Они сидят и молча смотрят на звездочку. ОН часто дышит, хрипит, иногда шмыгает носом. Кровь капает с подбородка на голуб, вспотевшую грудь.

— Ну, как? — спрашивает Муза Темная, — как тебе такой ритм?

— Он хотел убить меня.

— И убил бы. Ты для него просто серая мышь из того мира, — кивок в сторону города, который сверкает огнями за их спинами, — он думал, что у тебя серые мысли.

— Но это не так.

— Совсем не так. Ты же другой человек. У тебя есть Муза. И ты писатель. И ты только что уловил ритм ночного города.

— Прекрасный ритм, — говорит ОН и достает из куртки ручку и блокнот. Потом говорит:

— Так и хочется написать что-нибудь. Как думаешь, я схожу с ума?

— Наоборот, ты выздоравливаешь.

ОН кивает, рассеянно и нелепо — его мысли уже далеко и от реки и от холма и от плывущего где-то бомжа. ОН склоняется над блокнотом и начинает писать.

ЕГО свет — луна.

ЕГО мысли — шум реки.

ЕГО творчество — ритм уснувшего, погрузившегося в тишину и темноту города.

Муза Темная отходит в сторону, садится около реки, поджав ноги и обхватив руками колени. Она смотрит на НЕГО и мысли ее наполняются радостью и светом. Хочется курить, но это ничто по сравнению с жаждой, которую она смогла удовлетворить. И в этот момент он вспоминает обо мне. Ночь в ее распоряжении, но пройдет несколько часов и снова появится солнце.

Если где-то есть темнота, значит, в другом месте обязательно должен быть свет.

Меня нет на берегу реки, я не чувствую запаха измятой травы, не слышу шума воды и их одинакового дыхания. Я не могу наблюдать, как ОН быстро исписывает страницу за страницей…

Но на другом конце земли, где свет и самый полдень, я иду по тротуару, сворачиваю на широкую улицу, к дороге, и автомобили мчатся один за другим. Я улыбаюсь, переходя через улицу. Мои губы шевелятся. Сердце не успевает биться. Сердце отстает. Жизнь отстает. И этот город похож на дикую речку с множеством рукавов и подводных камней. В диком грязном потоке несутся тысячи мелких жизней. Городу все равно, он с одинаковым равнодушием утащит и крупную рыбешку и изодранное тело воняющего мочой бомжа. Он с маской равнодушия поднимет на вершину горы или скинет в самую темную пропасть. Он с безразличием примет в жертву прыгающего с крыши дома самоубийцу или начнет аплодировать удачному оперному певцу.

И ведь городу, в конце концов, наплевать, всплыл ты или захлебнулся…

ОНА.

1.

О, этот субботний вечер. Кошмарнее не придумать.

Тишина пустой квартиры давит. Словно Катя угодила в маленький египетский саркофаг, а сверху присыпали землей, замуровали заживо, закрыли все входы в гигантский лабиринт пирамиды.

И выхода больше нет, кроме как остаться один на один с тишиной.

Она разделась, кинула пальто на спинку кровати и тяжело упала в кресло. Хотелось включить телевизор, но сил не было подняться и взять пульт. В воздухе витал искрящийся запах принесенного ею холода (занесенного в квартиру кусочка зимы). Щеки горели. Чувствовала она себя мерзко.

Собравшись с силами, Катя поднялась, прошла на кухню и поставила чайник. Ей решительно требовалась порция крепкого кофе. Нервы и так ни к черту, так что можно было еще и закурить.

Все-таки включила телевизор, наполнив мир тесной комнаты звуками. Показывали какой-то сериал про частных детективов, совершенно ей неинтересный. Впрочем, на других каналах ситуация обстояла не лучше.

Вернувшись в кресло, Катя поджала ноги и сидела в такой позе некоторое время, полностью погруженная в себя, разглядывая пустоту невидимым взором.

Потом громко щелкнул выключившийся чайник. Катя вздрогнула, обнаружив себя в реальности. И ей вдруг сделалось так невероятно тоскливо, так одиноко и мерзко в этой жизни, что слезы вновь навернулись на глазах. А внутренний голос, даже как-то смутившись, произнес:

"Да, ладно. Все будет хорошо"

— Ничего не будет хорошо, — прошептала она, — я тряпка. Я подлый, мелкий человек. Я много лет жила в своем сером мире, не замечая, что происходит вокруг, радуясь, что какие-то неприятности проходят мимо меня, и никогда не принимала ответственных решений. Я даже боялась заговорить сама с собой.

