Мерле молча покачала головой. Столько веков поклонялись Королеве Флюирии, обожествляли и возносили ее до небес, а сама Королева об этом даже не знает. Ничего не знает о людях, о том, как много она для них значит. Она — Лагуна. Поэтому для Венеции она — Божество?

— Может ли Фараон быть Богом потому, что египтяне чтут его как Бога? — спросил голос. — Для египтян он — Бог, для вас — не Бог. Божественное видится всем по-своему.

У Мерле не было настроения ломать голову над вопросом о богах и она спросила о другом.

— Это ты в египтянина мое зеркало швырнула и пальцы ему сожгла?

— Нет.

— Значит, само зеркало прыгнуло? Или призрак, который в нем сидит?

— А тебе не подумалось, что ты сама могла бросить зеркало в египтянина?

— Еще что за новости!

— Когда ты слышишь в себе голос, он может быть и твоим собственным голосом. Когда ты совершаешь некоторые поступки бессознательно, именно они оказываются самыми правильными.

— Чушь. Так не бывает.

— Как знаешь.

Больше они не обронили ни слова, но в голову Мерле запала тревожная мысль: что, если ей только чудится, будто она слышит голос Королевы Флюирии? А сама все время разговаривает непонятно с кем. Выходит, что во всех своих поступках она теперь подчиняется не себе самой, а каким-то колдовским силам, которые неизвестно откуда берутся.

Такие размышления нагнали на нее больше страха, чем сознание того, что в ней поселилось нечто чужеродное. Потому что ничего чужеродного она в себе не ощущала. В общем, все жутко перепуталось и вверх дном перевернулось.

Мерле подбежала к устью канала Изгнанников. Праздник еще не окончился, с десяток любителей погулять еще сидели на мостике и беседовали в свое удовольствие или молчали, уставившись в свои кубки. Ни Юнипы, ни мальчишек нигде не было видно. Наверное, они уже давным-давно отправились спать.

Мерле пошла по пешеходной дорожке вдоль канала к мастерской Арчимбольдо. Вода, шурша, плескалась о камень. В последний раз она взглянула на ночное небо и представила себе, как там, недосягаемые для света газовых фонарей и факелов, кружат львы. Гвардисты в темноте ничего не могут разглядеть, но ведь кошки — ночные хищники. Ей казалось, что желтые глаза летучих тварей так и шарят по земле в поисках девочки в мокром разорванном платье, чтобы ее найти и растерзать.

Она постучала в дверь. Никто не ответил. Она забарабанила сильнее. Потом стала колотить в дверь ногами, — грохот разносился далеко окрест. Как же не стучать? Ведь один из львов наверняка мчится сюда, вот он уже снижается, прорезает слои холодного воздуха, потом — пыльную мглу над городом, завесу дыма от костров и каминов, слабый свет фонарей, — и камнем падает прямо на Мерле. Она испуганно взглянула вверх, в небесную темень, и вероятно что-то там узрела — огромные каменные крылья, вытянутые лапы с когтями — и…

Дверь распахнулась. Унка схватила ее за руку и втащила внутрь.

— Что это тебе вздумалось пуститься в бега? — Глаза русалки пылали гневом. Она заперла за Мерле дверь на засов. — От тебя я меньше всего ожидала подобных глупостей…

— Мне надо поговорить с Мастером. — Мерле в страхе оглянулась на входную дверь.

«Там нет никого», — успокоила ее Королева.

— С Мастером? — спросила Унка. Видно, голоса она не слышала. — Или ты не знаешь, который сейчас час?

— Извините. Правда. Очень важное дело.

Она выдержала взгляд Унки и попыталась понять, догадывается ли русалка о случившемся? «Тебя коснулась Королева Флюирия», — сказала Унка не так давно. Ее слова оказались пророческими, прорицание исполнилось сегодня ночью. Ощущает ли она изменение, происшедшее с Мерле? Чует ли постороннее присутствие в ее мыслях?

Как бы там ни было, Унка вдруг перестала упрекать Мерле. Повернулась и коротко сказала: «Пойдем».

Молча дошли они до двери в мастерскую. Здесь Унка задержала Мерле и вымолвила:

— Арчимбольдо еще работает. Он работает каждую ночь. Расскажи ему все, что хочешь рассказать.

