Затем он покосился на труп и тут же отвел взгляд.

– Мы совершенно уверены, что покойный… – На этом слове его голос дрогнул, пришлось повторить: – Что покойный – мистер Пеннфорд Деверик? Кто-нибудь может это подтвердить?

– Я подтверждаю, – сказал главный констебль.

– А кто-нибудь из свидетелей?

– Подтверждаю, – откликнулся Мэтью.

– В таком случае я констатирую его смерть. – Он откашлялся. – Мистер Пеннфорд Деверик мертв. Вы подтверждаете?

– Да, подтверждаю, – сказал Лиллехорн.

– Свидетели?

– Да уж, мертв, как треска на сковородке, – ответил Феликс Садбери. – Погодите-ка, а разве не нужно сперва дождаться его жену и сына? Ну, прежде чем… делать все остальное?

– За ними уже послали, – сказал Лиллехорн. – Да и вряд ли кто-то захочет смотреть на мистера Деверика в его нынешнем виде, согласны? Я бы не захотел.

– А она, может, хочет.

– Пусть это решение примет Роберт, после того как… – Лиллехорн на секунду умолк, так как в этот миг Маккаггерса стошнило в пустое ведро, а затем продолжил: – Осмотрит тело.

– Кажется, я сейчас грохнусь в обморок, – вымолвил Кови. Колени его дрожали.

– Крепись! – Мэтью все еще держал его под руку.

Зед опустил льняную тряпку в ведро с водой и промокнул ею бледное, изнуренное лицо хозяина. Маккаггерс еще раз нюхнул бутылочку с неким стимулирующим средством.

Городу невероятно повезло – и в прямом, и в переносном смысле – иметь на службе человека с такой феноменальной памятью и такими обширными познаниями в анатомии и искусстве, как Эштон Маккаггерс. Вы могли побеседовать с ним в понедельник, а в субботу он без труда воспроизвел бы ваши слова – и вдобавок назвал бы точное время оного разговора. Юноша подавал большие надежды равно в искусстве и медицине, но лишь до того момента, когда приходилось иметь дело с кровью или мертвой плотью. Тогда он моментально разваливался на куски.

Впрочем, обширные его познания и прочие достоинства перевешивали означенные недостатки, по крайней мере на той службе, которую поручил ему город. И хотя врачом он не был (и никогда им не стал бы, покуда кровь не обратилась бы в ром, а плоть – в свежий коричный кекс), работу он выполнял исправно, сколько бы пустых ведер ему для этого ни требовалось.

Сегодня, прикинул Мэтью, потребуется ведра четыре.

Зед невозмутимо смотрел на хозяина в ожидании сигнала. Маккаггерс кивнул, и Зед принялся за дело: взял другую белую тряпку, окунул ее во второе ведро и начал стирать запекшуюся кровь с лица убитого. Мэтью наконец понял назначение ведерного трио: одно – для омовения покойника, второе для ободрения Маккаггерса, а третье… для иных нужд.

– Как я понимаю, причина смерти всем ясна? – спросил Маккаггерс главного констебля, вновь покрываясь испариной.

– Ему перерезали горло. Согласны? – Лиллехорн вопросительно посмотрел на свидетелей.

– Да, перерезали горло, – прохрипел Диппен Нэк, а остальные либо кивнули, либо выразили согласие вслух.

– Принято к сведению, – молвил Маккаггерс. Увидев, как тряпка Зеда темнеет от крови, он вздрогнул и вновь склонился над ведром для иных нужд.

– А вот этот хотел обчистить его карманы, сэр! – Нэк ткнул Мэтью дубинкой в шею. – Мы его застали прямо на месте преступления!

– Я же сказал, личные вещи убитого мне передал священник. Они с доктором Вандерброкеном осматривали тело, когда я подоспел.

– И где же в таком случае преподобный Уэйд и врач? – Лиллехорн поднял густые черные брови. – Кто-нибудь их видел?

– Я и впрямь кого-то видел возле тела, – заметил Садбери. – Вернее, двоих.

– Это были священник и врач?

– Я в темноте не разглядел. А потом сразу такая толпа набежала, что уже ничего было не разобрать.

– Корбетт! – Лиллехорн пробуравил Мэтью взглядом. – Почему они не остались на месте преступления? Вам не кажется это странным? Зачем столь почтенным господам… ну, скажем, растворяться в толпе?

– Это вы у них спросите. Возможно, они торопились по какому-то неотложному делу.

