Леденев спрыгнул на крыло.

– Что скажешь? Как впечатления?

Я не могла его разочаровать, пересказывая весь ужас, который пережила. Он ожидал восторга. И я воскликнула искренне и по возможности правдиво:

– Такого со мной еще никогда не было!

– Подробнее. Что запомнила? Что увидела? – дотошно расспрашивал он и внимательно смотрел в глаза.

– А вас как зовут? – спросила я.

– Почему вас? Не такой уж я и старый. Зовут меня Андрей, – улыбнулся он.

– А меня Марина.

– Я знаю, ты говорила. Слушай, ты какая-то бледная. Сходи в дом, чаю попей, съешь чего-нибудь. После полетов всегда есть хочется.

Он склонился надо мной, отстегивая ремни. Я слышала запах его волос, чувствовала его прикосновения, а сердце гулко отсчитывало первые минуты моей любви. Я уже знала наверняка, что все в нем дорого мне, дорого и знакомо. С влюбленной дальнозоркостью я безошибочно определила, что из нас двоих я всегда буду ведомой, а он ведущим, я буду любить, а он позволит себя любить, я стану отдавать, а он – благосклонно принимать. Мне хотелось сказать ему, что у меня нет выбора, что я согласна на все, потому что слишком долго его ждала. Андрей подал мне руку. Я выбралась из кабины, спрыгнула на землю и на ослабевших ногах поплелась к домику.

В доме было прохладно. Большой стенд с фотографиями летчиков, самолетов, какими-то схемами и внутриклубными объявлениями, висел прямо при входе, в небольшой прихожей, за ней следовали кухня и две жилые комнаты. Крутая деревянная лестница без перил из кухни вела на второй этаж. В комнате над журналами склонилась Серафима Петровна. Под потолком был закреплен огромный винт, на стенах развешены карты города и области, схемы маршрутов. Время от времени Серафима выбегала на тесную кухоньку и что-то помешивала в большой кастрюле на электрической плитке. Близилось время обеда. Я глянула в зеркало – вид у меня был жалкий: лицо бледное, осунувшееся, темные полусферы под глазами, растрепанные волосы. Серафима Петровна расспрашивала про полет, пока заваривала чай, и участливо вздыхала. Я отвечала через силу – немного кружилась голова. Она поставила передо мной кружку: «Выпей, Мариша, я покрепче сделала». Маленькими глотками я отпивала горький чай, чувствуя, как силы медленно возвращаются в мое тело, словно дождевая вода в пересохшее русло ручья, и с интересом осматривалась по сторонам: таким необычным оказался мир, в который случайно попала.

Вошел Павел Александрович. Увидев меня, он отступил на пару шагов назад и всплеснул руками:

– И-и-их! Лапочка моя, как же тебя угораздило? Ай-ай, подумать только, – на лбу испуганно сошлись разметанные бровки.

– А что случилось? – Я поднялась со стула и снова присела. Я не знала, как себя вести, и оглянулась на Серафиму Петровну, ожидая поддержки. Судя по всему, она была удивлена не меньше моего.

– Что же это такое? Как же это называется? – причитал старичок, морщась, как от зубной боли. – Оставил девочку на пару минут, и тут же увели.

Он обращался к Серафиме Петровне:

– Я же, главное, отлучился в поселок буквально на полчаса за продуктами. Орлов уезжал, ну и меня захватил.

– Паша, да что случилось-то?

Серафима Петровна – его жена, – догадалась я. Было в них едва уловимое сходство, которое накладывает многолетний брак.

– Леденев тут как тут, понимаешь, цап мою лапочку и улетел, – причитал старичок. – Я ему русским языком объяснил – покатушник тебя дожидается. Он до сих пор в машине сидит. Ну, я ему покажу. Лапочка, тебя же никто даже не предупредил, что ты на самолете полетишь. А если бы тебе стало плохо?

– Да ничего страшного, мне понравилось, – я попыталась успокоить его. – Решила, что всех новичков сначала на самолете катают, для ознакомления.

– И заниматься у нас не передумала? – недоверчиво спросил он.

– Нет.

– Я ему покажу, суперпилоту, он у меня узнает, где, понимаешь, раки, я его научу, понимаешь, «ознакомлению»... – Он мелко потрясал в воздухе кулачками, словно бил в невидимые колокола.

