— Значит, Барзая достать хочешь?

— Хочу. Хочу порядка в городе. Не идеального, конечно, отморозков сегодня везде хватает. Но Барзай — фигура серьезная. Таким на свободе делать нечего. А ему свободы мало. Ему власть нужна. Такая, чтобы законы сочинять. Скоро вся Россия по понятиям жить будет.

— Ты меня не агитируй, мент. Я грамотный. Моя жизнь давно закончилась. Половина потрохов из меня уже выкинули. Вот не знаю только, что за атрибут первым начнет мне гвозди в гроб заколачивать. То ли печень, измученная циррозом, то ли одно единственное легкое в крови захлебнется. А то, что от души осталось, и впрямь кровью обливается, когда вижу, как этот хлыщ жирует. Но Барзая голыми руками не возьмешь. Здесь ты прав, майор. Сидел с нами один армянин. Горонян. По кличке Шмыга. Тихий такой сыч. Знаю, что Барзай к нему привязался и тот его чему-то натаскивал. А сидел Шмыга за золотишко. Слыхал, будто Шмыга, освободившись, в Питере очутился и хорошо зажил, хотя сам был, как это ни странно, из Грузии. Когда грузинский армянин в Питере объявился, советская власть еще крепко на ногах стояла. Но одно я тебе точно могу сказать: без Шмыги — Барзай пустое место. Тот стал его духовником своего рода, и то, что Барзай камешками и золотишком баловаться стал, не могло обойти Шмыгу стороной. Эти ключики на одной связке висят. Дальше делай выводы сам. А насчет Рябого ты прав. Он тебе ничего не даст. Прячется по щелям, на сходе не появляется, никому не мешает и в чужие дела нос не сует. Не теряй времени, братва тебе Рябого не сдаст. Сам ищи, если смысл в этом видишь.

Искать Рябого майор Лыткарин не собирался. Его местонахождение было всем известно и держалось под контролем. Сейчас шла работа по установке связей банды Рябого с внешним миром. Даже если Кот и даст сигнал Рябому, то вряд ли его спугнет. Тот уверен в своей «крыше» и недосягаемости. И прав Трифонов, такое хозяйство и обжитое место не бросают без очень веских причин. А особых страхов Рябому испытывать не с чего. Слабые круги в болотной воде жабу не напугают.

Лыткарин возвращался в город очень озабоченным. Вряд ли он рассчитывал получить серьезную информацию, а то, что он узнал, лишь затягивало узел, а не приближало развязку.

Как только Стебликова перевели в госпиталь, он тут же сбежал. Нельзя подобный побег считать побегом из-под стражи, его никто не охранял. Парень просто не мог сидеть на месте, когда его коллеги разрывались на части. Мало того, он набрался наглости и явился в прокуратуру. Ему повезло, что он никого не застал, кроме Наташи Роговой, а та по незнанию ситуации и по собственной доверчивости отдала ему фотоальбом, найденный в гараже.

Сегодня лейтенанту везло. Этот альбом не давал ему покоя. Стебликов был уверен, что фотографии принадлежат отравленному Дейкину, а не раздавленному Чарову. И он поехал в Хиттолово за подтверждением.

Убогая хибара на краю поселка, развешенное на веревках белье, алюминиевые кастрюльки, теснота и тепло в доме… Бывшая подруга Дейкина уже знала лейтенанта и вторично представляться ему не пришлось.

— Зинаида Артемьевна, мы пока не нашли убийцу Юрия Владимировича, но делаем все, что от нас зависит. В первую очередь, нам нужно установить связи вашего покойного друга и понять, с кем он поддерживал нормальные отношения, — без всяких предисловий начал разговор Стебликов.

— Я этого не знаю. Вряд ли смогу вам помочь, тихо сказала женщина.

— А вы видели его фотоальбом? Старые фотографии?

— Конечно. Он любил похвастаться. Я говорю о далеком прошлом, не о нынешних временах.

С волнением ученика перед выбором экзаменационного билета, Стебликов достал из спортивной сумки фотоальбом.

— Посмотрите внимательно. Это тот альбом?

— Похож. Да вы проходите в избу. Что на пороге стоять?

Они сели за круглый стол, над которым висела яркая люстра.

— Пролистайте и дайте свои комментарии.

— Не мои они будут, Юрины.

Зинаида Артемьевна начала переворачивать страницу за страницей.

