На следующий день их нашли, в целой ирландской миле ниже по течению. Старый О’Мур одной рукой вцепился в платье Норы, а другой словно держал ее за ворот, так что шея и спина у бедняжки были почти что голые. Нора судорожно вытянула руки перед собой, как видно любой ценой пытаясь убежать, и лицо у нее совсем побелело, а в больших, навеки потускневших глазах застыло отчаяние, да смилуется над ее душой и над всеми нами Господь.

Похоронили их достойно, со свечами, саванами и заупокойной службой, и поминки устроили как полагается, потому что их история обошла всю округу, и все жители Кэшела оплакивали бедняжку Нору. Кто только не съехался на погребение — и О’Брайаны из Энниса, и О’Муры из Крушина, и Мёрфи и их друзья из Типперери, даже из Клонмела. На поминках подавали изобильные яства и крепкое виски, щедро оделяли всех пришедших, — так жители Кэшела старались выказать старинное ирландское гостеприимство, ведь Нора и ее отец нашли в Кэшеле свою погибель, и они полагали, что должны достойно проводить их в последний путь. На похороны пришли графства Клэр и Типперери до последнего бродяги, пригласили трех знаменитых плакальщиц, одну из Энниса, другую из Типперери, а третью из Лимерика. Они славили и чествовали Нору весь день и всю ночь, до самого погребения. Нору похоронили первой, в часовне святого Кормака, прямо возле могилы архиепископа, а О’Мура как можно дальше от ее могилы, у самой стены, чуть ли не под камнями, возле больших ворот, тех, что слева, и никто из скорбящих не сказал о нем ни единого доброго слова.

Бедняга Падди не ходил ни на поминки, ни на похороны, потому что, как только ему передали печальную весть, он точно в какой сон наяву погрузился, и родня не могла его пробудить. Потом он стал снова работать свою работу, а сам тихий, будто не от мира сего. Но вот дней этак через десять и говорит он матери: «Матушка, прошлой ночью ко мне приходила Нора. Встала рядом со мной, положила руку мне на лоб и велела мне идти в Кэшел и никогда более с нею не разлучаться». Тут его мать от страха стала сама не своя, решила, что Падди повредился умом. Как ни старалась она его утешить, все было тщетно: ночью он пропал. Родные как-то проследили, что он добрел до Кэшела, но там он от них ускользнул и спрятался, так что в конце концов они от него отступились. Днем он скрывался где-то среди камней и спал, а ночью ему являлся призрак Норы, сидел рядом с ним на камнях часовни и под арками собора, и он стал ухаживать за ее могилой, а потом и за могилами всех, кто вечным сном спал на Скале. С друзьями он всякую связь утратил, но жители Кэшела стали приносить ему хлеб и картошку и оставлять на видном месте. Тем он и кормился. Так он прожил на Скале шестьдесят один год, никуда не отлучаясь, иногда показывался и днем, во время очередных похорон, повторял: «Вот и еще мне друг будет» — помогал скорбящим, и ни одно кладбище в Ирландии не содержалось в таком образцовом порядке, как погост в Кэшеле.

Когда он состарился и научился говорить с миром духов, Нора стала приходить к нему каждую ночь и приводила с собой других призраков — королей и архиепископов, что покоятся в Кэшеле. Находились среди жителей Кэшела и те, кто собственными глазами видел, как старик опирается на руку Норы и как он беседует с духами мертвецов, некогда доблестных и славных. Однажды его нашли на могиле Норы, холодного и бездыханного, и похоронили рядом с нею, упокой Господь его душу. Там он и спит вечным сном, прости ему Господь.

Говорят, будто он был всего-навсего бедный старик, один из нищих духом, но и ему воздастся за его кротость, ведь среди ангелов убогим и презренным лучше, чем среди смертных.