На пороге своих магазинчиков старательно, с филигранным искусством трудились ювелиры и мастера золотых и серебряных дел. Черные плетенки с зерном и пряностями, насыпанными пирамидальными горками, яркими цветными пятнами пестрели на песке, где сидели торговцы, предлагавшие свой товар.

Орисса не смогла сдержать смех, увидев священную корову. Бедняжка растолстела так, что едва передвигалась, но продолжала угощаться из каждой приглянувшейся ей корзины, чем приводила торговцев в бесплодную ярость, ибо суеверный страх мешал им прогнать воровку.

Неспешно шагали буйволы, запряженные в громоздкие повозки, катили свои колясочки рикши, парикмахер брил голову нищего, а рядом с ним писец, установив на земле стол, составлял письмо, украшая его изысканными цветистыми словесами.

И везде, куда ни посмотри, — козы, голуби, вороны, кошки, собаки, лошади и люди, люди, люди!

Наконец Пешавар остался позади, и старший сержант, умело управляя повозкой, свернул на пыльную широкую дорогу, которую окаймляли немногочисленные деревья, дорога тянулась между полей с искусственным орошением, где на плодородных почвах колосились злаки.

Здесь было почти безлюдно, им предстояло миновать только несколько маленьких деревушек, продвигаясь все дальше и дальше на восток.

Изобилие птиц удивляло Ориссу, пока она не вспомнила, что этой части Индии по сравнению со всей остальной страной как раз и присуще огромное разнообразие пернатых.

В отдалении она заметила журавля ростом чуть ли не с человека, потом — орла-бородача с размахом крыльев более восьми футов, а сотни серокрылых черных дроздов, певчих дроздов и дроздов-пересмешников летали несметными стаями.

— Пока мы были в городе, вы узнали что-нибудь новое? — спросила Орисса, откинув сари с лица, так как посторонних глаз больше не было.

— Только слухи, мэм-саиб, — ответил старший сержант, — но не всякий слух лжив.

— Иными словами, нет дыма без огня, — с улыбкой заметила Орисса.

— Я надеюсь, полковник-саиб не будет гневаться, если я привезу мэм-саиб в опасное место. — Старший сержант тяжело вздохнул.

Орисса поняла, что эта мысль давно не дает ему покоя, и поспешно проговорила:

— Обещаю вам, старший сержант, если мой дядя рассердится, я приму его гнев на себя. Ведь это я приказала вам сопровождать меня. Когда полковник узнает, почему я так стремилась к нему, он все поймет.

На какое-то время обещание Ориссы вроде бы успокоило сикха, но после недолгой остановки в маленькой деревушке, где они поили лошадь и покупали свежие фрукты, старший сержант опять замкнулся и стал бросать на Ориссу озабоченные взгляды.

— Опять дурные вести? — спросила она. — Не хочу верить, что сейчас опасность возросла.

Ей вспомнились публикации в английских газетах о засадах и нападениях, когда русские «звенели саблями» во всех странах, прилегающих к северо-западной границе колонии.

А когда в 1880 году хан Абдурахман был объявлен эмиром Кабула в обмен на его согласие подчинить британским интересам свою внешнюю политику, все надеялись, что такая мера хоть в какой-то степени умиротворит бунтарей, но, к сожалению, этот оптимизм оказался преждевременным.

Повозка катилась все дальше и дальше, и наконец Орисса, развязав свой мешок, с удовольствием извлекла из него шерстяную накидку, которая согревала ее, когда она отплывала из Тилбери.

Впереди лежала сумеречная плоская равнина, но за ней возвышались озаренные закатным солнцем горные пики.

Теперь им в пути попадалось все больше и больше местных жителей, спешащих домой, и все же они на своей тика-гхарри обгоняли их.

Внимание Ориссы привлек юноша, который, пританцовывая и напевая что-то, шел как во сне. Его волосы были густо смазаны маслом, а за ухом полыхал алый цветок.

В сторону Пешавара плыли верблюды, словно корабли из отдаленных морей, стремящиеся в родной порт. Веселый перезвон их колокольчиков сначала нарастал, а затем угасал — когда они исчезали в пыли.

