Где-то рядом, за тем же окном, жили женщина и белобрысенькая девочка — о них теперь вспоминали изредка и неохотно.
Это к той женщине спешили с вокзала крытые брезентом машины с ранеными бойцами «оттуда»… Там, где-то в другом мире, пахло кровью, страданием, а здесь, в тесной комнатке… Казалось, ни единого звука извне не проникало сюда — так было здесь мирно и спокойно…
Развязка наступила через полгода. Виталия Ильича взяли на фронт, а ещё восемь месяцев спустя всё было кончено.
Всё было кончено…
Пришло известие: лейтенант Решетов пал смертью храбрых в боях за родину. Тоска и отчаяние нахлынули с такой силой, что Мария Петровна не выдержала. Вдруг пришло острое желание увидеться с той женщиной, его женой. Делить теперь было нечего.
Встреча состоялась поздним вечером. В вестибюле клиники без перчаток мёрзли руки. Где-то под потолком едва мерцала одинокая электрическая лампочка. На всём окружающем лежали глубокие тени.
Мария Петровна, прижавшись спиной к толстой колонне, подёрнутой игольчатой изморозью, не сводила глаз с невысокой женщины — та читала похоронную. Под белым халатом Галины Ивановны угадывалась ватная куртка, отчего фигура её казалась неуклюжей, что никак не вязалось с её худым и до странности неподвижным лицом.
То и дело открывалась входная дверь, и клубы морозного седого пара, врываясь с улицы, обволакивали всё вокруг. Мимо сновали люди с тяжёлыми носилками, прикрытыми одеялами, — прибыл очередной эшелон с ранеными.
Кажется, прошла вечность, пока не был прочитан небольшой листочек с лиловой печатью… Но вот опустилась рука в белом обшлаге, и на таком же белом, точно окаменевшем лице шевельнулись тонкие чёрные брови. Женщина подняла голову.
Мария Петровна сделала неуверенный шаг к ней, но между ними опустились носилки.
Застонал человек. Галина Ивановна вздрогнула, машинально опустила похоронную в карман халата, нагнулась, приподняла одеяло. Затем, повелительно сказав что-то санитарам и, очевидно, забыв обо всём, стремительно скрылась в полутьме за дверью, обитой фанерой.
Та ночь ушла в далёкое прошлое, и вот вновь неожиданная встреча.
В палату тихо вошла нянечка.
— Больная, вам передачка и письмо от сына. Просит ответ. Больная, вы спите?..
Мария Петровна очнулась…
* * *
Агничка вышла из палаты расстроенная. Хотела ободрить человека, и вот… Проходя мимо кабинета профессора, девушка в раздумье остановилась, затем осторожно приоткрыла дверь. За столом в полном одиночестве сидел Кондратий Степанович и просматривал чью-то историю болезни. Агничка робко вошла. Старик поднял голову, недовольно пожевал губами.
Только что уехал профессор Снятков, который одобрил решение вторично оперировать тракториста. Договорились выждать более благоприятный момент, а пока установить непрерывное наблюдение за больным. Кондратий Степанович в эту минуту как раз думал о том, кому из хирургов поручить такое ответственное дело, и приход девушки помешал ему.
— Ты ко мне, Агнюша?
Наедине он всегда называл её по имени.
— Как по-вашему, у Климовой злокачественная опухоль? — внезапно спросила она, подходя бочком к столу.
Старик потёр лоб, припоминая, о какой больной идёт речь, и, вспомнив, прищурился. Постучав остро заточенным карандашом по столу, он, словно мимоходом, спросил:
— Наверное мать какой-нибудь подружки? Или мамина знакомая? У неё есть родственники?
— Просто жалко её почему-то… — Агничка помедлила и совсем тихо добавила: — У неё сын есть!
Старик неопределённо гмыкнул, потом, помолчав, неожиданно попросил:
— Агнюша, увидишь сейчас маму, скажи, что я её ожидаю. А Климова… Посмотрим ещё раз на рентгене, но кажется…
— А кто будет делать операцию? Кондратий Степанович, не ответив, снова склонился над бумагами. Огорчённая Агничка поспешила выйти.
Грузная, пожилая санитарка мимоходом бросила ей:
— Галина Ивановна в перевязочной, но лучше повременить.
Агничка тихо вошла в первую комнату. Из второй, соседней, доносился ровный, спокойный голос матери:
— Мы все желаем вам добра, Николай Павлович, и ваша обида напрасна.
