П.Е.
Над рекой,
Как будто скрип уключин,
Острый крик рассверливает мглу.
Дышат зори инеем колючим,
Журавли тоскуют по теплу.
Где-то, распластав хвосты удало,
Вьюги по равнинам гулко мчат.
Под сплошным холщовым одеялом
Леденеют стайки тополят.
Им, как журавлям,
Должно быть, снится
Россыпь зёрен солнечных в траве.
– Знать, у вожака, –
Роптали птицы, –
Помутнело с горя в голове...
Он их отведёт за синий полог,
В русло сытых дум и дремоты,
Но его назад,
Как вешний сполох,
Будут звать ольшаника кусты,
Где под ливнем,
Рухнувшим снопами
В утро, затлевавшее серó,
Он нашёл
Призывное, как память,
Спутницы подстреленной перо.
НЕУЮТНАЯ
Пахнут спелостью губы маркие,
Мы с тобой ещё не на «ты»,
А глаза твои – кошки мартовские –
Ищут свадебной темноты.
До чего ж ты рисковая женщина!
Ты угрюми моей не верь.
У меня самого сумасшедшина
Бьётся в сердце,
Как в клетке зверь.
Ну, как вырвется, необузданная,
И пойдёт ломить сгоряча!..
Неполюбленная и неузнанная,
У чужого трёшься плеча.
Неуютная ты, необструганная,
Иззанозишься – чуть коснись.
А тобою не раз обруганная,
Укрепляется в мире жизнь...
В полночь снова мне примерещится
В час рожденья сказок и снов –
Затухающий стук по лестнице
Надломившихся каблуков.
АЗИАТКА
Я не старался свой покой
От жгучих глаз твоих сберечь.
Тебя я вымечтал такой
За тыщу лет до наших встреч.
Тебя я вынянчил в крутой
Кровавой пахоте веков,
Тебя я выстрадал душой
В полынной мгле солончаков.
Качает марева волна
Холмов тяжёлые горба.
Поёт тягуче, как зурна,
Дорогу старая арба.
Верблюжьей чалою губой
От пыли виснут лопухи...
В твоих глазах сквозит разбой
Вихлястых улиц Шемахи.
В твоей крови густой обман
Купцов, ходивших за Ла-Манш,
В походке трезвой, как Коран,
Величье царственных султанш.
Сурьмлённой бровью поведя
У жарких взглядов на виду,
Идёшь ты улицей, ведя
Мужскую гордость в поводу!
БАКУ
Ночка, ночка,
Молодка в соку,
Вызрела звёздами
По кулаку.
Белогривый Каспий
Уронил на скаку
Золотую подкову –
Баку!
Золотая подкова,
Малиновый звон,
Золотая подкова
На весь Апшерон,
Заводскими дымами,
Как стерлядь, копчён,
Месяц с моря
На нерест
Заходит в затон.
Месяц выметал в бухту
Живые огни.
По ухабистой ряби
Раскатились они.
Золотая подкова
На звёздных путях,
Золотую подкову
В крутых берегах
От чужого,
От злого
Охраняя в ночах,
Катера у причалов
Рычат на цепях.
Город
Знойными летами
Насквозь прокалён.
Город,
Чёсанный ветрами
С разных сторон.
Золотая подкова
На весь Апшерон.
Золотая подкова,
Малиновый звон!
Это стихи 1958–1962 годов. Самое начало явления поэзии шестидесятников. Здесь есть всё: и ужас от гибели деревни, и против власти, и горькая материнская доля, и эротика. И все темы объемлющее звонкое, крутого замеса, своё собственное «духмяное» слово.
Обаяние поэта Поликарпова было неоспоримо. Держу в руках поэтический сборник «Мозаика». На титульном листе автограф автора:
«Серёже, милому, которого люблю больше, чем он меня. И не хочу быть за углом. Андрей Вознесенский. Москва. 1961 г.» (Упоминаемые здесь съёмки фильма происходили в 1962 году.) Много лет спустя, на вечер памяти Сергея Поликарпова в 1998 году, а умер он в 1988 году, в Малый зал ЦДЛ пришёл Вознесенский. Кто-то из присутствовавших удивился, кто-то многозначительно осознал появление знаменитости. Андрей замечательно тогда сказал про Сергея, «с которым не расстался после его физической смерти». Елена Михайловна, вдова Поликарпова, сохраняет много книг его современников с автографами. Все вместе они производят внушительное впечатление: коллеги понимали поэта как серьёзное явление литературы.
