Я попросила ее поставить такую музыку для меня, она поднялась, подошла к шкафу и сказала, что я буду слушать «Где-то над радугой» в исполнении гавайца по имени Израэль, он играл на укелеле, весил триста килограммов и умер лет десять назад от сильной одышки, вызванной избыточным весом. После чего консультант нажала на «Пуск» и села.

Зазвучавшая затем песня довела меня до слез, такая она была красивая. Под бесхитростный аккомпанемент укелеле поет мягкий и сильный голос, полный любви и смерти, полный боли и надежды, но и то и другое сдержанно, без навязчивости. Удивительно осознавать, что у других тоже есть проблемы, что они чужие в этом мире или чужды себе. Естественно, я разрыдалась. И не могла остановиться. Так что моральный консультант забрала меня к себе домой. Ее зовут Марийке.

27 февраля

Прожила у Марийке несколько дней. Лежала на диване, грустила и смотрела Олимпиаду, пока Марийке была на работе в аэропорту и давала моральные советы. Мой любимый вид спорта безусловно шорт-трек, и я лишний раз убедилась, что Ан Хьюн-Су лучше всех. Как он два дня назад выиграл финал командной эстафеты, это просто невероятно. Я обрыдалась. Я сейчас плачу по любому поводу, это правда, но все равно. Пять стран бежали пятьдесят кругов по небольшому стадиону, всего пять километров, вступающего в гонку товарища по команде все пихали в попу, чтобы придать ему начальное ускорение. В финале бежали Италия, Китай, США, Корея и Канада. На прошлой Олимпиаде шорт-трек выиграла Канада, так что на финалистов давил авторитет канадцев. Почти сразу после старта Канада вырвалась вперед, обогнав США, третьим номером шла Корея. Италия с Китаем тащились сзади. Потом Канада чуть отстала, и Корея оказалась второй. Так длилось довольно долго, но вот Корея вырвалась вперед, а канадцы взбодрились и давай догонять, буквально наступая на коньки, Корея долго не уступала, пока на каком-то повороте канадцы как-то очень ловко не обогнали всех. Меньше чем за десять кругов корейцы снова стали первыми, но Канада вернула себе первенство и вот остается три круга. Я села на диване, я вопила. Два круга, похоже, что Канада не отступится. Темп бешеный. И тут словно бы что-то взрывается в Ан Хьюн-Су. Он еще ускоряется и несколькими молниеносными движениями обходит канадца по правой дорожке. На самом деле такой маневр невозможен, но он сумел, он провел его с такой силой и элегантностью, что у меня сейчас, когда я пишу, мурашки по спине и слезы из глаз. И самое чудесное, что корейцы позволили канадцам так долго идти впереди. Сохраняли полное спокойствие. Даже когда Канада обошла их два последних раза, они не впали в панику, можно было даже подумать, они нарочно позволили канадцам обогнать себя, потому что знали, что Ан Хьюн-Су все поставит на свои места за последние два круга. Ума не приложу, зачем я все это сейчас пишу. Чушь какая-то. Я ведь равнодушна к спорту.

Мне бы следовало сидеть в Христианской гимназии среди других отпрысков преуспевающих семей и слушать разглагольствования фрёкен Мейер о древних греках и их процветавших городах-государствах, по ее словам положивших начало практически всему, что есть у нас сегодня. А что я делаю вместо этого? Валяюсь в крохотной квартирке на окраине Брюсселя, оплакиваю соревнования конькобежцев и не вижу выхода. Очень многое меняется, когда разбивается самолет.

28 февраля

По вечерам меня обихаживает Марийке. Она приносит тайскую еду и пытается меня ободрить. Это у нее не очень-то получается, но она мне все равно нравится. Приятно зависнуть в городе, где тебя никто не знает. И с ней здорово смотреть плохое кино. К тому же у нее есть сосед, Денис, который носит черное и заходит вечером попить чаю и поговорить о смерти. Тип еще тот, из тех, кого легко склонить на двойное самоубийство, но вообще вполне ничего. Он говорит, что если я собираюсь жить дальше, то хватит вести дневник, потому что так я только глубже погружаюсь в свои беды. Все эти «я-я-я» нужно выжечь огнем, говорит он. Поначалу я не принимала его всерьез, по виду совсем мальчик, очень мне нужны его советы. Но сегодня он выдал одну фразу, и теперь мне хочется не просто фиксировать мешанину из мыслей и чувств, а писать. Он сказал: пиши о другом человеке. Например, о своей ровеснице. Дай ей имя и описывай ее жизнь. Вот увидишь, тебе станет легче.

