Пшеница была, таким образом, культурой, возделываемой прежде всего помещичьим хозяйством. Она имела большой удельный вес, максимально допустимый в рамках трехпольного севооборота, на огромных просторах Тульской, Орловской, Курской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской, Воронежской и др. губерний. Преимущество и здесь было за яровой пшеницей.
Наконец, в конце века одним из редчайших случаев были небольшие посевы яровой пшеницы в Олонецкой губернии, климат которой был мягче, чем в соседней Архангельской губернии, особенно по берегам Ладожского и Онежского озер, где теплые осенние дни были и в сентябре. Посевы пшеницы встречаются здесь в Петрозаводском, Олонецком, Вытегорском, Каргопольском и даже в Повенецком уездах45. Однако урожай ее был столь мал, что не избавлял от закупок ее в Вологде и Белоозере46.
Греча и горох
Среди остальных культур ярового клина необходимо упомянуть горох и гречу, также входившие почти всюду в непременный ассортимент крестьянского хозяйства. Посевные площади под ними достигали иногда 8 % и 12 % ярового поля. В крестьянском хозяйстве дорожили не только их ценнейшими качествами как продовольственных культур. «Гречу и больше сеют и лучше употреблять в России знают, нежели во всей Европе, — писал И. Комов. — Ибо там птицу только да скотину кормят ею, а у нас самую питательную для человека пищу из нея готовят, как всякому известно»47. Греча крайне неприхотливая культура: «пашут под нее обыкновенно один раз и сеют, после всякой уже яри, под борону»48. Главное же, и греча и горох возделывались с успехом на «ненавозных» землях. В Каширском у., например, гречиха сеялась «на самой худой земле»49. Урожай сам-3 и сам-4 считался здесь поэтому прекрасным. Больше того, на тучных черноземах она давала далеко не лучшие урожаи. Горох сеялся на более качественных, но тем не менее не унавоженных землях. Этих культур не было в ассортименте крестьянского хозяйства лишь там, где почвенные и климатические условия являлись решающим препятствием к их посеву (например, ранние заморозки в Вологодской и Оренбургской губерниях). Вместе с тем важно отметить, что в Центральной России и овес, и греча, и горох постоянно страдали от осенних заморозков.
Наконец, непременным элементом ассортимента культур парового трехполья были лен и конопля. Первая из этих культур очень плохо росла на черноземе, вторая, наоборот, на подзоле, хотя обе сильно истощали почву. Но, будучи важнейшим элементом натурального крестьянского хозяйства, они в минимальных размерах (до 2 %) сеялись даже в самых неблагоприятных зонах (правда, в Оренбургской губ. лен совсем не рос). Остальные яровые культуры (полба, чечевица, репа, просо, «бор», мак и др.) сеялись лишь по тем или иным природно-климатическим зонам в размерах, значительно уступающих всем остальным культурам. Просо лучшие урожаи давало на «жирных землях». Вместе с тем, как писал современник, оно «любит» землю «между лесов и притом умеренно мокрую, иногда хорошо родится на супесках», но совсем не родится на каменистых почвах. Бор любит косогоры и «чищобы от лесов»50.
Живучесть трехпольного севооборота помимо действенности традиционного фактора целесообразности и рациональности опиралась и на натуральный характер крестьянского хозяйства. В XVIII в., даже во второй его половине, в условиях довольно сильного проникновения товарно-денежных отношений в деревню, натуральный характер крестьянского хозяйства все же преобладал. При сравнительном многообразии ассортимента культур, возделываемых в крестьянском хозяйстве, вовлечение в орбиту товарно-денежных отношений производства одной-двух, редко трех культур не могло повлиять решающим образом на натуральный характер хозяйства в целом. Такое влияние становилось реальностью лишь в итоге вековых процессов развития общественного разделения труда.
