Когда Линворт проходил мимо стойки в вестибюле, консьерж почтительно поклонился ему, как одному из самых уважаемых клиентов.

Неспешным шагом маркиз направился к винтовой лестнице. Он отметил, что часть посетителей все еще выходила из ресторана.

Многие из них, нарядно одетые, собирались там, где должны были подать чай.

Он не имел никакого желания столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Они обязательно поинтересовались бы, почему он оказался в Париже в разгар лондонского сезона. Он ускорил шаги, чтобы остаться незамеченным.

Потом снова медленно пошел по коридору к своему номеру.

Как раз когда он почти был у цели, ему послышался женский голос, кричавший по-английски:

— Помогите мне… кто-нибудь! О… пожалуйста… помогите мне!

Этот крик отчаяния заставил маркиза остановиться.

Он заглянул в приоткрытую дверь номера, из которого доносился звук.

К своему удивлению он увидел там графа Гастона де Форэ — своего старого недруга. Маркиз даже обрадовался возможности помочь кому-нибудь спастись из лап этого человека.

По правде говоря, их пути уже не раз пересекались.

Они оба интуитивно невзлюбили друг друга с того самого момента, как их познакомили.

Во время своего предыдущего визита в Париж маркиз увел у графа из-под носа одну весьма хорошенькую актрису.

Ивонн как раз начала пользоваться успехом в Фоли-Берже, и хотя она уже выступала раньше в провинции, парижскую сцену молоденькая актриса покоряла впервые.

Многие мужчины стремились выступить в роли ее покровителя, но, обладая здравым смыслом типичной француженки, Ивонн не спешила останавливать свой выбор на ком-нибудь из них.

Граф де Форэ являлся, безусловно, наиболее значительным среди ее поклонников и, бесспорно, самым богатым.

Несколько раз она позволила ему пригласить ее на ужин.

Но несмотря на его весьма пылкий натиск, Ивонн еще не сдала своих позиций.

Он уже предложил ей квартиру в более фешенебельном районе, чем тот, где она жила в то время.

Тем не менее она все еще не принимала окончательно его предложения.

Когда появился маркиз, граф был немедленно забыт, что, естественно, привело последнего в ярость.

И он обрушил свой гнев на своего соперника, который покорил актрису и принял ее в свои объятия.

По маркиз только смеялся и, кстати, провел в Париже целый месяц, хотя сначала намеревался пробыть всего несколько дней. Он находил все это приключение очень забавным.

Когда он уезжал, Ивонн, вопреки всем правилам, плакала и цеплялась за него, говоря:

— Как я могу отпустить тебя? Все изменится, когда ты уедешь.

— Ты знаешь, что я должен вернуться в свою страну, где у меня полно обязательств, — объяснял ей маркиз, — но я никогда не забуду, какой восхитительный месяц мы провели с тобой.

— И я никогда не смогу забыть тебя! — рыдала Ивонн.

Всю обратную дорогу в Англию он думал о своей очаровательной протеже, хотя какая-то часть его сознания уже властно напоминала ему, что пришло время возвращаться к своим обязанностям и своим лошадям.

В Лондоне его к тому же ожидали друзья, люди с положением как в политике, так и в искусстве и спорте.

Несомненно, будут и женщины, в его жизни всегда появлялись женщины.

Кроме того, ему предстояла встреча и серьезный разговор с министром иностранных дел.

Да и с членами жокейского клуба он будет часами обсуждать лошадей.

«Хорошенького понемножку»— так говорил он себе не раз в этой жизни.

Лишь несколько дней после возвращения домой Париж держал его воспоминаниями, однако все уходило в прошлое, и только Англия и все связанное с ней являлось тогда для него важным и интересным, и это было в настоящем.

Теперь, увидев злобу на лице графа при его появлении, воспоминания об Ивонн вернулись к нему снова.

Он легко мог понять, что в тот раз смешал французу все карты.

И сейчас он не удивился, обнаружив, как Гастон де Форэ добивается другой очень хорошенькой, а если говорить правду, то просто красивой молодой женщины.

Она стояла на лестнице.

