— И я услышала, как ты плачешь, — закончила Корнелия. — А теперь пообещай мне, что сделаешь все точно так, как я скажу.
— Сделаю, мэм, сделаю и буду служить вам до конца своей жизни! — воскликнула Вайолет.
— Благодарю тебя. А теперь слушай, — сказала Корнелия. — Когда придешь в дом моего дядюшки, называй меня «мисс», а не «мэм». Спросишь мисс Бедлингтон и повтори все, что я тебе сказала.
— Хорошо, мисс.
Корнелия дала Вайолет денег, и та обещала что-нибудь поесть, привести себя в порядок и к одиннадцати часам явиться на Парк-Лейн, 94. Встав со скамейки, Корнелия протянула ей руку. Вайолет взяла ее в свои загрубевшие от работы пальцы и прижалась к . ней губами.
— Благослови вас Бог, мисс, — проговорила она, и глаза ее вновь наполнились слезами, но сейчас это были слезы благодарности.
Корнелия возвращалась той же дорогой, какой пришла. В ней появилось ощущение, что за это время она успела неким таинственным образом повзрослеть. Она видела горе и страдание, но видела также проявление любви и преданности. Все это странным образом задело ее душу, пробудило в ней самой новые, до сей поры неизведанные чувства.
Но даже теперь она не смела дать имя чувству, поселившемуся в сердце, хотя остро ощущала, что оно там, ощущала с того самого мгновения, когда увидела удивительного возницу, укрощающего коней.
Его образ живо и ярко запечатлелся в ее памяти, а вчера вечером, когда он шел к ней через бальный зал, сердце перевернулось у нее в груди — он был такой высокий, такой красивый и так был не похож ни на кого из мужчин, которых ей доводилось видеть прежде… и он повел ее ужинать и сказал, что сегодня приедет с визитом. Почему… почему он так сказал?
Корнелия оказалась перед домом дяди на Парк-Лейн, хотя совершенно не отдавала себе отчета, куда несли ее ноги. У лакея, открывшего дверь, сделался удивленный вид. Было только восемь часов, и Корнелия поразилась — так мало времени прошло с тех пор, как она вышла из дома.
Она бегом поднялась к себе в спальню и нашла ее в том виде, в каком оставила. Тут она припомнила, что ее должны были разбудить лишь в девять часов. ; — Думаю, ты устанешь и захочешь провести утро в постели, — сказала тетя Лиди, и Корнелия согласилась с ней — лишь бы не спорить.
Теперь ей казалось, что это была бы бесполезная трата времени. Конечно, размышляла она, для тетушки в ее возрасте эти поздние развлечения были, должно быть, утомительны, а ей достаточно нескольких часов сна.
«Я молода. Подолгу отдыхать любят только старики», — подумала Корнелия с нетерпимостью юности. Она сняла очки и стала пристально разглядывать себя в зеркало. В один прекрасный день она перестанет их носить. Но не теперь. Она не забыла того, что Джимми сказал о ее глазах, но сейчас ей надо было скрывать не ненависть, а любовь. И глаза могли выдать ее тайну.
Корнелия вздрогнула при этой мысли. Она вспомнила, как дрожал голос Вайолет, когда та говорила о любви, и спросила себя, будет ли точно так же дрожать и ее голос, будут ли таким же нежным светом сиять и ее глаза, отражая чувство, живущее у нее в сердце. Она поспешно надела очки. Пока еще рано…
слишком рано снимать их. Это произойдет, когда ей нечего станет скрывать…
Взять на работу Вайолет оказалось вовсе не так трудно, как опасалась Корнелия. Тетушка уже объявила, что она должна обзавестись собственной горничной, и стала наводить справки в конторах. И когда Корнелия сказала ей, что одна девушка, которую она знала в Ирландии, ищет такую работу, много вопросов задавать не стала.
— Ты уверена, что она справится? — только и поинтересовалась Лили. — Она должна уметь причесывать тебя, когда ты находишься за городом, и быстро упаковывать и распаковывать вещи — это самое главное.
— Мне говорили, что она все это делает превосходно, — ответила Корнелия.
— Прекрасно, дорогая, можешь нанять ее, — согласилась Лили, снова откидываясь на подушки. Выглядела она просто изумительно, несмотря на то что жаловалась на крайнюю усталость и головную боль.
— Она сейчас свободна, — сказала Корнелия. Можно ей приступить сегодня?