— Но я не могу так… — послышался раздражённый баритон Ранцова. — Ну, хорошо! Положим… я виноват, но кричать на меня, как на студента, да ещё при всех…
В полуоткрытую дверь была видна прямая спина хирурга, его тщательно подстриженный затылок. Николай Павлович прошёл к водопроводному крану, сбросил в раковину резиновые перчатки.
— Я работаю третий год в вашей клинике, — снова обиженно продолжал он, — и до сих пор не получал от вас особых замечаний. А старик придирается по каждому поводу. В конце концов могут быть врачебные ошибки…
— Человеку новую шестерёнку не вставишь. — Взяв со стола тоненький, похожий на пёрышко скальпель, мать со вздохом положила его обратно и после недолгого молчания сказала: — Не о том говорите, Николай Павлович! Ответ вы держите не передо мной и Кондратием Степановичем, а перед своей совестью…
— Ну, вынесите мне взыскание… выговор, снимите с работы, — он ожесточённо принялся намыливать руки.
— В вестибюле сидят жена и мать Терентьева, — голос матери, зазвенев, сорвался.
Ранцов опустил голову.
— Я уйду из клиники…
Мать помолчала, затем раздельно произнесла:
— Не отпустим. При таком отношении к людям отпустить… В других клиниках такие же больные, так же доверяют свои жизни врачам… — И помедлив, она добавила уже мягче — И по другой причине не расстанемся с вами. Нам нужны талантливые хирурги. И на Кондратия Степановича обижаетесь напрасно. Вчера в облздраве он так горячо защищал вашу кандидатуру для поездки в Москву на конференцию. Вы знаете о союзной конференции хирургов?
Держа перед собой мокрые руки, Николай Павлович с минуту недоверчиво смотрел на мать, затем его пасмурное лицо посветлело.
Мать скупо улыбнулась.
— Запомните, Николай Павлович, — продолжала она, — нас учили не только владеть скальпелем, но и относиться к человеческой жизни, как к своей собственной. Звание врача — особое звание и обязывает ко многому. Для нас не должно существовать ни личных обид, ни дурного настроения… Иначе…
Забыв наказ Кондратия Степановича, Агничка выскользнула из перевязочной. В коридоре она облегчённо вздохнула и, не оглядываясь, заспешила к выходу.
* * *
Она сразу заметила среди посетителей Володю Климова. Прислонившись к одной из колонн, он внимательно читал какую-то записку. Девушка отвернулась, медленно подошла к барьеру, долго снимала халат, едва сдерживая желание ещё раз посмотреть в сторону юноши. Она растерялась и не могла попасть в рукава пальто, когда Володя неожиданно подошёл к ней.
— Вы ещё здесь? — вырвалось у неё.
— Я пришёл ещё раз. Стою и вас ожидаю, — сказал он вполголоса.
— Меня?
Странная тревожная радость заполнила сердце Агнички. Но в следующую минуту она вздохнула и нахмурилась. Дурочка. Парень просто хочет узнать о матери, а она…
Они отошли в уголок за колонну и помолчали.
— Ничего страшного у вашей мамы нет, — наконец смущённо начала Агничка. — Утром на обходе её смотрели.
Сжимая в кулаке записку, Володя усмехнулся.
— Мама тоже пишет, что ей хорошо. Но это неправда. Когда она волнуется, то буквы так и скачут во все стороны. Едва разобрал её иероглифы.
— Пока бояться нечего. Если будет нужна операция, я попрошу маму…
Володя вздохнул:
— Вот за это спасибо! Я слышал про вашу маму. Говорят, она замечательный хирург. А обманывать не надо. Вы не умеете обманывать. Сразу покраснели.
Агничка прикусила губу и быстро пошла к выходу. Володя, пропустив её в дверь, замешкался возле велосипеда, прислонённого к стене у подъезда.
Немного погодя она услышала позади себя весёлое позвякивание звоночка и скосила глаза на сверкающие спицы поравнявшегося с нею переднего колеса. Юноша пошёл рядом, нога в ногу.
До сих пор Агничке приходилось дружить лишь с ребятами со своего курса. Это были просто товарищи по учёбе — и только. Сегодня, кажется, произошло что-то особенное. Было неловко, чуть беспокойно и непривычно радостно.
