— Я готова, папа.

Сэру Хьюберту давались слова с видимым усилием.

— Если случайно, — медленно произнес он, — Гарри попытается воспользоваться своими правами, полагая, будто и в самом деле женат на тебе, ты, конечно же, вынуждена будешь сразу открыть ему истину.

Сначала Тереза не совсем поняла, что подразумевает отец, но когда сообразила, в чем дело, смутилась и залилась румянцем.

— Я… совершенно уверена… папа… раз уж Гарри сердится на вас с дядей Морисом… он также будет гневаться и на меня.

— Вот увидишь, через несколько дней, — заторопился сэр Хьюберт, — мы сможем сообщить ему всю правду об этой мистификации.

— Но… но не решит ли он тогда немедленно… отправиться в Лондон и… жениться на Камилле Клайд? — едва слышно выговорила Тереза.

— Маркиз думал об этом, — объяснил сэр Хьюберт, — и он будет постоянно следить за актрисой, дабы вовремя узнать, продолжает ли она охотиться за Гарри, или ее чувства уже переметнулись на другой объект.

Он положил руку на плечо Терезы и притянул ее к себе.

— Прости меня, я прошу у тебя слишком много, но постарайся сохранить все как есть до тех пор, пока мы не убедимся, что Гарри вне опасности.

— Я буду стараться… папа, я действительно… попытаюсь, — пообещала Тереза.

Сэр Хьюберт поцеловал ее.

— Я очень горжусь тобой, именно так и может вести себя моя дочь в критической ситуации.

Через пару минут Тереза была уже на лестнице.

Хотя отец считал ее храброй девочкой, она-то знала, какой безумный страх сидит в ней сейчас.

Слуги предупредили, что его светлость ожидает ее в фаэтоне, а когда она — вышла из парадной двери, то и сама смогла увидеть его.

Он восседал на месте возницы в своей высокой шляпе, чуть сдвинутой набок, очень прямо, не оборачиваясь.

Грум устроился сзади.

Откидной верх был поднят наполовину.

— Я предложил Гарри взять мой фаэтон, поскольку дядин понадобится ему самому, — сказал сэр Хьюберт, оказавшийся рядом с дочерью, и добавил, понизив голос: — Маркиз намеревается съездить в Лондон сегодня или завтра и выяснить, чем занимается та женщина.

Маркиз не появился.

Тереза, поцеловав на прощание отца, спустилась по лестнице в сопровождении Руфуса.

В эту ночь он, как всегда, спал на ее кровати и провел все утро в ожидании хозяйки в маленькой гостиной рядом со спальней. Теперь он носился от удовольствия, очутившись наконец на воздухе.

Лакей помог Терезе взобраться на козлы рядом с Гарри.

Руфус запрыгнул после нее, и она устроила его рядом с собой.

Ей казалось, он будет хоть какой-то защитой от гнева Гарри.

Даже не повернув головы в сторону парадного подъезда, Гарри тронул лошадей.

Тереза и сэр Хьюберт махали друг другу на прощание, пока фаэтон двигался по аллее.

В то время как она разговаривала с отцом в Малой гостиной, все вещи — и ее, и Гарри — успели отправить вперед на бричке, которую всегда держали наготове для слуг и багажа.

На ней, скорее всего, отправился в Боурнхолл и лакей Гарри.

Она подумала, что, возможно, его дом простоял закрытым всю войну, но спрашивать об этом Гарри, дабы убедиться в своей правоте, ей не хотелось.

Они ехали в полном молчании.

Гарри оказался весьма искусным возницей, так управлять лошадьми среди ее знакомых умел только отец.

Гнедые, запряженные в фаэтон, бежали слаженно и ритмично; возможно, и этих лошадей приобрел для конюшни маркиза ее отец.

Они отъехали уже довольно далеко, но никто из них не проронил ни слова.

Тереза изнывала от желания поговорить с Гарри. Пусть бы он разразился бранью, это все равно было бы лучше, чем гробовое молчание.

Поглядывая на него из-под ресниц, Тереза видела плотно сомкнутые губы и решительный квадратный подбородок.

От всей его фигуры веяло гневом, и она чувствовала, как ее внутренности сжимаются от страха.

Солнце взобралось высоко, становилось все жарче, и она подумала, что по времени им пора бы уже подъезжать к Боурнхоллу.

