо?

Ханна поднесла конверт, который держала в руке, к самым глазам и воскликнула:

— Сейчас я вижу, что оно адресовано вашей матери.

Так на нем и написано: «леди Рокбурн», но адреса нет.

— Интересно, от кого оно может быть? — промолвила Мариста. — Очевидно, пишет кто-то незнакомый, поскольку не знает, что мама уже год как.., умерла.

При упоминании о матери ее голос дрогнул.

Даже сейчас, по прошествии долгого времени, Мариста по-прежнему тосковала по ней.

— Надеюсь, — изрекла Ханна, — это не счет. Их и так целая куча.

— Мы очень много задолжали? — испуганно спросила Мариста.

— Достаточно, "чтобы я начала волноваться, — ответила Ханна. — Я велела мастеру Энтони выдавать мне больше из его заработка, чем он дал мне на прошлой неделе Он, кажется, думает, что я могу кормить его воздухом!

Закончив тираду, Ханна взяла поднос, на котором Мариста принесла яйца, и удалилась.

Летти хихикнула.

— Энтони всегда жалуется, что Ханна забирает у него каждое заработанное пенни, а в прошлую пятницу он сказал, что если б ему пришлось нанимать служанку, то он предпочел бы более молодую и симпатичную!

— Летти, — возмутилась Мариста, — как ты можешь говорить такие вещи?

— Так он сказал, и, конечно, в его возрасте вполне естественно думать об одной из танцовщиц «Ковент Гарден», перед которыми, по его словам, не может устоять ни один мужчина, и хотеть привезти ее сюда.

Мариста была в шоке.

Очнувшись, она пробормотала себе под нос:

— Все это Энтони, определенно, не может.., себе позволить.

Летти хотела что-то сказать, но передумала.

Она молча смотрела, как сестра боязливо открывает конверт, который принесла Ханна.

Мариста вынула тонкий лист бумаги и, пробежав его глазами, вскрикнула от ужаса.

— Что там? — насторожилась Летти.

— Не может быть… Это невозможно! — Мариста запнулась.

Казалось, она буравит взглядом письмо, рука ее дрожала.

— Здесь, наверное, какая-то ошибка…

Мариста протянула письмо сестре, и та начала читать вслух:

Миледи,

Распоряжением графа Стэнбрука, владельца поместья Рок-Касл, я уполномочен собирать ренту с арендаторов его светлости.

Мне стало известно, что в течение двух с половиной лет вы занимаете ваше нынешнее жилище, известное под названием «Довкот-Хаус», и его светлость не получал от вас арендной платы. Учитывая все обстоятельства, рента за дом, сад и два загона установлена в размере 100 фунтов в год.

Я был бы крайне признателен, если 250 фунтов будут доставлены в контору поместья как можно скорее, Остаюсь, миледи, ваш преданный и покорный слуга,

Эммануил Робертсон.

Умолкнув, Летти уставилась на письмо с таким выражением, словно, так же как и Мариста, не могла поверить в написанное.

Потом она перевела взгляд на сестру, и в глазах ее отразился страх.

— 250 фунтов! — воскликнула она. — Откуда нам взять столько денег?

— У нас их нет, — констатировала Мариста, — и тебе отлично это известно! Ах, Летти, Летти, как же так могло получиться? Я думала, папенька договорился, когда мы уезжали из замка, что мы будем жить здесь… бесплатно.

— Я всегда считала, что этот дом — наш, — растерялась Летти, — и ни на секунду не могла себе представить, что нас погонят отсюда, как нищих.

Мариста ничего не ответила, лишь прикрыла глаза рукой.

После того, как их прежняя жизнь рухнула, они думали, что в Довкот-Хаусе нашли себе надежное пристанище.

Когда отец вернулся из Лондона и известил их, что он проиграл замок и поместье, которыми Рокбурны владели в течение трех сотен лет, в первую минуту никто не мог понять, о чем он говорит.

И все же в конце концов им пришлось осознать тот печальный факт, что если прежде они были бедны, то теперь и вовсе остались без гроша за душой.

Сэр Ричард Рокбурн, баронет, всегда гордился своим достоянием — старинным замком и древностью рода, уходящего корнями в эпоху царствования Генриха VIII.

Яков II даровал одному из Рокбурнов, видному государственному деятелю, титул баронета, и с тех пор замок вместе с титулом стал переходить по наследству от отца к сыну.

Род Рокбурнов с годами обеднел, но его представители не утратили своей непомерной гордости.

Сэр Ричард был красив, обаятелен, любил кутежи и прочие наслаждения, а потому неудивительно, что жил не по средствам.

Когда он полюбил и взял в жены прекрасную дочь жившего по соседству сквайра, который, к несчастью, имел двух сыновей и, значит, не мог дать за дочерью приданого, родственники Рокбурна с укоризной качали головой.

Они также весьма язвительно говорили, что единственная возможность для сэра Ричарда спасти замок состоит в том, чтобы найти жену с богатым приданым.

Однако он был счастлив с юной женой, потакал всем своим прихотям, как привык это делать с колыбели, и был вполне доволен жизнью в деревне, а в Лондон ездил не так часто.

Они вместе катались на породистых лошадях.

Сэр Ричард охотился в своих обширных владениях и приглашал к себе многочисленных друзей, совсем не задумываясь о расходах на подобное гостеприимство.

И лишь когда настойчивость кредиторов достигла предела, сэр Ричард осознал: он должен что-то предпринять и, как говорила Летти, повинуясь порыву, отправился в Лондон, чтобы улучшить свое благосостояние за игорным столом.

В прошлом ему неизменно везло в картах.

Но, к несчастью, на этот раз судьба столкнула его с графом Стэнбруком.

Своими победами на скачках граф был известен всей Англии, его встречали аплодисментами на каждом ипподроме, где его лошади с завидным постоянством приходили к финишу первыми.

Казалось само собой разумеющимся, что он был близким другом и доверенным лицом принца Уэльского (ко времени упоминаемых событий он стал принцем-регентом, и его чуть насмешливо называли Принцем удовольствий).

Мариста и Энтони, как старшие дети, много знали о графе из разговоров родителей, но Летти, к счастью, была еще слишком мала, чтобы понять, о чем они говорят.

— Стэнбрук выиграл две тысячи гиней в Ньюмарке, — сказал как-то за завтраком отец, просматривая газеты. — Удачливость этого человека настораживает. В ней есть нечто странное. На прошлой неделе я услышал чью-то реплику, будто он продал душу дьяволу!

Леди Рокбурн возмутилась.

— Все-таки жестоко, милый, говорить о людях такие вещи!

— А я не так уж уверен, что это не правда, — стоял на своем сэр Ричард. — Только взгляни на отчеты: он выигрывает все скачки, все красавицы Лондона вьются вокруг него, как мотыльки вокруг пламени свечи, у него самые лучшие лошади, самые большие владения, и, разумеется, он содержит самых прелестных куртизанок, каких только можно вообразить.

— О Ричард, не при детях! — ужаснулась леди Рокбурн.

— Вы забываете, маменька, — вмешался Энтони, — что мы с Мариетой уже выросли, и если она не знает, кто такие куртизанки, то мне это отлично известно, и папенька говорит сущую правду. Я видел Стэнбрука на днях с одной из этих женщин. Она была необычайно хороша и вся сверкала алмазами, коих на ней было словно игрушек на рождественской елке!

— Я не желаю слышать об этих женщинах! — категорически заявила леди Рокбурн. — И ни Мариста, ни Летти не должны знать об их существовании.