Калека обречен. Время наконец-то пришло.

Остается только выбраться из бесполезного, отслужившего свое тело Дурма, и победа ему обеспечена.

Конройд Джарралт спускался по лестнице под бранные крики — Этьенн ругала служанку.

— Я же велела тебе принести желтые розы, безмозглая девчонка! Ты что, цвета не различаешь? Или просто тупая, как все твои друзья-олки?

Служанка готова была разрыдаться, глаза ее покраснели и опухли, щеки налились кровью, нижняя губа дрожала. Не обращая на нее внимания, Джарралт положил руку на плечо жены и увлек ее за собой через холл к парадным дверям.

— Успокойся, Этьенн. Это всего лишь цветы, а не вопрос жизни и смерти.

Она надулась.

— Но, Конройд…

Он крепче прижал ее к себе, призывая к молчанию.

— Все служанки из олков болтливы как сороки. А этот увалень подобрался близко к трону и очень влиятелен, и мне не хотелось бы, чтобы ему наябедничали, будто в доме Джарралтов обижают его сородичей. Поняла?

Она повела плечами, и Конройд выпустил ее. Он наблюдал, как жена поправляет прическу ухоженными, холеными пальцами. В перстнях сверкали драгоценные камни — послеполуденное солнце щедро заливало светом холл через высокие окна. Ее увядающее лицо, замаскированное великолепным макияжем, выражало недовольство.

— Я поняла. Конройд.

Он поцеловал жену в надушенную щеку. Этьенн была отходчива и всегда легко поддавалась его уговорам.

— У меня встреча с Холзом. Принести тебе желтых роз?

Приподнявшись на цыпочки, она поправила складки его шелкового шарфа. Совсем как та юная девушка, что теперь стала приевшейся женой.

— Принеси, я буду рада. И не опаздывай! Сегодня вечером к нам в гости придут Далтри и Сорволды, не забыл?

Он не забыл. И если повезет, то приготовит такие новости, которые подойдут к столу не хуже любого лакомого блюда.

— Конечно, дорогая, — ответил он и снова поцеловал супругу. — До вечера.

Этьенн жеманно улыбнулась, а он вышел, закрыл дверь и направился к голубой карете, обе дверцы которой украшали фамильные гербы. В нее запрягали чистокровных гнедых лошадей, предмет его гордости.

В этот день он не намеревался передвигаться скрытно. По крайней мере, пока.

Лошади резво бежали по улицам Дораны, и за неблизкий путь от загородного дома до центра города Конройд заметил, что настроение горожан заметно улучшилось. Тревога и печаль прошедших дней рассеялись — несомненно, благодаря успехам Гара в заклинании погоды. По большей части встречные, доранцы и олки, беззаботно улыбались. Лучи солнца разогнали смертные тени. Надолго ли?

Он закрыл оконце шторкой и откинул голову на мягкий валик. Неприятно, что Дурм пошел на поправку, досадно, что Уиллеру не удается обнаружить улики против Эшера, но сдаваться он не собирается. Есть еще одно средство в борьбе за власть, которое он пока не применял…

Холза Джарралт застал в его кабинете в храме. Это была небольшая комната, единственным украшением которой являлся портрет Барлы. Под ее изображением горела неугасимая свеча. Отсветы теплого пламени скользили по строгому молодому лику Спасительницы, ее золотистым волосам и длинной косе, перекинутой на грудь через левое плечо. Обстановка в комнате угнетала и раздражала Джарралта.

Холз читал какой-то религиозный текст, время от времени делая пометки.

— Конройд! — воскликнул он, когда служка ввел в кабинет посетителя. — Рад тебя видеть. У нас назначена встреча? Не припоминаю…

— Нет, Эфрим, — просто ответил Джарралт. — Нет. Я явился в надежде, что ты не очень занят и сможешь уделить мне частичку своего бесценного времени. — Он бросил взгляд на служку. — У меня государственное дело.

— Конечно, конечно! — Холз закрыл манускрипт, отложил перо и отпустил служку, кивнув и улыбнувшись ему. — Присаживайся.

По каким-то причинам, ведомым лишь ему самому, Холз не доверял удобным мягким креслам. Джарралт умостился на жестком деревянном сооружении из четырех ножек, сиденья и прямой спинки и обреченно сложил руки на коленях.