1 марта

Я полетела дальше, направляюсь в Бангкок. Перед отъездом Марийке присоединила мой плеер к своему компьютеру и перекачала мне песню с укелеле, которую мы слушали в аэропорту. Марийке сказала, что я могу пожить у нее еще, но я вежливо отказалась. Теперь, когда я не могу сутки напролет смотреть Олимпиаду, меня одолевает слишком много мыслей. Едва четыре дня назад кончили показывать бег на коньках, как чувство неприкаянности тут же ползком-ползком вернулось назад.

До следующей Олимпиады целых четыре года. Жуть! Интересно, кстати, буду ли я жива тогда.

Я снова в воздухе, какое все-таки облегчение! Едва самолет оторвался от земли, я заулыбалась. Теперь всё — моя судьба не в моих руках, я не могу ни во что вмешаться. Это ощущение рождает интересную мысль: а не стать ли мне летчицей или космонавткой. Буду сидеть себе на международной станции, изредка поглядывая на землю. Но тогда мне бы надо как можно быстрее вернуться в школу, если я и правда надумаю податься в космонавты. Размечталась! Суицидальные космонавты, которые могут выйти из игры в любой момент, скорей всего никому не нужны.

Мы с Марийке вместе доехали до аэропорта. На прощание она поцеловала меня и сказала, что хотела бы полететь со мной, держать меня за руку, тогда она точно будет знать, что я не натворю никаких глупостей. По-моему, не лучшая идея. Так мы бы только рассорились. Она повторила несколько раз, что в Брюсселе меня всегда ждут, я могу приехать в любой момент, здесь меня всегда ждут профессиональный моральный совет или просто чашка чая и теплая постель.

Вчера перед сном я долго думала о словах Дениса. Он прав, мне надо освободиться от себя самой. По большому счету, писать так, как это делаю я, слишком пафосно. Такие дневники пишут только в состоянии глубокого потрясения, но поскольку я пережила потрясение сильнее среднестатистического, то у меня есть извинение. По крайней мере на некоторое время. Но мне хорошо понятно, почему умирающие сжигают свои дневники. Дневники пишется не для того, чтобы их читал кто-то помимо автора, озарило вдруг меня. Смысл дневников в том, чтобы их писать. Бывают, конечно, исключения, вдруг автор совершит потом что-нибудь выдающееся, и людям захочется узнать, каким он был, пока ничего такого не сделал, но ко мне все это отношения не имеет.

Я подумываю начать писать не о себе. Пока я днем валялась в полудреме, меня посетила одна идея. Моя героиня могла бы иметь имя Солнышко, она сама улыбчивость, беззаботность и оптимизм, родом откуда-нибудь с западного побережья Норвегии, бабушка с дедушкой — миссионеры в Черном Конго, папа пусть будет священник, а мама руководит местной Лигой женщин, а потом жизнь Солнышка покатится под гору, и в жопу ко всем чертям.

3 марта

Бангкок. Я просидела больше суток в аэропорту, писала первую главу о Солнышке. Я вижу, что за окном жарко и солнечно, но сию секунду Солнышко для меня гораздо важнее. Я ведь сюда не гулять приехала. Начала я в самолете, и дело пошло очень бодро, но затем капитан сказал: «Команде занять свои места, самолет приступил к посадке», и полет вдруг закончился, к моей досаде; я чувствовала, что пока не допишу главу, не смогу думать ни о чем, поэтому я села в первом же и самом лучшем кафе и продолжила. Я переписывала главу раз восемь-девять. По-моему, я первый раз после смерти мамы, папы и Тома забыла и время, и где нахожусь и впервые ощутила какую- то свободу, что ли. Писать о Солнышке совсем не то, что писать о себе. Это все равно что разгадывать кроссворд, только гораздо интереснее и без подсказок. И мне нравится мое Солнышко. Я уже влюбилась в нее. Поэтому с тоской думаю, как она плохо кончит, как плохо ей придется. Первая глава называется «В Солнышко вселяется Сатана».