Полетт закончила. Ропот одобрения пробежал среди слушателей. Сам король не мог удержаться от бурного выражения своего одобрения.
— Отлично, отлично, милая виконтесса! — заметил он, хлопая в ладоши, — вы говорите прекрасно и — ей-Богу! — я не представляю себе, что можно возразить вам! Ну что же, милый кардинал, неужели вы заранее не признаете себя пооежденным? Нет? Удивительно! Ну, так послушаем вас! Говорите, милый кардинал, возражайте, черт возьми!
— Ваше величество, прелестные дамы и вы, многоуважаемые господа мои! — начал кардинал, окидывая присутствующих хитрым взглядом умных глаз. — Признаюсь вам, я поражен и восхищен! Боже мой, какой ораторский талант только что выказала перед вами прелестная виконтесса де Вентимиль! Нет, природа положительно несправедлива! Одним она не дает ничего, другим — слишком много! Я теряюсь, я смущен. Я не знаю, как я буду возражать на такую блестящую речь! Ведь господь не дал мне дара красноречия, и мой ответ будет языком цифр и фактов. Но что такое сухая деловая речь после подобного образца ораторского искусства? Конечно, нетрудно говорить, имея в распоряжении точные факты. Но говорить, совершенно не зная предмета, как то делала виконтесса, и в то же время быть столь убедительным — это, признаюсь, действительно мастерский дар слова.
Однако я черпаю некоторую опору в милостивых словах его величества, коему благоугодно было сказать, что у нас происходит не государственный спор, а просто разговор, частная болтовня среди друзей. Друзья не должны сердиться на правду и потому, да простит меня прелестная виконтесса, если я подвергну суровой критике отдельные тезисы, выставленные в ее речи.
Ваше величество, уважаемые господа мои! Пожалейте меня, так как трудная задача выпала на мою долю! Четыре разных человека борются во мне — министр, священник, философ и рыцарь! Как рыцарь я восклицаю, что цветом человечества всегда были женщины; но философ тут же нашептывает мне ядовитый вопрос, что было бы, если бы люди вздумали питаться не полезными злаками, а приятными цветами? И тут же священник бормочет над моими ушами известный стих из Ветхого Завета, в котором так жестоко осуждается женщина, а министр не может не припомнить, в какую пучину бед повергло Францию влияние маркизы де При.[46] Увы! В том-то и заключается приятное отличие женщин от мужчин, что первые повинуются чувству и воображению, а вторые — разуму и фактам. Это блестяще сказалось в речи виконтессы. Но, господа, это отличие приятно в частной жизни, а в государственных делах более чем опасно. Мы не должны, не смеем забывать доводы разума и фактов, отдаваясь во власть чарующего воображения!..
В заключительных словах виконтессы мне был брошен упрек в мелочности и двусмысленности политики. Но я руководствовался в государственном строительстве именно тем, чем не может похвастаться виконтесса: точным знанием обстоятельств. Неужели я не задумывался о России? Нет, господа, я много думал об этой молодой северной стране и доказательством тому служит та осведомленность, которую я сейчас обнаружу перед вами. Виконтесса все время пользовалась общими местами, она сама никогда не видела России и знает о ней лишь понаслышке. А передо мной, господа, донесения агентов[47] специально для этого командированных, и письма дипломатов дружественных стран.
Вспомните, господа, сравнение, сделанное виконтессой. Россия — это гигант, который незаметно вырос и теперь не знает, куда применить свои силы. А вот вам, господа, определение человека, жившего и изучившего Россию…
Кардинал взял одну из бумаг и прочел:
"Я не могу дать Вашему Превосходительству более простой и верной идеи о России, как сравнив ее с ребенком, который оставался в утробе матери долее обыкновенного срока, рос там в продолжение нескольких лет и, появившись на Божий свет, совершенно не знает, как пользоваться своими руками и ногами, затекшими и вконец ослабевшими от ненормальности роста. Россия — это уродец, купленный для выгоды предприимчивым хозяином. Этим хозяином является Австрия, которая руководит всеми движениями уродца-России".
— Вот, господа, — продолжал кардинал, — разница в самой исходной точке вопроса. Оказывается, что Россия — не гигант, способный самостоятельно вершить свою судьбу, а уродец, которого надо отбивать у хозяина — Австрии. Где же тут молодые силы, та новая, свежая кровь, которую думает влить в старческие жилы Франции виконтесса де Вентимиль? Но, господа, это — общие рассуждения, перейду к частным возражениям на отдельные утверждения.
