Вышло солнце. Ливень прекратился. Небо снова стало голубым. Обходя лужи, я приблизился к трем храмам, живописно отражавшимся в натекшей после дождя воде. Сейчас, под яркими солнечными лучами, их цвет стал золотисто-коричневым. Солнце очертило колонны, и они отбросили глубокие тени в нефы храмов. Три здания стояли на неравном расстоянии друг от друга, в промежутках, из-под античной мостовой, пробивались жесткая трава и цветы. Два храма из трех были старше Парфенона.
Крошечные фигуры мужчин и женщин в яркой одежде перелезали через высокие камни, направляясь к дверям. Люди оживляли пейзаж и давали представление о масштабе, подчеркивая невероятные габариты храмов. Примитивное величие зданий наводило скорее на ассоциацию с святилищем Амона в Карнаке, чем на более легкие, воздушные постройки классической Греции. В древнем Пестуме храмы не были коричневыми, какими мы видим их сейчас. Они были оштукатурены и покрашены под белый мрамор, а антаблементы покрыты красной и голубой краской. Ослепительное, должно быть, было зрелище: на фоне синего моря освещенные ярким солнцем прекрасные здания.
Названия у них, конечно, не те, что в древности. Имена храмам дали в XVIII веке, когда в густом лесу и болотах 0бнарУжили древний город Пестум. Так называемый храм Нептуна и базилика были посвящены Гере, а нынешний храм Цереры древние посвятили Афине. Итак, здесь, в устье реки Селе, находилось святилище богини брака и материнства. Она являлась также богиней плодородия, и среди ее служанок были девушки, носившие цветы. Они принимали участие в храмовых церемониях под звуки флейт.
Напротив храма Нептуна, возле сторожки смотрителя, я нашел несколько цветущих розовых кустов. Эти современные цветы напомнили мне о «дважды в год зацветавших розах Пестума», что так привлекало многих античных поэтов, включая Горация, Овидия и Марциала, хотя почему это их так удивляло, мне непонятно: ведь все розы в теплых странах цветут дважды в год. Многие люди искали следы знаменитых роз Пестума. Английский путешественник Генри Суинберн, побывавший здесь в 1785 году, написал, что «дикая роза, растущая среди руин, относится к разряду мелких дамасских роз с очень сильным запахом. Так мне сказал фермер». Но сам Суинберн ее не видел и не обонял. Неукротимый Рэмидж, побывавший здесь в 1828 году, видел розы, которые, как он написал, были «розовато-красного цвета и на вид очень изящные». В 1917 году Норман Дуглас думал, что нашел настоящие розы Пестума, но они были очень низенькими, не более нескольких дюймов в высоту. Он взял с собой несколько штук, посадил и ухаживал в течение трех лет, однако они и не расцвели, хотя и выросли до шестнадцати футов. Вряд ли возможно найти здесь таких карликов: мне говорили, что эта территория за последние пятьдесят лет тщательно прополота, и первоначальная растительность уничижена. Какая жалость!
Пестум был основан за шесть столетий до новой эры. Это сделали жители города Сибариса, находившегося на восточном побережье полуострова. Такой факт противоречит утверждению, что сибариты ничего не делали, а лишь лежали на надушенных подушках и изобретали новые соусы. На самом деле они были богатыми, энергичными бизнесменами, рассказы об их роскоши, затененных улицах банкетах свидетельствуют о высоком уровне их жизни по сравнению со скромными современниками. Более того, сибариты с болью наблюдали за торговыми судами, проплывавшими по Мессинскому проливу с товарами из Греции и Малой Азии к конечному пункту в Кумах на западном побережье. Некоторым предприимчивым сибаритам пришло в голову, что можно сделать состояние, если экспортеры будут привозить свой груз в Сибарис, а сибариты переправят его по суше в город, который они построят на западном побережье. Так они избавятся от долгого и зачастую опасного путешествия вокруг «носка итальянского сапога». Главное в этом плане было то, что полуостров возле Сибариса такой узкий, что с горы можно одновременно увидеть Ионическое и Тирренское моря. Идею подхватили, и появилась Посейдония (впоследствии Пестум). По тем же мотивам в XIX веке стал привлекательным Суэцкий канал. План сработал: Сибарис стал богаче прежнего, Пестум также сделался обеспеченным городом. Вероятно, за греческие горшки и бронзовые котелки этруски платили меньше, чем за те, что покупали в Греции и на Востоке. Странно, однако, что город, родившийся благодаря наземному транспорту, назвали Посейдонией. Быть может, таким путем хитрые греки надеялись умилостивить морского бога за потерянные морские путешествия?
