«Гость: Послушайте, сегодня ночью я обнаружил в своей постели двух клопов.

Хозяин гостиницы: А кого вы рассчитывали там найти? Певчих птиц?»

Россано знаменит двумя предметами, и оба находятся в соборе из цветного мрамора. Первый — икона Мадонны Одигитрии, — это нерукотворный образ. Другой уникальный предмет — пурпурный кодекс. Мадонну я нашел в барочной часовне. Она была похожа на все другие нерукотворные образы, которые я видел, и, насколько разбираюсь, она была работой способного студента. А вот кодекс и в самом деле уникален, единственный сохранившийся пурпурный греческий кодекс VI столетия. Любопытно, что когда Рэмидж был здесь в 1828 году, он видел его в Доме одного из священников. Кодекс находился в его собственности. Сейчас он хранится в сейфе епархиального музея.

Том толстый, громоздкий. Пергамент окрашен в голубовато-фиолетовый цвет. На нем серебряными чернилами на греческом языке записано Евангелие от Матфея и почти все Евангелие от Марка. Имеются семнадцать замечательных миниатюр, выполненных акварельными красками. В них много подробностей, иллюстрирующих события, рассказанные апостолами. Я обратил внимание на воскрешение Лазаря. Вставшего из могилы святого поддерживает слуга. Рядом — Христос, по греческой традиции бородатый. На нем пурпурная туника и золотой плащ. У ног Христа сидят Мария и Марта. Вход в Иерусалим мог бы стать современной рождественской открыткой. За выезжающим верхом Господом следуют ученики. На заднем плане несколько мальчишек вскарабкались на дерево; народ с пальмовыми ветками встречает Христа у ворот. Мне очень понравилась миниатюра с изображением Христа, изгоняющего торгующих из храма, хороша и акварель с десятью девами. Пять неразумных девиц, в разноцветных платьях, стоят с погасшими светильниками, в то время как пять мудрых дев, все в белых одеждах, держат в руках зажженные светильники. Имеется и Тайная вечеря. На этой миниатюре Христос и апостолы, наподобие древних римлян, возлежат возле полукруглого стола. На другой иллюстрации я увидел скалы, полумесяц и звезды на небе. На фоне ночного пейзажа Христос в Гефсиманском саду склоняется над спящими учениками.

Священник сказал, что история этого сокровища неизвестна. Думают, что она написана и проиллюстрирована в Сирии, а привезли ее в Калабрию греческие монахи, бежавшие сюда во время иконоборчества, начавшегося в VIII веке. Что случилось с Евангелиями от Луки и Иоанна, неизвестно.

Городу необходим отель «Джолли». В Россано есть только одна четырехзвездная гостиница, а ресторанов я не приметил. Я позавтракал в старинном здании, в котором несколько мужчин ели за двумя столами. Помещение было старым и темным. На мужчинах была одежда прошлого века и особенные, калабрийские, шляпы. Я вполне мог представить себя во времена путешествий Рэмиджа и Лира и даже во времена Джорджа Сэндиса, который заметил, что здесь «ни одна ночь не проходит без убийства».

Владелец ресторана проводил меня к столу, уселся за него сам и вежливо пригласил последовать его примеру. По его словам, он сразу догадался, что я англичанин. Он всегда восхищался Англией и англичанами, что удивительно для человека, сидевшего в наших военных лагерях. Там он выучился говорить по-английски, что и продемонстрировал. Он принял у меня сигарету и заговорил о международной обстановке, а мужчины за соседним столом, поедавшие спагетти, перестали жевать и с удивлением уставились на хозяина ресторана, свободно говорившего с иностранцем на непонятном языке.

Я отважился заговорить о еде. Чего бы вы хотели, спросил он, словно к его услугам была кухня «Ритца». Я выбрал минестроне[60] и жареного ягненка. Суп был отличным и густым: в нем, как говорится, ложка стояла. Ягненок тоже был хорош. Затем хозяин принес мне тарелку с пурпурным инжиром, еще теплым от солнца. Мы вместе выпили кофе и обсудили баланс сил в Европе, испытания атомной бомбы и возможность третьей мировой войны. Я с удовольствием бы задержался в Россано и поговорил бы с гостеприимным владельцем ресторана, но меня пугала перспектива «певчих птиц», а потому, несмотря на поздний час, я решил поехать через Силу и устроиться на ночлег в Козенце. Хозяин засунул мне в автомобиль большой мешок с инжиром и пожелал счастливого пути.