Флери взял другую бумажку и, смотря в нее, продолжал:
— Виконтесса говорит, что Россия "колоссально богата". Но это — голословное утверждение. Факты говорят, что доходы России составляют в настоящее время только 55 миллионов ливров, да и то на словах, на бумаге. А в действительности мы видим, что в 1732 году правительству, несмотря на самую жестокую систему выколачивания податей, удалось собрать только одну десятую часть того, что должно было поступить. Виконтесса объясняет это тем, что страна истощена неправильным руководством. Но, обращаясь к отдельным статьям дохода, мы видим, что соляной промысел, табак и рудничное дело сданы на откуп по самой низакой цене в частные руки. Спрашивается, господа, если откупные договоры долгосрочны — а это так и есть — то каким образом может Франция, не нарушая прав русских подданных, увеличить эти статьи дохода? Мало того, Россия бедна потому, что доходы идут, минуя казну, в руки дворянства и высшей знати. Значит, увеличение богатства России может быть произведено за счет тех самых лиц, которые должны отдать нам страну? Но в таком случае не будет худших противников Франции, как те самые люди, которые, по мнению виконтессы, только и мечтают о союзе с нами. Да и позвольте спросить вас, господа, сколько же десятков лет придется Франции вкладывать в Россию деньги, чтобы начать получать какой-нибудь доход от этого сомнительного предприятия? Конечно, виконтесса стоит слишком далеко от доходов французской казны и участвует только в ее расходах. Виконтессе неизвестно, что Франция не может вынести такие затраты. Я не хочу смущать присутствующих упоминанием точных цифр состояния нашей казны и перехожу к следующим возражениям.
Виконтесса утверждает, что в России большое и сильное народонаселение. Но вот что мне пишет агент: "Поля в России остаются необработанными по пять-шесть лет, потому что народ бежит куда попало от невозможных порядков. Простой народ изможден, ослаблен, выродился. Неурожаи, вечный голод, непрекращающиеся повальные болезни доконали его вконец".
Виконтесса утверждает, что русский народ отличается честностью. А вот что мне пишет мой агент: "Если Вашей эминенции требуются подробности, то могу достать таковые, так как во всей России нет ни одного человека, который устоял бы против самого скромного подкупа". Иначе говоря, господа, мы поднимем благосостояние России, а когда это совершится, то другая держава сунет русским министрам небольшую взятку, и плодами наших стараний воспользуются другие.
Итак, господа, действительность, факты, цифры развенчивают ту радужную картину выгодного союза с Россией, которую нарисовало нам пламенное воображение увлекающейся виконтессы. Перейдем теперь к способам осуществления ее проектов.
Виконтесса хочет, чтобы Франция помогла царевне Елизавете вступить на русский трон. По мнению виконтессы, у царевны очень много шансов. Так разберем их.
"Простой народ", — говорит виконтесса, — "обожает царевну". Но почему же он допустил восшествие на престол императрицы Анны! Господа! Что-нибудь одно: или народу нет никакого дела до царевны, или он ничего не может поделать в России. В обоих случаях с народом считаться нечего.
Виконтесса уверяет, что за царевну стоит духовенство, особенно после того, как его стали сажать на кол. Отмечу, что это многократное выражение неточно. До сих пор известен только один такой случай, когда священника за явно бунтовщическую проповедь подвергли этой казни. Конечно, возмутительность факта не уменьшается от его единичности. Но, как видите, господа, русские, которых нам хотят нарисовать пламенными заступниками духовенства, дали спокойно совершиться этому злодеянию. Так что же мы будем говорить о симпатиях или антипатиях духовенства, раз и оно ничего поделать не может? Мало того, известно ли виконтессе, за какие именно слова проповеди этого священника посадили на кол? Нет? Ну, а мне известно! Священник сказал: "Хлеб не родится, потому что женский пол царством владеет; какое ныне житье за бабой?" Но, господа, разве принцесса Елизавета — не «баба»? Так как же можно рассчитывать на духовенство в качестве опоры для переворота, раз этот переворот должен совершиться в пользу женщины?