Когда в 510 году до новой эры в результате военных действий Сибарис был полностью разрушен его соперником Кротоном, положение Пестума ухудшилось, но все же му удалось пережить родительский город более чем на тысячу лет. Пестум проявлял лояльность Риму, в то время как многие другие города Великой Греции поддержали Ганнибала. В тяжелые моменты войны Пестум даже снял золотые сосуды со своих алтарей и отослал их в Рим в качестве контрибуции на военные нужды. Однако упоминания о нем встречаются все реже. Виной тому, должно быть, неудачи в публичных делах, заросшие водорослями гавани и распространение малярийных комаров. Жизнь в городе стала затухать, как и в других городах в этот исторический период. В последнем упоминании времен Средневековья говорится о жалкой горстке христиан, ослабевших от малярии. Они собрались вокруг своего собора в тени огромных дорических храмов, где смотрела на них сверху при зажженных свечах Мадонна с гранатом. Главное божество Пестума обратилось в новую веру, но атрибуты остались прежними: младенец и гранат. Когда сарацины и москиты сделали жизнь невозможной, люди решили оставить город. Они забрали с собой Мадонну и основали маленький город на горных склонах, неподалеку от Пестума. Город получил имя Капаччо. Когда в XI веке Роберт Гвискар приехал в Пестум, он увидел опустевший город. Гвискар забрал из него столько мраморных колонн, сколько ему понадобилось. Некоторые из них я видел в атриуме собора в Салерно и других церквях региона.
Итак, Пестум исчез. С XI по XVIII век о нем ничего не было слышно. Город обступили леса и болота, бывшие, как предполагали, причиной малярии. К тому же район пользовался нехорошей славой: здесь орудовали банды, хотя трудно поверить в то, что пусть и пышная итальянская растительность совершенно скрыла храмы, факт остается фактом: вплоть до XVIII века их никто не видел, пока во время царствования Карла III на них не наткнулись изумленные дорожные рабочие.
И все же появляться там было опасно. В течение столетия лишь несколько путешественников отважились туда заглянуть, да и то старались это сделать до наступления темноты. Первым английским путешественником среди таких смельчаков был Суинберн. Он побывал там в конце XVIII века, а руины осматривал Уильям Уилкинс. Этот архитектор построил несколько колледжей в Кембридже и Национальную галерею в Лондоне. В 1807 году Уилкинс описал свои впечатления в книге «Великая Греция». Туристы, приезжавшие в Неаполь в XIX веке, довольствовались посещением Помпей и Геркуланума. Лишь несколько человек презрели комфорт и, пренебрегая опасностью, нанесли визит в Пестум. Среди них был Шелли. Его восхитил вид отдаленных голубых гор, видневшихся за дорическими колоннами. Позднее, когда появилась железная дорога, станционному смотрителю и носильщику было предписано носить маски и перчатки в качестве защиты от комаров. Огастес Хэйр, заметив это, сказал, что, по его мнению, находиться там было равносильно смертному приговору.
Мне не показалось, что храмы выглядят печально или мрачно и что они оплакивают прошлое величие, как высказывались некоторые путешественники. Напротив, мне они показались жизнерадостными и яркими. Я с удовольствием смотрел на ящериц, сидевших на коричневых камнях, на бабочек, порхавших с цветка на цветок, а иногда залетавших в просторные нефы храмов. Я думал, что если где-то здесь и водятся привидения, то это, должно быть, девушки, разбрасывающие цветы, или женщины, молящие царицу богов за своих детей.
Удивительно, как быстро летняя земля впитала в себя прошедший ливень, лужи, в которых так красиво отражались колонны и архитравы, съежились и исчезли, а камни мгновенно нагрелись. Двое мужчин подошли к маленькому участку с пшеницей, росшей у входа в храм Нептуна. Они начали жать ее серпами. Золотые стебли сгибались и падали с ритмичным шорохом. К шороху присоединялось жужжание насекомых. Это были единственные звуки в Пестуме. Я пошел к жнецам и спросил их о Капаччо, городе, который появился после того, как жители покинули Пестум. Один мужчина указал серпом на соседний холм. Сказал, что он там родился. Я поинтересовался тамошними достопримечательностями. Он ответил, что смотреть там не на что и дорога туда крутая. Тем не менее я решил пойти.