Они свернули с главной дороги, и Гарри пришлось придержать лошадей, так как ответвление ее было намного уже и извилистее. Из-за множества поворотов было просто рискованно ехать быстро.

Сначала по другую сторону дороги тянулся пес, наконец-то укрывший их от палящих лучей солнца.

Потом неожиданно лес отступил.

Вокруг не было ничего, на чем мог бы остановиться глаз, только кое-где в стороне ютились небольшие рощицы.

Гарри не торопил лошадей, хотя, будь он один, ехал бы быстрее.

Вдруг откуда ни возьмись навстречу им выехал всадник.

Взглянув на него, Тереза замерла от изумления.

Лицо всадника закрывала маска, в руке он держал пистолет, за пояс был заткнут еще один.

Он направил свою лошадь прямо на них, и Гарри пришлось остановить фаэтон.

— Ни с места! Кошелек или жизнь! — грубо скомандовал незнакомец хриплым голосом. — Для начала возьму-ка ваших лошадок!

Гарри потянулся за пистолетом, лежавшим рядом в специальном отсеке.

Разбойник заметил его движение и выстрелил, целясь ему прямо в грудь. Но так как Гарри в этот момент наклонился, пуля попала в руку.

Тереза вскрикнула.

От выстрела их гнедые рванулись, но лошадь разбойника, видимо, привычная к подобным звукам, не испугалась.

Опешила она только от лая Руфуса, подавшего голос как раз в тот момент, когда разбойник протянул руку за другим пистолетом, заткнутым за пояс.

Лошадь под ним встала на дыбы, ему пришлось оставить пистолет и ухватиться за поводья.

Тереза, не сводившая с него глаз, поняла его намерения и, прежде чем он овладел другим пистолетом и выстрелил в Гарри, отвела руку за спину Руфуса.

Она схватила второй пистолет, спрятанный в специальном отсеке, о котором ей сказал отец по дороге в Стоук Пэлэс, и не раздумывая, с завидной проворностью выстрелила в грудь разбойнику, явно не ожидавшему этого.

Он издал пронзительный крик и откинулся назад в седле.

Увидев это, грум соскочил со своего места и перебрался к Гарри.

— Давайте уж я буду править, милорд, — предложил он.

Это был ответ на мысленный вопрос Гарри, как быть дальше.

Он придвинулся ближе к Терезе, зажимая рану здоровой рукой.

— Трогай! — приказал он груму. Тереза мельком, оглянувшись в последний раз, увидела, как лошадь разбойника бешено мчится между редкими деревьями, а ее хозяин безжизненно болтается в седле, удерживаемый в нем зажатыми в стременах ногами.

Грум натянул поводья, и они устремились вперед со скоростью, какую им позволяла дорога.

Тереза обняла Гарри за плечи, стараясь поддерживать его раненую руку.

Он молча облокотился на нее, и она тщетно пыталась удержать его в вертикальном положении.

Она чувствовала его боль.

Как будто отвечая на ее вопрос, он сказал через какое-то время:

— Со мной все… в порядке… и нам совсем не далеко… осталось ехать… приблизительно… две мили.

Дорога заметно улучшилась, и лошади перешли на быстрый шаг.

Тереза крепче прижала к себе Гарри, чувствуя, как он постепенно соскальзывает вниз.

Из раны сочилась кровь.

— Может быть, остановимся? — бросила она.

— Нет… давайте лучше… домой! — с усилием промолвил он.

Они ехали, все увеличивая скорость, пока Тереза не увидела перед собой большие ворота. Сердце ее радостно забилось.

Грум направил лошадей в ворота, и фаэтон покатил по аллее, в конце которой возвышалось симпатичное к строение из красного кирпича в стиле елизаветинской эпохи — так по крайней мере показалось Терезе.

Когда подъехали ближе и она целиком увидела дом, то смогла убедиться в безошибочности своей догадки.

Граненые стекла окон и силуэт постройки в виде буквы Е ясно говорили об этом.

А между тем у Гарри усилилось кровотечение, кровью уже был залит весь полог, прикрывавший платье девушки.

Наконец их взорам предстали двое мужчин, ожидавших у парадной двери.

В одном из них Тереза узнала Бэнкса, камердинера Гарри.

Грум остановил лошадей. Встречающие застыли в растерянности, но уже через мгновение Бэнкс бросился вниз по ступенькам к хозяину.