— Тут его флотские фотографии. Юра служил на флоте. Вспоминал те времена с азартом, с каким-то одухотворением. Не знаю, как может вызывать восторг служба на корабле, когда кроме моря ничего не видишь. Но, с другой стороны, жизнь у него после службы была непримечательной, постной какой-то, безликой. Может, потому он и дорожил той романтикой. Но скорее, она связана с молодыми годами, нежели с флотом… А вот их общая карточка. Не всех конечно, а тех, кто в один год попали на корабль. В середине — командир Дружников. Юра о нем много рассказывал. Он всю войну провел на Балтике, конвои водил из Скандинавии. Справа стоит боцман Подкопаев. Имен я, конечно, не помню. Слева Бесфамильный. А рядом с Бесфамильным — Рубцов. Во втором ряду — Юра и командир водолазов Водяной. Это не фамилия. Они его так прозвали. Он был лучшим водолазом на корабле, а Юра и Бесфамильный лучшими его учениками.

— Сейчас вы никого из них не узнали бы?

— Нет. Кроме Водяного. Его я видела. Видела, но тогда не узнала, конечно. Недели три назад решила снег сгрести с балкона в Юриной питерской квартире. Погода солнечная стояла, мы накинули пальто и вышли. И вдруг Юра как-то в лице переменился. Я спросила: «Что с тобой?» А он и говорит: «Смотри, мужик идет. Это Водяной, он к нам… Я не хочу его видеть и лучше, если он нас тоже не увидит». И точно, минут через пять в квартире раздался звонок. Долго звонили. Мне показалось, что Юра чего-то испугался. А потом тот человек ушел. Юра успокоился, мне сказал, будто задолжал старому другу, а отдать пока нечем. Я не поверила, но промолчала. Больше я о Водяном ничего не слышала. Но узнала бы его, если б увидела. У него левой руки нет. Рукав в кармане и культяпка. Примерно по локоть. А вообще, крепкий, здоровый мужик.

— А что Юра про других рассказывал?

— Трудно так сразу припомнить. Нет, не скажу… Голова сейчас не тем забита.

Она пролистала альбом до конца и вернула лейтенанту.

— Тут не хватает нескольких фотографий, но каких, не знаю. Если вспомню, сообщу. Что-то вертится в голове, но память не задевает. Дайте мне время.

— Конечно, конечно, я наведаюсь к вам денька через два, может, и вспомните. Ладно, пойду, у вас и без меня тут дел хватает.

На улице уже стемнело, в город ехать не имело смысла. Он позвонил в управление, застал только Наташу Рогову, ей и передал все в подробностях.

Рана в ключице разнылась от сырости. Целый день на ногах. Пора домой.

Трифонов глянул на присутствующих. Его взгляд ничего не выражал. Впрочем, как бы ни проходило следствие, никто не видел на лице полковника явно выраженных эмоций. Так было всегда.

— Попробуем подвести некоторые итоги проделанной работы, уважаемые коллеги. Я, если позволите, выскажусь последним.

Им, начальникам, хорошо. Они могут позволить себе высказываться, когда захотят, давать нагоняи, ценные указания, а для себя делать выводы, суммировать, ставить точки или многоточия и смотреть на подчиненных с укоризной, грозить пальцем, а то и кулаком стучать по столу. Правда, за Трифоновым такого не наблюдалось. Он напоминал огромную океанскую черепаху, медленно, но целеустремленно ползущую по песку, чтобы отложить яйца.

Взгляд Трифонова остановился на лейтенанте Роговой.

— Начнем с вас, Наташа.

— Как вы помните, Александр Иваныч, я занималась преимущественно прошлым Чарова, с «девичьей» фамилией Бесфамильный, если можно так выразится. С тысяча девятьсот семьдесят третьего года по семьдесят пятый он служил на Северном флоте и входил в команду атомного крейсера «Адмирал Кузнецов». Не того, который сейчас стоит на вооружении, а его тезки. Мне удалось достать список состава команды и установить, что крейсер во время последнего похода затонул, наткнувшись на рифы в районе нейтральных вод в ста двадцати милях от берега Португалии. Это официальная версия. Истинного положения дел никто из доступных сегодня военачальников не знает. Материалы строго засекречены и хранятся в особом отделе Министерства обороны. Если их запросит генеральная прокуратура, то, возможно, мы получим какие-то выжимки. Но не думаю, что это имеет принципиальное значение. Список команды сам по себе уже подарок судьбы. На момент гибели крейсера на борту находились некоторые действующие лица из нашей истории. Уточняю. Старшина первой статьи Геннадий Бесфамильный, ставший в последствии Чаровым. Главстаршина Юрий Дейкин. Хочу сразу оговориться, что я не знаю, каким образом некоторые люди остались живыми. Многие из них здравствуют и поныне. Но все они были комиссованы в тот же год, либо уволены в запас.