С этими словами она исчезла во тьме, ее шаги заглохли в коридоре.

Мерле осталась одна у двери. Она никак не могла решиться поднять руку и постучать. Что сказать Арчимбольдо? Всю правду без утайки? Не сочтет ли он ее сумасшедшей и не выгонит ли из дому? Или того хуже: вдруг поймет, какую опасность она может навлечь на мастерскую и ее обитателей?

Тем не менее в ней росла твердая уверенность в том, что если и рассказывать кому-то обо всем, то именно ему, а не Унке. Русалка боготворила Королеву Флюирию. История, случившаяся с Мерле, могла показаться ей просто святотатством, хвастливой болтовней девчонки, желающей нагнать себе цену.

По ту сторону двери послышались шаги, дверь открылась, и показалось лицо Арчимбольдо.

— Мерле! Ты вернулась!

Она никак не ожидала, что он заметил ее исчезновение. Должно быть Унка ему сообщила.

— Входи, входи! — кивком головы он пригласил ее войти. — Мы уже стали серьезно беспокоиться.

Это было что-то новое. Мерле никогда не видела, чтобы в приюте друг о друге беспокоились. Если кто-нибудь из детей пропадал, его для вида немного поищут и рукой махнут. Ребенком меньше, дышать легче.

В мастерской было тепло. Водяные пары вырывались белыми облачками из многочисленных сосудов, соединенных между собой трубками, шлангами, ретортами. Мастер-зеркальщик приводил в действие свои аппараты только по ночам, когда оставался один. На дневное время откладывал самые обычные дела, чтобы, возможно, не открывать своим ученикам тайны своего искусства. Спал ли он когда-нибудь? Трудно сказать. В глазах Мерле мастер Арчимбольдо был такой же всегдашней частью мастерской, как дубовая дверь и высокие окна с толстыми стеклами, в вековечной пыли которых не одно поколение учеников нацарапывало свои инициалы.

Арчимбольдо подошел к одному из приборов, передвинул какой-то рычажок и обернулся к ней, а из-за его спины, шипя, вырвались к потолку три облачка пара.

— Ну, рассказывай! Где ты была?

По пути в мастерскую Мерле долго думала о том, что же ей следует рассказать Арчимбольдо. Решение давалось нелегко.

— Я не думаю, что вы меня поймете.

— Не беспокойся. Мне нужно только знать правду.

Она глубоко вздохнула.

— Я пришла, чтобы вас поблагодарить. И сказать вам, что у меня все в порядке.

— Ты говоришь так, словно хочешь уйти от нас.

— Я должна покинуть Венецию.

Она ожидала с его стороны всего — насмешки, брани, даже побоев, — но только не того, что он так опечалится. Никакой злости, никаких укоров, одно лишь искреннее сожаление.

— Что же случилось?

И она рассказала ему обо всем. Начиная со встречи с Серафином, про события в заброшенном домике и кончая пленением Серафина и спасением флакона с Королевой Флюирией. Она описывала ему одежду и лица трех предателей, а он каждый раз с досадой кивал, будто ему заранее было известно, о ком идет речь. Она поведала и о голосе в ее голове и, немного смущенно, о том, что выпила содержимое флакона.

Выслушав ее, Арчимбольдо устало опустился на табурет. Вытер платком пот со лба, громко высморкался и швырнул платок в топку. На их глазах огонь обуглил и сжег материю. Они немного помолчали, словно чувствовали, что сгорело и еще кое-что: воспоминание или, скорее, мечты о том, какой могла бы быть жизнь — без египтян, без предателей и колдовских чар, изгнавших Королеву Флюирию из каналов.

— Ты права, — проговорил, наконец, Арчимбольдо. — Быть здесь тебе опасно. И везде в Венеции. А Королева Флюирия может с тобой вместе покинуть город, ибо ты здешняя и сама являешься частицей Лагуны.

— Вы гораздо больше знаете о Королеве, чем нам рассказывали, заметила Мерле.

Он горько усмехнулся.

— Немного больше. Она была важнейшей частью моей работы. Без нее больше не будет волшебных зеркал.

— Но это значит, что… — … что мастерская рано или поздно закроется. Это так. Без воды из Лагуны мое искусство — ничто. Без дыхания Королевы Флюирии, которым овеяно каждое зеркало, мое мастерство бесполезно.