— Видала? — сказал мне Серёжа.
Тётя Рита ворвалась в переднюю, схватила бутылку с молоком и, даже не кивнув мне, исчезла.
— Вот оно, молочко, — снова донеслось до нас.
От этого известия Шурик стал захлёбываться ещё больше.
В переднюю вошёл дядя Паша.
— Не обращайте внимания на ненормальную! — сказал он, а потом, как всегда притворяясь грубияном, позвал жену:
— Ритка, давай сюда!
— Сейчас!
И уже с кастрюлькой тётя Рита появилась в передней.
— Ты посмотри, в чём этот нахал разгуливает в двадцатиградусный мороз! Помог бы даме раздеться, недотёпа! — прикрикнул на Серёжу отец и ловко стянул с меня шубку.
— Не все же такие умельцы, как ты! — съехидничала ревнивая тётя Рита. — Клава, откуда у тебя такая шубка?
— Мама сшила, — ответила я.
— Вот что настоящие женщины умеют! — воскликнул дядя Паша.
— Те, кто сидят дома, а я каждый день номерок вешаю… Клавочка, проследи за Серёжей, чтобы он пальто надевал, а то ещё схватит грипп и заразит Шурика, — попросила меня Серёжина мама.
— Хорошо, — пообещала я, и мы с Серёжей вошли из передней в комнату.
Шурик стоял в своей кровати, вцепившись ручками в сетку. Он гукал и пускал слюни. Увидев Серёжу, Шурик заулыбался во весь свой беззубый рот.
За спиной годовалого младенца на обоях чёрным фломастером были нарисованы голые красавицы с распущенными волосами. Ковбои с пистолетами в руках целились в тебя, с какой бы точки на них ни посмотреть. Бенгальские тигры показывали свои страшные клыки. Тянулись к звёздам небоскрёбы. Люстра в этой комнате, сооружённая из винных бутылок с обрезанными донышками, мне очень нравилась. Вообще Серёжина квартира, так отличавшаяся от нашей, казалась мне куда привлекательней. Я ему так и сказала:
— Твои всё-таки смыслят.
— Сейчас все технари бесятся, — ответил Серёжа снисходительно. — Физики шутят.
На туалете тёти Риты я увидела лупоглазую пластмассовую матрёшку с музыкой. Они тогда были в моде, а теперь их все повыбрасывали — дурной тон.
— Какая прелесть! — сказала я.
— Нравится? Возьми. Мама себе другую достанет. Для неё это не проблема.
— Прелесть, — повторила я, засовывая матрёшку в портфель.
Мы подошли к Серёжиному столу.
— Уроки я уже, как всегда, сделал, — сказал он, раскрывая тетради. — Давай переписывай своим почерком. Устные расскажу завтра по дороге в школу, чтобы за ночь не выветрилось. — И он стал перегукиваться с Шуриком.
— Тут у тебя какие-то скобки непонятные… — заметила я.
— А ты не вникай, — посоветовал Серёжа.
Не вникая, я переписывала примеры своим почерком, когда в комнату вошли дядя Паша и тётя Рита. У тёти Риты была в руках тарелка с манной кашей.
— Давай вечером вместе в кино сходим, — предложила Серёжина мама дяде Паше. — Может, это меня успокоит.
— Отвыкать, отвыкать надо от вредных привычек, — приближаясь к Шурикиной кровати, ответил Серёжин отец.
Шурик насторожился.
— На работе вместе, дома вместе, и в кино тоже вместе! Так можно дойти до того, что и рассказать друг другу нечего будет. Отсутствие в семье обмена информацией — кратчайший путь от свадьбы до развода.
Когда к Шурику приблизилась тётя Рита с тарелкой, он приготовился разреветься. Серёжка быстро подошёл к кроватке брата, и лицо Шурика засияло.
— Сейчас Шурик будет ам-ам, — воспользовавшись этим, сказала тётя Рита и попыталась всунуть ложку Шурику в рот.
Шурик тотчас же всё выплюнул.
— По науке, — сказал дядя Паша, — ты не должна говорить «ам-ам». Разговаривай с ним, как с равным.
— Но он же не жрёт ничего!
Тётя Рита опять попыталась всунуть ложку с манной кашей Шурику в рот. Шурик и на этот раз всё выплюнул.
— По науке, — сказал дядя Паша, — дети лучше всего едят в коллективе.
— А где я тебе сейчас коллектив возьму?
— А ну-ка дай тарелку!