Наверно, это были караваны из Афганистана, решила Орисса, прошедшие через земли взбунтовавшихся племен, возможно, из самой России, через Оксус и заснеженный Гиндукуш.

Сама мысль о далеких горах повергла ее в дрожь, а старший сержант, решив, что она замерзла, сказал:

— Осталось немного, мэм-саиб.

— Где мы остановимся? — поинтересовалась девушка — она знала, что им не достичь Шубы за один день.

— В придорожном бунгало, мэм-саиб. Солнце скользнуло вниз за отдаленные пики,

окрасив на несколько мгновений все вокруг в кроваво-красный цвет.

Вскоре ночь укутала землю призрачным синим покрывалом, резкий ветер холодил шею Ориссы, порывами налетая с Кхиберского перевала.

Небольшой поворот — и они уже стояли перед бунгало. Строение было невелико и скудно меблировано — в таких домиках имелось только то, без чего уж совсем нельзя было обойтись. Большинство путешественников возят с собой все необходимое, чтобы в любом месте устроиться с надлежащим удобством.

При виде старшего сержанта и Ориссы хозяин, или, как их здесь называли, кхансамах, пришел в замешательство. Ведь подобные бунгало предназначались для путников-европейцев.

Однако старший сержант действовал напористо и так запугал кхансамаха, что тот смирился с неизбежным, и Ориссу проводили в одну из комнат, где как по волшебству на голом остове кровати появились подушки и стеганые одеяла.

Масляная лампа осветила стол в нижнем помещении, служившем одновременно и гостиной, и столовой для всех путешественников, ночующих в бунгало.

К счастью, других путников не было. Вскоре в ночном воздухе заструился и поплыл аромат дыма, в котором смешались запахи масла и творога, острые запахи кунжута и горчицы.

Орисса умылась, вытрясла пыль из своего сари и смахнула ее с волос.

До чего приятно, думала она, оставлять волосы распущенными, как это принято у индианок, и не трудиться подхватывать их шпильками, лентами, гребнями и сеточками.

При каждом ее движении браслеты, подаренные добросердечными индианками, весело звенели, и эта музыка радовала ее.

За ужином ей прислуживал старший сержант. А потом снаружи зазвучала цитра, и она догадалась, что рядом с бунгало расположилась группка индийцев, которые коротают ночь под тихую музыку. Орисса вышла взглянуть на них.

Индийцы устроились вокруг огня, который весело пожирал навозные лепешки. В свете мерцающего пламени девушка хорошо рассмотрела их лица.

Это были седобородые, с орлиным профилем оурайи, одетые в войлочные шапки и шерстяную одежду. Глубоко затягиваясь, они булькали кальянами, звук от которых напоминал кваканье лягушек-быков.

Орисса очень устала, ибо нет ничего более изнуряющего, чем ехать по пыльной индийской дороге в жару, но уходить ей не хотелось — она боялась пропустить что-нибудь интересное.

Ее путешествие неожиданно превратилось в невероятное приключение — такое с ней случалось впервые.

Она прекрасно знала, сколь замкнута и ограничена условностями жизнь англичанки в Индии, где в узком кругу на светских раутах все время сталкиваешься с одними и теми же шутками, выслушиваешь одни и те же жалобы.

А это путешествие стало чем-то таким, о чем она даже и не мечтала, она знала, что на всю оставшуюся жизнь запомнит каждый миг своих скитаний.

Но усталость брала свое, Орисса прошла в спальню и, облачившись в истинно английскую муслиновую ночную рубашку с длинными рукавами и застегнувшись на все пуговицы до самого подбородка, легла в постель.

Заснула она мгновенно, а когда старший сержант постучал в дверь, чтобы разбудить ее, Ориссе показалось, будто глаза она закрыла минуту назад.

— Завтрак подадут через пять минут, мэм-саиб. Оделась Орисса быстро — ей понадобилось

только застегнуть короткий, спускающийся всего несколькими дюймами ниже груди лиф, завернуться в сари и надеть плоские сандалии.

Всю остальную одежду она сложила в сумку, оставив лишь накидку, уверенная, что, если они не попадут в форт до темноты, накидка спасет ее от вечерней прохлады.