Когда Сарида раздвинула другие лианы, он увидел рядом с царем скульптурный портрет принцессы. Она была гораздо меньше, чем царь, и камень почти не был поврежден. Казалось, что ее лицо изваяно не более года назад.

Герцог смотрел на него, и Сарида, не сводя взгляда с его лица ожидала реакции. Он изучал рельеф, думая, что еще раз увидел то, что ожидал увидеть, а не то, что было в реальности. На мгновение он даже закрыл глаза. Но изваяние не сдвинулось с места и не изменилось. И, как бы он ни отказывался это признать, это было изображением Сариды. Увиденное так его потрясло, что он спросил ее, чуть ли не грубо:

– Полагаю, что вы ждете, чтобы я это сфотографировал?

– Я думаю, что вы сфотографируете царя, – ответила Сарида.

Герцог хмурился, возвращаясь назад за фотоаппаратом. Может быть, ему снится сон? Может быть, это какой-то трюк? Как это возможно – обнаружить на Яве свой собственный портрет, а рядом портрет ныне живущей девушки? Ему пришло в голову, что кто-то его разыгрывает. Возможно ли, что это мистификация, придуманная султаном, чтобы привлечь внимание к происходящему в Джокьякарте? Он понимал, однако, что это невозможно.

Как бы он не хотел в это поверить, но рельефы, изваянные в девятом столетии, изображали его самого и Сариду.

Он сделал снимки, и Сарида, не говоря ни слова, вновь закрыла изображение лианами. Теперь никто из проходящих по лесу, даже зная о существовании храма, не увидел бы ничего, отличающего его от окружающего пейзажа.

Они медленно направились в сторону дома.

На полпути герцог довольно резко спросил:

– Как вы можете объяснить то, что вы мне только что показали?

– Думаю, что вы знаете ответ, – очень спокойно сказала Сарида.

– Вы в самом деле ждете, что я поверю в перевоплощение, в то, что буддисты называют кругом перерождений? – поинтересовался герцог.

Хотя она промолчала, ответ ее был заранее известен.

То, что он сумел прочесть ее мысли, сделало его еще более агрессивным. Дело в том, что герцог боялся всего, чего не мог понять. Увиденное было новым для него, а поскольку легкого и ясного объяснения происходящему он найти не мог, то не хотел об этом думать. Сарида поняла, что он зол на самого себя. Когда они подошли к дому, она сказала:

– Я уверена, что отец захочет вас увидеть после того, как вы позавтракаете.

Герцог колебался. Ему одновременно хотелось и уехать и остаться. Не в силах разобраться в собственных чувствах, он понимал лишь, что они его тревожат. Пока он раздумывал, Сарида взглянула через плечо и слегка вскрикнула. Герцог оглянулся и заметил вдалеке трех всадников, приближавшихся по той же дороге, откуда раньше приехал он сам.

– Кто это? – спросил он.

– Голландцы, – ответила Сарида. – Быстрее, нельзя, чтобы они вас увидели.

Герцог последовал за Саридой в дом. Они никого не встретили в гостиной и хотя ему никто этого не сказали герцог понял, что мистер Мартин еще не проснулся.

Не говоря ни слова, Сарида быстро подошла к двери в противоположной части гостиной и открыла ее.

– Запритесь здесь, – шепнула она. – И сидите тихо.

Герцог со своим фотоаппаратом быстро вошел в комнату, которая, как он догадался, была спальней Сариды. Она была маленькой, но красиво обставленной – да полу лежали ковры местной работы, диван был покрыт изысканно вышитой тканью и на нем были разбросаны атласные подушки. На стене висели две старинные японские гравюры, а цветы в нескольких вазах наполняли комнату весенним ароматом. На столе, который, как заметил герцог, Сарида использовала как туалетный столик, стояло зеркало. Вероятно, Сарида отыскала его в одной из местных лавок – оно насчитывало не одну сотню лет и было выполнено с таким совершенством, каким обладают только вещи, сделанные на острове Бали.

Собственно, вся комната отражала то, что по ожиданию герцога, и могло быть вкусом Сариды.