Пока они с графом обменивались колкостями, девушка соскользнула вниз с похвальной быстротой. В дверях она присоединилась к своему защитнику.

Уводя ее прочь, Линворт обратил внимание на ее молодость и отметил, что она вся дрожит.

Потом его новая знакомая вспомнила об оставленной в номере графа шляпке.

И опять маркиз обрадовался представившейся возможности еще раз высказать графу свое отношение к нему.

Он всегда недолюбливал де Форэ.

Ему легко было представить себе, что молодой англичанке, не привыкшей к сомнительным комплиментам, отвешиваемым графом, этот человек показался чудовищем.

Закрыв Вильму в своей гостиной, маркиз медленным шагом вернулся в номер графа.

Тот не находив себе места, явно не оправившись еще от ярости. Когда маркиз вошел, граф спросил его по-французски:

— Господи, что вам теперь здесь надо?

— Ничего более бесценного, чем шляпка леди, лежащая вон на том стуле, — ответил ему маркиз.

Граф оглянулся, увидел шляпку Вильмы и резко бросил маркизу:

— Вы ничего отсюда не возьмете!

Если барышня желает вернуть принадлежащие ей вещи, пускай приходит сама!

— И вы действительно полагаете, что способны помешать мне помочь ей, если я решил это сделать? — удивился маркиз.

Произнося эти слова, он подошел к стулу и взял с него шляпку девушки.

При этом он заметил, как синхронно с его действиями граф сжал кулаки.

— Думаю, вы не в самой хорошей бойцовской форме! — отметил маркиз.

Граф и сам уже подумал об этом, поскольку маркиз был и выше ростом, и более крепкого сложения, поэтому только передернул плечами, отвернулся и отошел к окну.

— Выйдите вон, Линворт, — крикнул он, — и не возвращайтесь! Я всегда надеялся, что никогда больше не буду иметь несчастье опять встретиться с вами.

— Взаимно, — ответил маркиз, — и советую вам держаться подальше от молоденьких англичанок, которые не в состоянии понять извращенные вкусы иностранцев, подобных вам.

Высокомерный тон его слов задел и рассердил графа настолько, что тот смог только грубо прорычать что-то в ответ.

Маркиз весело смеялся, направляясь по коридору к своей двери, держа в руках шляпку Вильмы.

Когда он вошел в гостиную своего номера, он увидел девушку, сидящую в одном из кресел. Бледная как мел, она в изнеможении откинулась на спинку, и он понял, что она в состоянии шока.

Услышав, как он вошел в комнату, она стремительно выпрямилась, как будто все еще боялась чего-то.

— Все в порядке, — сказал маркиз. — Вот ваша шляпка, хотя граф и не имел никакого желания расставаться с ней.

— Спасибо… вам, — смогла выдавить Вильма.

Она попыталась было встать с кресла, но он движением руки остановил ее.

— Советую вам, — сказал он, — отдохнуть здесь еще несколько минут, иначе вы можете столкнуться с графом, который сейчас похож на свирепого тигра, лишенного добычи!

Он старался говорить весело и беспечно, чтобы заставить Вильму засмеяться.

Вместо этого она судорожно сжала руки, и в глазах ее он мог заметить страх.

— Скажу вам, что я придумал, — продолжил он. — Вижу, здесь есть бутылка шампанского на столе с приветственным посланием от Цезаря Ритца. Оно не такое холодное, каким должно быть, но мы с вами выпьем по бокалу и я уверен; от этого вам станет лучше.

Он не стал дожидаться, пока Вильма заговорит, открыл шампанское и наполнил два бокала, стоящих на столе вместе с чашей с фруктами.

Маркиз взял один из бокалов и поднес его Вильме.

— Я… Думаю… мне не стоит… пить… здесь… сейчас… — немного неуверенно попыталась отказаться она.

— Вздор! — прервал ее маркиз. — Вы в Париже, и шампанское здесь можно пить в любое время дня или ночи, особенно когда вы в этом нуждаетесь.

Вильма сдавленно рассмеялась.

— Выглядит весьма по-французски — пить шампанское в это время дня, когда следовало бы пить чай.

— Вы в Париже! — сказал маркиз.