— В любое время, когда захочешь, — ответила Лили тоном человека, который не желает, чтобы его беспокоили по пустякам.
Корнелия вернулась к Вайолет и отвела ее наверх, к себе в спальню.
— Ты умеешь причесывать?
— Я научусь, мисс, я быстро все схватываю. Вайолет была все еще бледна, и под глазами у нее виднелись темные круги, но выглядела она аккуратной и сдержанной. Корнелия заметила, что ее не очень смутила роскошь дома и обилие прислуги. Она показала Вайолет свою одежду, а потом рассказала ей, что она сама недавно приехала из Ирландии, и все это ей непривычно.
— Вам здесь будет чудесно, мисс, — заметила Вайолет. — Ее светлость знакома с самыми лучшими людьми, можете не сомневаться. Я много раз слышала, как люди говорили, что она — одна из самых красивых женщин во всей Англии.
— Да, она… очень красива, — согласилась Корнелия.
Она увидела, что Вайолет смотрит на нее, и поняла, что они с ней думают об одном и том же — у девушки, которая всюду бывает с леди Бедлингтон, очень мало шансов быть замеченной. И тут она вспомнила, кто приедет сегодня с визитом.
— Я хочу надеть свое самое красивое платье, Вайолет, — сказала она. — Которое, по-твоему, самое красивое?
Выбирать можно было только из двух: хотя Лили заказала для Корнелии множество платьев, они еще не были готовы. Одно было белое, отделанное рюшами из розового шифона, а другое бледно-голубое — этот цвет очень шел Лили, но Корнелия подозревала, что на ней самой он смотрелся не очень хорошо.
Она выбрала белое, но, надев его, тут же пожалела об этом. Оборочки из розового шифона были явно нехороши и для ее фигуры, и для цвета лица. Но переодеваться было уже поздно. Вайолет уложила ей волосы, и Корнелия, испытывая странный внутренний трепет, спустилась вниз, в гостиную.
Лили все еще оставалась в постели: голова у нее разболелась еще больше, и она намеревалась отдыхать всю вторую половину дня, так как вечером им предстояло ехать в оперу, а потом на прием во французское посольство.
— Вы не забыли, что сегодня приезжает с визитом герцог? — спросила Корнелия.
— Нет, не забыла, — ответила Лили, — но он ведь приезжает к тебе, а не ко мне.
В ее голосе прозвучала металлическая нотка, и Корнелия почувствовала, что краснеет.
— Не представляю, зачем он хочет меня видеть, пробормотала она.
— Значит, ты совершенно глупа, — ядовито заметила Лили и, прежде чем Корнелия успела сказать что-нибудь еще, добавила раздраженным тоном: — Ступай. Скажи Добсон, чтобы принесла мне одеколон и опустила жалюзи. Мне нужен покой.
Корнелия подумала, что голова у тетушки болит, должно быть, очень сильно. Она послушно вышла из комнаты и разыскала Добсон. Потом спустилась вниз, в большую белую с золотом гостиную. Решив, что ей следовало бы почитать, она взяла какую-то книгу, но сосредоточиться не могла и, перевернув три страницы, отложила ее.
Чтобы как-то занять себя, Корнелия стала бродить по гостиной, рассматривать фотографии в серебряных рамках, расставленные на крышке рояля, все они были подписаны известными и знаменитыми людьми. Там были фотографии членов королевской семьи, множество фотографий красивых женщин в диадемах и перьях, с обнаженными плечами, в облаках тюля. Были и мужчины — во всем великолепии военной формы, многие из них молодые и красивые. Но одного лица Корнелия среди них не нашла и задумалась, почему там не было фотографии герцога.
Потом она стала рассматривать украшения комнаты. Маленькие серебряные модельки паланкинов, карета с лошадьми, флаконы для нюхательной соли, веера, миниатюрные филигранные корзиночки загромождали столешницы полудюжины пристенных столиков, на которых стояли также огромные вазы с оранжерейными цветами. Лили любила гвоздики, и они были в доме повсюду. Витавший в воздухе аромат был, казалось, постоянным напоминанием о самой хозяйке дома.
Эта комната — идеальный фон для ее золотой красоты, подумала Корнелия и пожалела, что не выбрала для приема герцога какого-нибудь другого места. Но мысль мелькнула и исчезла, и в следующую минуту Корнелия уже радовалась тому, что он увидит ее среди атласа и парчи, позолоты и серебра, а не в окружении атрибутов ее былой нищеты.