Он все еще продолжал стоять у запертой двери, когда услышал, как лошади подъезжают к дому и всадники спешиваются. Очень осторожно он выглянул в маленькое окошко, занавешенное белой кисеей. Теперь он мог увидеть приехавших.

Один из них был крупным человеком крепкого телосложения в форме голландского полковника, опухшее лицо которого выдавало то, что он слишком много пьет. Герцог был уверен, что перед ним представитель тех людей, которые обращались с яванцами не просто грубо, но так, как будто те были грязью под ногами.

Действительно, по нормам западной цивилизации он являл собой тип грубый и жестокий. Два солдата, составлявшие эскорт, должны были подтвердить его значительность.

Полковник распахнул дверь дома без стука, что само по себе было оскорбительным. Когда он зашел в комнату, Сарида вышла из спальни отца.

– Гудеморген, Сарида, – поздоровался голландец.

– Доброе утро, полковник Ван Кеерк, – ответила Сарида. – Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались «юффроу».

Полковник засмеялся:

– К чему такие формальности между нами? Я пришел спросить вас, Сарида, не поужинаете ли вы со мной сегодня вечером?

После некоторой паузы Сарида сказала:

– Ваше приглашение для меня большая честь, но, к сожалению, я не могу оставить отца.

– С ним все будет в порядке, – сказал полковник. – Если вы захотите, чтобы здесь оставалось больше слуг, чем сейчас, то я пришлю несколько человек. Или, если угодно, пару солдат.

– Мне очень жаль, мейнхеер, но это невозможно.

– Нет ничего невозможного, если дело касается нас, – возразил полковник. – Мне хочется поговорить с вами, мне хочется остаться с вами наедине, а здесь это невозможно. Сарида молчала, и через минуту он сказал:

– В половине седьмого я пришлю за вами экипаж.

– Я уже сказала, мейнхеер, я не могу принять ваше приглашение, – ответила

Сарида. Полковник подошел к ней ближе:

– Перестаньте играть со мной в эти игры. Вы знаете о моих чувствах к вам, и вы знаете, что я могу для вас сделать.

Он замолчал, подозрительно посмотрел на нее налившимися кровью глазами и продолжал:

– Я нашел дом недалеко от казарм. Там вам будет очень удобно. Если угодно, вы можете перевезти туда отца, но при этом дайте ему ясно понять, что там он будет у меня дома, и я имею право навещать вас, когда захочу.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, – ответила Сарида. – Насколько мне известно, мейнхеер, в Голландии у вас есть жена и дети. Я не думаю чтобы вы об этом забыли.

– Что это еще за разговоры? – спросил полковник сердито. – И какое это имеет значение для нас, если мы здесь, а они за тысячи миль отсюда, в Европе?

– Для меня это имеет значение, – продолжала Сарида. – И потому, полковник, вы должны отдавать себе отчет, что я не могу принять ни ваше предложение, ни ваш дом, который вы предлагаете мне разделить с вами.

– Вы ведете себя просто смешно, – интонации голландца изменились. – Неужели вы не понимаете, насколько лучше вы будете жить? Я богат, я подарю вам драгоценности, красивые платья, вы будете жить с комфортом, которого не имеете в этой глуши.

– Мы с отцом очень счастливы и здесь, – сказала Сарида. – Он уже почти дописал книгу, а как только он ее закончит, мы вернемся в Англию.

Полковник помолчал, а затем сказал:

– Вы серьезно думаете, что я позволю вам уехать? Вы забываете, Сарида, что для передвижения по стране вам необходимо разрешение от голландских властей. Я легко могу сделать так, что вы не сможете сесть на корабль и уехать с Явы.

– Но я же британская гражданка.

– Может случиться так, что это будет трудно доказать, – сказал полковник, и в его голосе послышались мрачные нотки.

Он поднялся с места:

– Мой экипаж заедет за вами в шесть тридцать. И если он вернется без вас, то вы уже не сможете здесь оставаться. В том случае, если я реквизирую этот дом, он станет моим, а не вашим.

Сарида вздохнула:

– Кажется, вы угрожаете мне, полковник. И я об этом очень сожалею. Прошу вас вспомнить, что мой отец больной человек и, как я уже сказала, я не могу оставить его одного.