Рикшы загалдели. Как так можно! Чего они себе позволяют! Чингачгук подтвердил слова хозяина: да, гаишники, злобствуют. По городу не проехать. В лицо смеются и транспорт конфискуют.

Получить лицензию стоит пять тысяч. Каждая коляска рассматривается как отдельное транспортное средство.

— Ну, посудите сами, мужики, — мямлил хозяин, — за каждого я платить не буду, правильно? Так что, если хотите работать, трясите загашники, платите деньги за лицензию, и будем сотрудничать дальше.

— Почему это вы платить не будете? — крикнул Максим. — Платить за наемных работников — ваша прямая обязанность.

— Ты чего! — коллеги в бока его толкают. — Шарахнулся, что ли, на хозяина так!

— По закону все должно быть именно так, — не сдается Максим. — Мы сами на себя не работаем, а потому за лицензию платить не должны. Хозяин нас обманывает.

Хохол криво усмехнулся и демонстративно развел руками в стороны.

— Я гляжу, среди нас провокатор затесался…

— И вправду провокатор, — поддержали хозяина рикши. — Что мы без работы делать будем? Пусть уж лучше побегаем пару месяцев бесплатно, добрый хозяин не откажется за нас по пять тысяч внести. Зато с лицензией будем.

— Да он не только провокатор, — громче всех голосит Чингачгук, — он казачок засланный!

— Точно!

— Я сразу понял, что в нем что-то не то. Труд не уважает, субординацию не чтит, опасные идеи распространяет. На кого работаешь, гнида? — схватил он Максима за грудки.

Тот Чингачгуку, не долго думая, двинул в рыло. Отлетел киргиз. Встал, за скулу держится.

— Вы видели? — заголосил. — Видели?

— Да одумайтесь же вы! — пытался призвать Максим людей к разуму. — Разве не видите, что хозяин нагло вас дурачит? Если мы не станем единым фронтом за свои права, нас уничтожат поодиночке.

Но не слушают разъяренные рикши Максима. Кинулись на него с кулаками. Он парочке свернул челюсти набок, но со всеми разве справишься?

Повалили его рикши на землю, ногами бить начали. И песню запели на китайском языке из фильма «Красный гаолян». Как только выучить смогли?

Еле живым он из заварушки выбрался.

На хорошем счету

— Ой, Дениска, — качает головой директор, — собрание акционеров ведь скоро!

Денис подкладывает под его ноги пуфик.

— И не говорите, Тихон Спиридонович! Вот вам беспокойство-то!

— Беспокойство, беспокойство. Ночами не сплю, кусок в горло не идет.

— Да не думайте вы о нем!

— Как же о нем не думать, глупое ты существо, — усмехается директор. — Это же главное событие в году!

— И вправду, — корчит тупую мину Денис. — Нельзя о нем не думать. Так значит, надо очень много думать. Очень, очень много, чтобы все детали предусмотреть.

— Вот это разумно, — кивает директор, тяжело вздыхая.

Денис жалостливо смотрит на него.

— Устали, Тихон Спиридонович? Может, ботинки снимете. А я массаж вам сделаю.

Директор приподнимает ладошку и великодушно опускает. Значит, можно. Денис стягивает ботинки и принимается массировать одутловатые директорские ступни.

— Аккуратнее! — морщится Тихон Спиридонович. — Мозоли не повреди.

— Ой, простите.

— Елистратов, директор медико-инструментального, загнал меня вусмерть на этом теннисе. Сволочь. Я уж и так отказывался, и этак — нет, поехали играть. А ему как откажешь? Вместе дела делаем… Он же почти профессионально играет, а из меня какой теннисист? Мало того что проиграл, еще и мозоли натер.

— Да, Тихон Спиридонович, — улыбается директору Денис, — вы — бильярдист!

— Это точно! Вот в следующий раз затащу его на бильярд. Эх, покажу ему Куликово поле!

Денис старается. Круговые движения, спиральные, ромбовидные — лишь бы хорошо любимому директору было.

— Хорошие у тебя пальчики, Дениска, — директор расслабился, глаза его закрыты, лишь губы шевелятся на неподвижном лице. — Да и вообще, исполнительный ты такой. Внимательный. Думаю, далеко пойдешь. По крайней мере, пока ты у меня на хорошем счету.

— Спасибо, Тихон Спиридонович, — улыбается Денис. — Лишь бы предприятию пользу принести.