"Ну, вот же, разговариваешь" — буркнул внутренний голос.

— Как только происходило что-то серьезное, я, как мышь, пряталась в свою норку, закрывалась ото всех и ждала, когда вся эта серьезность пройдет мимо. И думала, что так и надо. Я безответственная. Когда наступил серьезный момент, когда от меня требовалось принять правильное решения, что я сделала? Я промолчала. Я позволила всему плыть по течению. Я…

Она захлебнулась рыданиями. Слезы текли по щекам и губам, капали с подбородка на колени.

"Ты дурочка, — сказал внутренний голос, тоже дрожащий от ее слез, — но ты это понимаешь, а, значит, все не так уж и плохо".

— Я уже совершила много глупостей! — шепнула она, не в силах говорить громко, — я написала, что у него не все в порядке с психикой, что требуется лечение… но я ведь знаю, что это не так… что я должна делать? Почему все не так плохо, когда хуже уже быть не может?

"Может, поверь мне, — отозвался внутренний голос, — ты хотя бы общаешься со мной, а это уже положительный шаг. Тем более, еще не поздно".

— Поздно, — сказала она, — поздно-поздно.

Внутренний голос как-то пристыжено замолк, а, может, давал ей возможность нареветься вдоволь. И она плакала, пока не иссякли слезы. Потом по телевизору начались "Спокойной ночи, малыши", и она смотрела детскую передачу, улыбаясь, словно младенец.

— Что же мне делать? — спросила она у пустой комнаты, наполненной звуками колыбельной.

Внутренний голос не ответил. На этот раз она сама должна принять решение.

Катя взяла мобильный, нашла номер и нажала кнопку вызова.

"Ну, пожалуйста, — подумала она, прижимая трубку к уху, — мы же договаривались, что останемся друзьями".

В трубке пошли длинные гудки. Один, второй, третий. Пять секунд, десять…

Потом мужской голос. Такой знакомый, родной, близкий.

— Да?

(пауза)

— Андрей? Привет. Не отвлекаю? — спросила она слабым голосом.

— Нет, — ответил он с некоторой запинкой, — уже нет. Привет, Кать.

— Как дела?

— Нормально. Бегут потихоньку, куда же им деваться?.. А твои?

— Тоже ничего, — она сглотнула, моля про себя, чтобы голос не дрожал, — только не бегут, а ползут, как черепахи. Такие ленивые дела…

Он не очень уверенно рассмеялся.

— Не клади, пожалуйста, трубку, — попросила она, — я на самом деле… я хотела задать один вопрос тебе… ты же знаешь, я всегда такая неуверенная дуреха, никогда не могла принять самостоятельных решений, всегда за кого-то цеплялась… но у меня сейчас такая ситуация, такие дела, что… понимаешь, действительно плохо… я хочу у тебя спросить кое-что…

— Ты плачешь что ли? — спросил он.

— Нет… уже нет…

— Что случилось? Боже, Кать, может, я приеду? Я как раз сейчас один… выходной… давай, а?

Она всхлипнула:

— Нет, не надо… Андрей, я думаю, что нам действительно не надо видеться, так будет лучше для обоих… но, просто, понимаешь… по телефону-то мы можем общаться… и я хотела у тебя всего лишь спросить… ты не против? Один вопрос задать, если можно…

— Спрашивай что угодно, конечно.

— В твоей жизни когда-нибудь были ситуации, когда следовало выбирать, как поступить… по правилам или по своим принципам?..

— У тебя действительно серьезно…

— Были такие случаи?

— Конечно. Не первый год на свете живу.

— И как ты поступал?

Андрей помолчал. Катя слышала в трубке его дыхание.

— Скажи. Пожалуйста. — Попросила она.

— Я поступал по правилам, — произнес Андрей, — всегда по правилам, так, как нужно. Потому что в большинстве ситуаций это правильно… но, знаешь…

— Да?

— Думай своей головой, — продолжил он, — не слушай никого, кроме себя самой. Если ты считаешь, что поступаешь правильно, то не важно, по правилам ли или по собственным принципам. Любая ситуация зависит от тебя и от твоего решения.