– Что может быть неотложнее, чем убитый Пеннфорд Деверик? Хотел бы я знать! – Лиллехорн взял из рук Мэтью кошелек и золотые часы.

– Позволите заметить, что это было не ограбление? – спросил Мэтью.

– Позволяю. Вполне вероятно, что это было прерванное ограбление. Кови!

Филип Кови едва не выскочил из башмаков:

– Да, сэр?

– Вы говорите, что были пьяны и едва не споткнулись о тело, верно?

– Верно, сэр.

– Из какого трактира вы шли?

– Из… э-э… как бишь… простите, сэр, нервы разыгрались. Я шел из… э-э… «Золотого компаса», да! Нет, постойте… из «Улыбчивого кота». Да, сэр, из «Кота».

– «Улыбчивый кот» находится на Бридж-стрит. Вы живете на Милл-стрит, не так ли? Почему же вы прошли мимо Милл-стрит и двигались по Смит-стрит в противоположном от дома направлении?

– Не знаю, сэр. Может, решил заскочить в другой трактир…

– Между Бридж-стрит и тем местом, где вы якобы наткнулись на тело, множество трактиров. Почему вы не зашли в один из них?

– А!.. ну…

– Как лежало тело? – вдруг спросил Маккаггерс.

– Как лежало, сэр? Ну… на спине, сэр. Я едва на него не наступил.

– Почему у вас руки перепачканы кровью?

– Я пытался его разбудить, сэр. – Дальше Кови забормотал торопливо, как в горячке: – Я ж решил, что это… ну, просто пьяный валяется… упал да заснул! Вот я и решил разбудить… подсобить человеку-то! Схватил его за рубашку… а потом увидел, что к чему.

Маккаггерс на минутку отвлекся от разговора: сунул руку в ведро с чистой водой и охладил лоб.

– Вы обыскали этого человека, Гарднер? Ножа при нем не было?

– Обыскал, ножа нет. Но он мог его и выбросить.

– Что-нибудь еще нашли?

– Пару мелких монет… – Лиллехорн нахмурился. – А что, собственно, я должен был найти?

Маккаггерс, видно, ощутил очередной позыв, спешно наклонился над ведром и содрогнулся всем телом, однако отведать свой ужин во второй раз ему больше не пришлось.

– К примеру, перчатки, которые помогали ему орудовать скользким от крови ножом, – наконец выдавил Маккаггерс. – Ножны. Какой-нибудь предмет, принадлежавший жертве. Мотив. Словом, этот юноша мистера Деверика не убивал. Равно как не убивал он и доктора Годвина.

– Доктора Годвина? При чем тут…

– Полно, к чему эти экивоки. Совершенно ясно, что Годвина убил тот же самый человек.

Последовало долгое молчание. Лиллехорн наблюдал за работой Зеда: тот отирал кровь, споласкивал тряпку в ведре, отжимал ее и вновь прикладывал к ранам. Таким образом он почти полностью очистил лицо мистера Деверика.

Наконец Лиллехорн глухо произнес:

– Все по домам.

Диппен Нэк первым рванул к лестнице, следом за ним – Кови. Мэтью двинулся было за мистером Садбери, Ефремом и мистером Аулзом, но Лиллехорн бросил им вслед:

– Все, кроме секретаришки.

Мэтью замер. Не к добру это…

– Простите? Простите, можно я спущусь?

Все сразу узнали голос. Главный констебль поморщился. В дверях на вершине лестницы появился Мармадьюк Григсби с деловито закатанными рукавами.

– Вас здесь не ждали, мистер Григсби. Ступайте домой.

– Прошу прощения, сэр, но на улице такие толпы бродят – я лишь вызвался проводить сюда миссис Деверик и Роберта! Им можно войти?

– Только юноше… Велите ему спускаться, а миссис Деверик пусть…

– Главный констебль желает сперва говорить с вашим сыном, мадам, – донесся голос Григсби.

Юный Роберт – бледный и ошарашенный, с заспанным лицом и растрепанными каштановыми кудрями – ужасающе медленно пошел вниз по лестнице. Григсби, как верный пес, держался рядом.

– Закройте дверь! – рявкнул на него Лиллехорн. – С той стороны!

– Да-да, сэр, простите, виноват! – Григсби громко хлопнул дверью – впрочем, сам при этом остался в покойницкой и с чрезвычайно решительным видом пошел вниз по лестнице.

Зед к тому времени взялся уже за рану на горле. Маккаггерс, которого до сих пор то и дело одолевала трясучка, сумел взять себя в руки и черным мелком набрасывал на бумаге очертания тела, лежащего на секционном столе.