Среди музейных сокровищ мраморные статуи двух всадников — Диоскуров — примерно в половину естественного размера. Когда-то они украшали замок или замки в Локрах. Один из всадников галопом перескакивает через сфинкса; другой — через фигуру, наполовину мужскую, наполовину рыбью. Вероятно, это Посейдон, а это значит, что два брата пришли в Локры по морю. Я был немного удивлен, когда прочел в недавно опубликованной научной работе, что фраза «греки скакали на лошади без седла и уздечки» — странная описка. Хотя седел у них и в самом деле не было, судя по изображениям, даже на ранних вазах видно, что всадники пользуются уздечкой, а упряжь у колесницы столь замысловата и выгнутые лошадиные шеи так выписаны, что невольно задумаешься, не использовали ли греки также и подгубный ремень?

Диоскуры изображены в момент спешивания. Они соскальзывают с лошадей на землю. Мы видим таких наездников в цирке: они спрыгивают с коней, пробегают вперед и вскакивают на круп скачущей впереди лошади. Статуи, должно быть, выглядели впечатляюще, когда, ярко окрашенные, стояли на храме. Одержимость жителей Локров Кастором и Поллуксом имеет свою историю. В 550 году до нашей эры городу стал угрожать драчливый сосед, Кротон. Локры могли выставить на бранное поле только десять тысяч человек, в то время как армия Кротона насчитывала сто тысяч. Что было делать Локрам? Очевидно, проконсультироваться у оракулов. В Спарту направили делегацию — просить помощи, но спартанцы не хотели вмешиваться в заморскую войну, а потому посоветовали жителям Локров обратиться к Диоскурам. Делегация принесла пожертвования храму Кастора и Поллукса в Спарте. Послов заверили, что братья-близнецы на их стороне и будут сражаться в их рядах. Локрийцы страшно обрадовались, установили на одной из своих галер великолепную храмовую каюту для Кастора и Поллукса и поплыли домой со своими невидимыми пассажирами. Когда в Локрах стало известно, что посланцы привезли с собой небесных близнецов, боевой дух города сильно возрос, и можно представить, что за всеми незнакомыми всадниками, появившимися в окрестности, внимательно наблюдали.

Тем не менее жители Кротона тоже не дремали. Город направил посольство в Дельфы — спросить Аполлона, как выиграть войну. Пифия ответила, что победу принесет не оружие, а богоугодный поступок. Послы поняли намек и быстро предложили Аполлону десятую часть добычи. Чудесным образом локрийцы услыхали о сделке и тайно направили своих людей в Дельфы. Они предложили более выгодную сделку — девятую часть добычи, которую возьмут в более крупном и богатом городе. Аполлон тут же перешел на их сторону.

Итак, с мощной небесной поддержкой Локры уверенно повели свою маленькую, но отлично подготовленную армию на бой с огромным, но плохо обученным войском Кротона. Выбрав место для сражения на берегу Сагры, десять тысяч локрийцев победили стотысячную армию Кротона. Не стоит и добавлять, что в пылу сражения появились два чудных воина в красных плащах и спартанских головных уборах. Они сидели на белых конях и боролись на стороне локров. В результате об этой битве говорили во всем греческом мире. Новость о победе чудесным образом донеслась в тот же день до греков, собравшихся в Олимпии, и словосочетание «битва при Сагре» вошло в поговорку. Она означает: произошло то, что ни по каким раскладам не могло случиться.

В то время везде присутствовал цвет — на храмах, домах, статуях. Огромное разнообразие терракотовых украшений, выставленных в музее, сохранило слабые намеки на красную, голубую и зеленую краску. Самыми красивыми показались мне экс-вото размером около десяти квадратных дюймов. Они сделаны как храмовые приношения. В каждом таком экс-вото проделано два отверстия, сквозь которые его подвешивали к стенам святилища. Должно быть, экс-вото были созданы лучшими художниками, хотя матрицы, по которым их изготовили, так и не найдены. Каждая сцена представляет невысокий рельеф. К примеру, одна из них изображает Персефону и Аида. Боги сидят на скамье с высокой спинкой с приношениями в руках. Многие экс-вото представляют богов и богинь. Я запомнил очаровательную сценку, на которой девушка склонилась над нарядным ящиком. Похоже, это сундук с приданым. Девушка кладет в него аккуратно сложенное платье. На стене за ее спиной висят на гвоздях две вазы, бронзовое зеркало и корзина. Мы заглядываем в интимное чужое пространство, но ведь это — один из домов Великой Греции, и дело происходит за четыреста лет до новой эры.