Человек-сосиска

Из «Батрацкого дома» пришлось съезжать. Не потому, что денег не хватило, атмосфера стала невыносимой. На Максима как на предателя Родины рикши да подсобники оглядывались.

«Забит рабочий человек, — думал он, — унижен. В черном теле народ властители держат, с рождения в босяки записывают. А как появится у такого босяка дерьмовая работенка, он и рад ей до задницы. За три гроша горбатиться согласен и всех, кто ему в этом мешает, во враги записывает. И на рабочих трудно сейчас полагаться. Не в том они состоянии, чтобы бороться за свои права. Слабы и духом, и телом. Вытащили из них жизненную силу, отравили чакру. В окончательное и бесповоротное быдло превратили».

Собрал он свои вещички в котомку, вышел на дорогу, поднял руку. Тормознул грузовик. Водитель направлялся в Волгоград.

«Волгоград так Волгоград», — равнодушно подумал Максим.

«Стоимость, рабочей силы определяется рабочим временем, необходимым для воспроизводства этого специфического предмета торговли, — читал он в дороге „Капитал“. — Стоимость рабочей силы сводится к стоимости определенной суммы жизненных средств».

В Волгограде нежданно-негаданно ему блатная работенка подвернулась. По крайней мере, все так говорили. Да и он и сам понимал, что с работой ему крупно повезло.

«Человек-сосиска» — вот как она называлась. Ну, вообще-то официально она промоутером звалась (слово ему понравилось, грозное такое), но никто ее, кроме как «человек-сосиска», не называл. Да и как ее звать иначе? Надеваешь на себя картонный балахон в виде сосиски, только лицо наружу выглядывает, ходишь по площади, приплясываешь и всем проходящим раздаешь бумажки с названием и адресом забегаловки, где эти самые сосиски продаются.

На ногах весь день, зато никакого физического труда!

Приплясывать то и дело приходилось — хоть и весна, но ранняя, холодно. Впрочем, разве это неудобство? Ерунда. Ну, на три буквы рассерженные люди посылают, когда им бумажку вручаешь. Но их тоже понять можно: полно тут таких — один человек-сосиска, другой — человек-шкаф, третий — человек-смеситель. Раздражает. Но посылают нечасто, в основном берут. Потому что с бумажкой можно получить скидку, а до скидок народ падок.

Так что шикарная работа, и точка.

Скидка на сосиски Максиму особенно привлекательной не казалась, потому что его флаер гласил о десятипроцентной скидке на каждую одиннадцатую купленную сосиску. Трудно ему было представить человека, который ради полутора рублей скидки будет покупать одиннадцать сосисок, но сейчас он старался думать поменьше.

«Наверное, не полные дураки это придумывали, — успокаивал он себя. — Видимо, есть в этом какой-то расчет».

С коллегами у него отношения сложились в общем-то неплохие. Не идеальные, но уж в любом случае лучше, чем с рикшами. Во-первых, человеком-сосиской на этой площади он работал один, остальные сосисочные люди были раскиданы по другим участкам города, так что толкаться мясными боками со своими за каждого прохожего не приходилось. Ну, а остальные другое рекламируют — они вроде как не конкуренты.

Все молодые, озлобиться не успели — хорошие ребята.

Хотя Человек-шкаф — вот тот буравил. Не часто, но иногда встревал вдруг в процесс передачи сосисочного флаера со своими идиотскими шкафами и тумбами. Но до драк с ним, слава богу, не доходило.

Зато Человек-смеситель — очень приятный паренек. Всегда дружелюбный, всегда поздоровается. Особенно радует, что кое-что о Марксе слышал и даже называл себя антиглобалистом. Правда, под антиглобалистами он понимал таких веселых, отмороженных ребят, которые мотаются по всему свету и безнаказанно хулиганят. Идеологическая подоплека его интересовала постольку-поскольку, но это уже кое-что. С таким человеком и поговорить можно.

Или вот Человек—стиральная машина. Им работала некрасивая, но милая девушка с пирсингом в губе. Очень общительная чувиха. У нее из-за этого пирсинга всегда проблемы возникали: люди воспринимали его как какую-то отколовшуюся от стиральной машины деталь и думали, что в том магазине бытовой техники, который она рекламировала, все машины некачественные. Но говорливой девчонке удавалось переубедить сомневающихся клиентов, и дневную норму бумажек она все же раздавала.