У дверей Леденев крутил шлем в руках. В маленьком домике он казался большим и неповоротливым.

– Саныч, ну прости, виноват, – улыбался он. – Увидел девушку красивую, а ребята говорят: «Она тебя ждет». Как тут устоять? – Он игриво подмигнул, но, спохватившись, делано посерьезнел. – Мне вот только сейчас Бессонов все рассказал. – Андрей кивнул в сторону молодого паренька в спортивном костюме, который вошел следом. Бессонов едва доставал до плеча Леденеву, корчил гримасы – его, казалось, распирало от смеха.

Я готовилась защищать моего летчика, но старичка словно подменили.

Он надел очки, взял со стола газету и, разворачивая хрустящие листы, важно произнес, не глядя в сторону Леденеву:

– Ты вот что. Потом поговорим, Андрей. Иди, там в сером «нисане» тебя ждет Михаил.

Когда за Леденевым закрылась дверь, он вздохнул, сбросил очки и принялся горячо убеждать собравшихся, что еще покажет ему. Серафима только рукой махнула: «Знаем мы...» – и ушла на кухню.

– Как он тебя покатал? Здорово? – спросил Павел Александрович, тоскливо оглянувшись на дверь.

– Да, мне понравилось.

– Хороший летчик, – с восхищением отозвался он.

– Хороший, – подтвердила Серафима, внося в комнату исходящую паром кастрюлю.

Скоро все, кто не был занят в полетах, собрались на обед. В доме стало тесно. Павел Александрович пригласил и меня, но я отказалась и вышла на улицу, надеясь еще раз, хотя бы издали увидеть Андрея, словно мои глаза, уставшие от резкого яркого света, отдыхали в сумраке, завидев его. Он помогал спрыгнуть с крыла грузному пассажиру. Рыжий пес заскулил у двери.

– Нормана не пускай в дом, – крикнула подошедшая Саша, направилась ко мне, – Серафима Петровна запретила. Крайний раз сосиски спер – всю связку. Ты как полетала?

– Хорошо.

– А я уломала Саныча, – она гордо вздернула подбородок, – так что скоро тоже полечу. Ветра нет. Вон, Леденев прилетел на моем «Яке». Ласточка моя, – девушка с нежностью посмотрела в сторону самолета.

Она подошла ко мне вплотную и принялась скороговоркой излагать такие точные и подробные характеристики конструкции самолета, которых я не заслуживала. От слов фюзеляж, лонжерон и шпангоуты мне становилось не по себе, и я терялась, как всегда, когда открывала капот своей неисправной машины, нашпигованной незнакомыми железками и трубочками. Едва я отступала на шаг, она на шаг приближалась, словно боялась, что какая-нибудь важная деталь ускользнет от моего внимания. Будто этот самолет – ее изобретение, а я – глава комиссии патентной экспертизы, от которого непосредственно зависит будущее ее детища. Она почти приперла меня к стене гаража. Я присела на корточки возле пса, Саша уселась рядом, не сводя с меня жадных горящих глаз.

– «Як-50» – он для соревнований, а пятьдесят второй создан именно для тренировок. За счет мощного двигателя он может выполнять самые головокружительные фигуры прямого и обратного пилотирования.

– О! Да, – горячо отозвалась я, совсем недавно испытавшая на себе высокий потенциал двигателя.

Саша меня не слышала.

– А с помощью современного пилотажно-на-вигационного оборудования он позволяет обучать полетам в сложных метеоусловиях и по дальним маршрутам, ну... – Саша немного замялась, словно прикидывала, посвящать ли меня во все тайны сразу, – относительно дальним, конечно...

Я видела краешек аэродрома из-за Сашиного плеча. Ветер стих, и оранжевый сачок безжизненно повис у полосы. Большое алое солнце садилось за лесом, неистово полыхая за верхушками деревьями. Я думала о том, как глупо и самоуверенно порой мы планируем свою жизнь, ставим цели, тратим силы и время на их достижение, а нами неуклюже играет случай. Еще вчера утром я и подумать не могла, что сегодня окажусь в сорока километрах от города на аэродроме и встречу мужчину, и буду счастлива просто видеть, как он идет мне навстречу, как снимает шлем и поправляет лямку на комбинезоне. И буду сидеть, почесывая пса за ухом, прислушиваясь к радости, разливающейся весенним соком по сосудам.