Дядя Паша взял из рук жены тарелку с манной кашей и сказал:
— Серёжа, открой рот.
— Зачем?
— Ты будешь положительным примером, — объяснил наблюдательный и хитрый Серёжин папа.
— Но я не хочу манной каши!
— Открой рот, говорю!
Серёжа открыл рот и подавился манной кашей.
— Видал? — спросил гукающего Шурика дядя Паша. — Теперь ты открой рот, болван.
Как ни странно, Шурик открыл рот и не выплюнул манную кашу.
— Ещё ложечку! — торжествовал Серёжин папа; но Шурик больше рот не открывал.
— Сергей! — скомандовал дядя Паша.
Серёжа послушно открыл рот. После этого и у Шурика прошла вторая ложка.
— Ну? Говорит это тебе что-нибудь? — победоносно спросил жену Серёжин папа.
— А может, по науке у Шурика аппетит пропадает от всего этого? — тётя Рита кивнула на разрисованные обои с голыми красавицами. — Когда студентами были — казалось нормально, а когда дети пошли…
— Может быть, ты ещё предложишь купить телевизор? — зловещим шёпотом начал Серёжин папа, а потом он закричал — Я на всю жизнь студентом останусь, и дети мои будут такими же! Открой рот, Сергей! Как это ты с брусьев сверзился?
— Он не сверзился, он выполнял упражнение, которое никому не удавалось, — вступилась я за Серёжу. — И только при соскоке ногу подвернул…
— Опять отличиться захотел? — спросил Серёжу дядя Паша. — Когда-нибудь ты на этом свернёшь себе шею!
— Не свернёт, — возразила я. — А отличиться всем хочется. Пошли, Серёжа. Я уже всё сделала.
— Надень пальто, нахал! — крикнул нам вдогонку Серёжин папа.
Конечно, Серёжка пальто не надел, как я его ни уговаривала. После манной каши об этом не могло быть и речи. Он ковылял по улице, подставив голую грудь встречному ветру, как Амундсен к Северному полюсу. Я постаралась придать своим глазам восхищённое выражение, как будто он только что съел не три ложки манной каши, а последний сухарь и ремень от собачьей упряжки.
— У нас на очереди Неонила, — сказал Серёжа. — Сегодня ты будешь петь в хоре.
Сохраняя достоинство, я подслушивала из-за пыльной кулисы, о чём говорят у пианино директор Дворца пионеров, Неонила Николаевна и Серёжа.
Весь хор уже выстроился на сцене. Директор был рассудителен.
— Видите ли, Неонила Николаевна, в том, что предлагает Серёжа Лавров, я не нахожу ничего дурного. Посмотрите глазами рядового зрителя, а не какого-нибудь сноба — кого вы в первый ряд поставили?
Я пробежала взглядом по первому ряду хора. Директор был абсолютно прав — всё какие-то пигалицы.
— Девочки в этом возрасте всегда несколько угловаты, — робко попыталась возразить Неонила. — А я отбираю по музыкальным способностям.
— Боже меня сохрани вмешиваться в ваши диезы и бемоли! Но возникает вопрос: что же, во всём нашем городе не нашлось ни одной пионерки, которая сочетала бы в себе всё необходимое? Отчётный концерт на носу, и к Серёжиному предложению стоит прислушаться. Пусть в первом ряду будет стоять хотя бы одна не угловатая девочка и только раскрывать рот. Мы всегда поручаем Клаве Климковой преподносить цветы почётным гостям. И сразу овация. Вы представьте: что, если бы, к примеру, телевизионные дикторы были похожими на вашу Тусю Ищенко? Да я первый выключил бы телевизор. Потому что я не какой-нибудь эстет — мне красивые нравятся.
Я посмотрела на Тусю. Это действительно была умора. Острый носик и тощие косички. Солистка называется. Довод насчёт телевизора показался Неониле убедительным, и она сказала:
— Будь по-вашему. Но как теперь Климкову вызвать?
— Она здесь, — обрадовался Серёжа. — Клава, иди сюда!
Сохраняя достоинство, я вышла из-за кулисы.
— Займи своё место, но только шевели губами, а не пой. Поняла? — распорядилась Неонила.
Девочки в первом ряду расступились, чтобы я заняла своё место. Но мне захотелось встать между Тусей и Серёжей, что я и сделала. Туся посмотрела на меня испуганно. Как-то вся сжалась. Я ей ободряюще улыбнулась.
Неонила ударила по клавишам и пошла эта нудятина: «В движенье мельник жизнь ведёт, в движенье…»