В число главных географических особенностей Калабрии входят горы Поллино, отделяющие регион от остальной Италии, и плоскогорье Сила, раскинувшееся от Ионического до Тирренского моря. На самом юге, на «носке итальянского сапожка», высятся мощные горы с красивым названием — Аспромонте. Один геолог сказал мне, что плоскогорье Сила, втиснутое посреди двух горных систем, старше Апеннин и что большая его часть находится под Тирренским морем. Со времен Великой Греции Сила была лесозаготовительным районом Италии. Здесь многие века валили мощные сосны и продавали их строителям кораблей. Среди выгод, на которые рассчитывали афиняне от экспедиции в Сицилию в 413 году до новой эры, был корабельный лес из Силы.

Хотя по прямой расстояние от Россано до Козенцы на противоположной стороне полуострова составляет лишь около тридцати миль, то по чрезвычайно опасной горной дороге путь увеличивается до ста тридцати миль. Нигде нет ничего столь выматывающего, даже в Абруцци. Вскоре я уже петлял вместе с дорогой, делая повороты через каждые пятьдесят ярдов. Наконец поднялся к Сила-Гранде — так называется плато площадью в шестьсот квадратных миль. Но слово «плато» не дает представления об этой земле, где бурные горные реки летом полностью высыхают, а горные вершины поднимаются до семи тысяч футов над уровнем моря. С северной стороны земля называется Сила-Грека, поскольку там поселились албанцы, а южная территория носит название Сила-Пиккола. Мне говорили, что медведей там больше не водится, хотя волки и дикие кошки — завсегдатаи этих мест.

Я с восхищением смотрел на горные склоны, покрытые великолепными оливковыми рощами, а в сухом русле Кодонати пышно цветут олеандры, некогда мрачные спутники малярии. Наконец-то я приехал в горный город Лонгобукко. Возле кафе увидел мужчин, сидевших за столиками. Они были одеты в лучшие одежды, поскольку праздновали день святого. Лонгобукко — интересный средневековый городок, славящийся своими ткачами, хотя в настоящее время осталось лишь несколько ручных станков. В город пришел прогресс, и производство ковров поставили на промышленный уровень.

Увидев этот город и другие, столь же недоступные места, я еще больше восхитился Норманом Дугласом, совершившим путешествие, описанное в «Старой Калабрии». Он проникал туда пешком либо на муле. Помню описание его долгого пути в Лонгобукко и размышления о бандах, окопавшихся в Силе. Бандиты жили в глубине леса, и иногда пастухи находили в пещерах и дуплах деревьев добычу, которую бандиты прятали в случае опасности, но не имели возможности забрать. Мне было жаль, что я так и не увидел в Калабрии этнических нарядов, но разве можно винить женщин за то, что те отказались от дорогих, неуклюжих и чудовищно жарких платьев с непременными нижними юбками в пользу одежды, которую легко можно выстирать, да и стоит она всего несколько шиллингов? В тысяче городов и деревень эти старинные прекрасные платья убраны в шкафы, переложены шариками от моли, и сейчас настал момент для немногих энтузиастов, желающих открыть музей южных итальянских костюмов. Если они не поторопятся, то даже через десять лет может быть уже поздно.

Поднявшись выше, я оставил позади оливковые деревья. Воздух сделался холоднее, и я увидел ясени, каштаны и сосны. На придорожных алтарях висели маленькие занавески. Не думаю, что я раньше видел в Италии что-либо подобное. На некоторых дорогах стояли красно-белые столбы. Они отмечали дорогу во время снежных бурь. Сейчас я видел перед собой зеленую траву. По лугам ходили коровы с колокольчиками на шее. Масть у здешних коров серебристая или желтая. Уже не перенесся ли я в Швейцарию или в Баварские Альпы? Ландшафт поднялся так высоко, что перестал быть итальянским. Он был явно альпийским. Необыкновенное ощущение: с каждой милей замечаешь, как меняется растительность. Я подъехал к озеру Чечита. Такие места вполне могли быть в Шотландии, и даже местные жители не похожи на итальянцев с морского побережья.