Крестьянину почти все необходимо было иметь свое. Такова специфика феодального хозяйства, такова специфика и взращенной этим хозяйством психологии крестьянина. Объективно-исторические процессы общественного разделения труда и развития специализации производства лишь постепенно разлагали натуральный характер крестьянского хозяйства, преодолевая консерватизм его экономической структуры. Болотов прямо объясняет отсутствие в Тульском крае ощутимого роста посева пшеницы: поскольку она сеется в яровом поле, а обычно эту часть поля засевают ячменем, то яровую пшеницу и не сеют, «чтоб, надеясь на пшеницу, и ней (т. е. ее, — Л. М.) не получить и ячменя лишиться»51. П. Рычков пишет о том, что мужик сеет то, что «для него нужнее». Овес мужику нужнее пшеницы — и не старается он уже для нее. Если же он затратит труд на пшеницу, «то необходимо уже принужден он будет уменьшить сев свой овсяной или ячменной и другой, в котором ему так же нужда»52.
Таким образом, трехпольный севооборот, порожденный определенным уровнем развития производительных сил и натуральным характером хозяйства, был могучим фактором реальной действительности. Новые моменты в развитии агрикультуры с трудом пробивали себе дорогу.
Черездесятинщина Передовая агрономическая мысль XVIII столетия в лице одного из своих виднейших деятелей, А.Т. Болотова, уже к 60-м годам четко осознавала известный анахронизм и консерватизм трехпольного севооборота, и, впрочем, не только его, но и системы общинного землепользования и землеустройства. «Земли, которые крестьянин и на себя и на господина своего пашет, лежат не вместе, но в разных местах и от дворов по большей части в дальнем расположении… Я нигде не находил, чтоб крестьянин имел землю свою всю вместе, подле двора своего или, по крайней мере, в близости она-то; но везде генерально разбросана она по всем полям, кои к той деревне принадлежат»53. Эти обстоятельства усугубляются дробностью и разбросанностью и дворянского землевладения. Крестьянин из-за этого «принужден будучи версты за две, за три, а иногда за шесть и более верст как для своей, так и для господской [пашни] ездить, а иногда и из других деревень приезжать»54. Сложное переплетение дробности помещичьего землевладения и общинного землепользования и землеустройства создавало, в частности, ситуации, когда «ни помещику, ни крестьянину всю землю свою унавозить никак невозможно, хотя б он и довольное количество навоза имел». «Отдаленность большой части десятин и временем, и неимением туда, за посеенным хлебом, проезда мешают ему возить оной на них. Чего ради унавоживаются только придворныя земли или в близости лежащие десятины, а про-чия всегда без всякого унавоживания оставляются и весьма худую пользу приносят»55. Консерватизм и архаизм трехполья и дробности полей А.Т. Болотов
суммировал в коротком и емком определении Черездесятинщина (что в XIX в. стало именоваться «чересполосицей»). «Черездесятинщина» была основным препятствием малою своею землею по своему хотенью пользоваться»56. Либерал-помещик А.Т. Болотов ясно представлял агрикультурный и агротехнический прогресс, связанный с ликвидацией «черездесятинщины» и принудительного севооборота. Крестьянин, не будь всего этого, «мог, например, земле своей иной целой год дать отдыхать или землю свою не летом, а зимою или весною унавозив в тот еще год, чего-нибудь насадив или насеяв, пользу получить. А она бы под пшеницу или под рожь с лучшею выгодою поспеть могла. Или, например, по своему произволению, смотря по земле, озимой или яровой хлеб лучше на ней сеять»57. «Еже ли бы… крестьянин всю землю… вместе имел, то мог бы он… по примеру других государств, землю свою окопать и огородив… и внутри разделив и всегда… унавоживать и на все употреблять, на что похочет»58, а то ведь «принужден он по неволе там озимой или яровой хлеб сеять, где у соседей его озимой и яровой посеяны, в противном случае от скота он весь съеден будет»59.
Разумеется, это были трезвые наблюдения, но не реальные мысли. Жесткая определенность трехпольного севооборота паровой системы земледелия и в середине XVIII в. все еще имела в своей основе экономические реалии, среди которых натуральный характер хозяйства и веками отработанная система севооборота, ломать которую было нереально. Правда, в ее рамках были возможны хотя и ограниченные, но весьма симптоматичные сдвиги в развитии агрикультуры и агротехники.