— Понимаю, что озабоченность, которую я порой высказываю в связи с текущими делами нашего королевства, некоторые считают нападками амбициозного или обиженного человека. Но ты, надеюсь, расцениваешь их правильно, то есть как искреннюю заботу о будущем Лура.

Преклонные годы не повлияли на ясность разума Холза. Он проницательно посмотрел на Джарралта и спокойно произнес:

— Ты пришел, чтобы поговорить о Дурме. И короле.

Джарралт кивнул.

— Да. И хотя между нами не всегда царило полное согласие, я все же надеюсь, что ты считаешь меня человеком, искренне любящим наше королевство, Эфрим. Я желаю ему только того, что соответствует его подлинным интересам.

— Ты не ошибаешься, Конройд.

— Поверь, мне не доставит удовольствия сказать сейчас то, что я обязан. Но долее хранить молчание — значит предать все, что мне дорого. — Он поцеловал свое священное кольцо. — Клянусь Благословенной Барлой.

Холз вздохнул.

— Продолжай.

— Я стараюсь не забывать, что его величество молод и совсем недавно понес тяжелую утрату, — продолжал Джарралт, хмурясь. — И что Дурм посвятил всю жизнь процветанию Лура. Но я очень встревожен, и нет никого со мной рядом, кому можно было довериться и попросить совета.

— Облегчи душу, Конройд, — мягко произнес Холз. — Поведай мне свои тревоги, и вместе мы найдем, чем успокоить твой мятущийся дух.

Джарралт подавил желание поудобнее устроиться на проклятом стуле и вместо этого придал лицу выражение самого глубокого и искреннего раскаяния.

— Борн был великим королем. По очевидным причинам мы не были близки, но я никогда не отрицал его власти как Заклинателя Погоды. Оспаривал его решения по вопросам внутреннего управления, такое случалось. И то, как он использует свое влияние, свою харизму, чтобы продлить в будущее власть своей династии. О последнем я в особенности горько сожалел. Но дело сделано, утверждено законом, и даже я признавал, что Фейн — это нечто невероятное.

— Гар тоже далеко не рядовая личность, — заметил Холз.

— Но в прямо противоположном смысле, Эфрим. Большую часть жизни он был уродом, калекой. В нем не было ни капли магии. А потом внезапно она изверглась бурным потоком, и никто не задает вопроса: почему? Никто не считает это странным. Все слишком заняты тем, что радуются этому чуду. — Заметив, что он слишком увлекся, Джарралт несколько изменил тон. — И теперь, когда Фейн и Борн мертвы, он стал нашим Заклинателем Погоды. Он обременен самой сокровенной магической миссией, от которой зависят судьбы Лура. И никто даже не спросит, способен ли Гар нести подобное бремя, выдержит ли он? Никто не заинтересовался вопросом: а не исчезнет ли его капризная магия так же внезапно, как появилась?

Холз теребил тонкую, похожую на крысиный хвост косицу, в которую были заплетены остатки волос на его голове.

— Дурм говорил, что его способности к волшебству несомненны.

Джарралт едва не потерял самообладание. Но стул он больше переносить не мог. Резко поднявшись, он принялся шагать по маленькой холодной комнате.

— Дурм был для Борна роднее брата. Борн слепо любил его и доверял безоговорочно. Не сомневаюсь, что для защиты интересов династии покойного друга Дурм пошел бы на что угодно, лишь бы трон остался в руках Торвигов.

— Это… серьезное обвинение, Конройд, — медленно и настороженно произнес Холз.

— Не путай меня, Эфрим! — воскликнул Джарралт. — Дурм никогда бы не нарушил закон, никогда не стал бы действовать против интересов королевства. По крайней мере, сознательно. Но я подвергаю сомнению его суждения в той части, где они касаются сына Борна. А теперь… потрясенный горем… можем ли мы быть уверены, что он в своем уме? Будет ли это мудро и правильно — доверять ему безоговорочно?

Холз покивал головой.

— Признаюсь, Конройд, я и сам размышлял над этим.

Джарралт постарался скрыть ликование.

— Есть и другой вопрос. Даже более насущный, чем прискорбное состояние Дурма. Эшер.