В Реджио занимаются неожиданным делом — экспортируют корень верескового дерева для курительных трубок, да и сами их изготовляют. Этот промысел в конце XIX века начал британский вице-консул Керрик. На него произвели впечатление гигантские корни вереска, произраставшего в местных горах в огромном количестве. Он их распиливал на блоки и экспортировал в Англию, Францию и Соединенные Штаты.

Меня пригласили на фабрику, изготовляющую курительные трубки. Она находится в нескольких милях от Реджио, возле побережья. Рыбаки, охотящиеся на меч-рыбу, вытаскивают туда свои лодки. Я увидел странного человека. Его легко можно было представить сбежавшим с греческой вазы. Он плыл в лодке, в левой руке держал ведро со стеклянным дном и сквозь него разглядывал глубины, а в его правой руке был трезубец. Время от времени он опускал трезубец в воду, но безрезультатно, пока не подплыл к скалам. Там его поджидала удача: на вилке трезубца забился осьминог. Я не без сожаления оставил «Посейдона» и отправился на фабрику.

Вошел, и мне показалось, что я в XIX веке, вместе с Керриком, впервые распилившим корень верескового дерева. На маленькой фабрике увидел болтающиеся ремни, ничем не защищенные пилы. Если бы это увидел английский инспектор по охране труда, ему наверняка стало бы дурно, однако у всех работников было правильное количество пальцев, да и сами они пребывали в отличном настроении. На нижнем этаже стояли мешки, набитые огромными корнями. Их нашли крестьяне Аспромонте. Восемь мужчин распиливали их на аккуратные блоки размером около пяти квадратных дюймов и откладывали в сторону лучшие экземпляры, предназначенные для экспорта в Англию.

Изготовление трубки показалось мне быстрым и простым процессом. Деревянный блок на несколько мгновений закладывали в машину и вынимали трубку, с чашеобразной частью и черенком. Несколько минут — и сорок — пятьдесят таких изделий собирались на деревянном подносе. Поднос приносили на верхний этаж. Там несколько молодых девушек прилаживали к черенку эбонитовый мундштук, полировали чашки и красили трубки.

Мне сделали щедрый подарок — десять трубок разных форм. В следующие несколько дней я понял, как трудно подарить кому-нибудь трубку. Я торжественно вытаскивал ее, но каждый раз мне говорили: «Я не курю».

Трубка — дело интимное. Мужчина предпочитает выбирать ее сам. Большинство курильщиков страдают, когда трубки им выбирают любимые женщины. Наконец, я оставил себе две трубки в качестве сувениров, остальные положил в шкаф, надеясь, что когда-то они обретут хозяина.

Как-то раз, гуляя по Корсо Гарибальди, я вспомнил, что Крауфорд Тейт Рэмидж восторгался медом Калабрии, когда в 1828 году побывал в окрестностях Реджио. Я пошел в бакалейный магазин и купил себе баночку, думая, что это будет приятной альтернативой неизменному абрикосовому джему. Мед и в самом деле оказался отменным. Чудилось, будто я различаю пряный запах трав и прекрасных цветов Аспромонте, воплощенный в сладость и сохранивший тем не менее прежнюю красоту. Как-то утром я рассмотрел баночку и увидел на этикетке, что мед пришел из Милана. Как типично для хозяйственной Южной Италии: им показалось проще и дешевле иметь дело с надежной миланской фирмой, чем с капризным пчеловодом, живущим в родных горах.