Мененхеб! Повелитель Вселенной возрожденных существ, олицетворение кошмарного безумия, в своем нечестивом торжестве поправшего естество природы и Божьи законы! И мне, и Мейнингеру ранее доводилось кое-что слышать об этом мифическом персонаже, имя которого иногда мельком встречалось в самых ужасных и запретных легендах Древнего Египта. В этих же преданиях говорилось и по поводу реанимации, хотя, будучи современными учеными, мы полагали данную тему глупой и абсурдной — нечто из области примитивной алхимии, которая произрастает из корня слепой наивной веры в волшебство.

Фон Лутц, однако, прямо предупреждал, что оживлять людей дано не только Богу и ангелам, но и демонам. В пустое тело мертвеца исчадия ада способны вдохнуть что-то совершенно иное, чудовищное, враждебное нашему сотворенному Господом Богом миру. А Мененхеб — главный мастер подобных процедур…

Темная, ничтожащая реанимация мертвых проявится в гротескном образе големов, унылых тварей, вбирающих в себя безысходность бытия, бесконечно дистанцированного от Бога. Тамплиер со сладостным страхом писал о триумфальном воцарении Мененхеба, которому удастся повернуть вспять реку жизни. Возрожденные мертвецы немедленно приобщатся к потокам крови живых людей, поскольку иного способа поддерживать противоестественный процесс, кроме вампиризма, нет и не может быть. «Остерегайтесь питаться кровью, ибо кровь есть жизнь», — гласит Библия. Лишившись собственной крови, своих жизненных соков, големы будут вынуждены отбирать их у полноценных существ, при этом вдобавок обращая тех в свой нечестивый стан.

Лукавый посланец слепого Хаоса подарит големам-упырям видимость счастливой жизни, научив их множеству отвратительных и ужасных удовольствий и развлечений. Порочная цепь смертей, оживлений и убийств потянется до тех пор, пока на Земле есть еще хоть кто-то, в чьей груди бьется живое сердце и в чьих сосудах течет теплая кровь. А потом холодный саван навсегда накроет эту планету, отдав ее иным сущностям, о которых лучше не говорить.

Тамплиер вскользь бросил также упоминание о том, что Мененхеб найдет неких избранных, которых он каким-то особым образом облагодетельствует и потом заберет с собой во Вселенную черных солнц — искривленный космос, где вечно гремят барабаны и свистят расколотые флейтыдемонов Безумного Хаоса. Интересно, что обстоятельства смерти самого тамплиера, столь же мрачные, сколь и необыкновенные, породили большое количество толков и слухов, наиболее экстравагантные из которых утверждали, что в действительности он вовсе не умер, а загадочным образом исчез, причем незадолго до этого в его замке видели сонм невероятно уродливых чудовищ.

Интенсивное чтение «Летописей черных солнц» непонятным образом очаровало меня и натолкнуло на странную идею собирать в разных уголках Земли какие-либо предметы, связанные с таинством смерти и погребения, благо, мой новый друг Адам Мейнингер обладал большим объемом знаний о всевозможных типах захоронений и их пикантном содержимом. Благоговейное почтение человечества к смерти, пафосный культ мертвых влекли нас как в естественнонаучном аспекте, так и с точки зрения какой-то метафизической парапсихологии.

Мы решили организовать коллекцию останков мертвецов — мумий естественного и искусственного происхождения, скелетов и их фрагментов, черепов, трофеев специфического характера и прочих явлений, напоминающих о былой жизни и смерти своих владельцев. Приступив к реализации дерзкого проекта, в скором времени мы почти перестали обращаться к «Летописям». Однако имя «Мененхеб» накрепко отложилось у нас в мозгах, и мы иногда пытались найти его в каких-то других книгах с тем, чтобы поподробнее узнать об этом демоне. До поры эти поиски были безрезультатны, так что со временем мы их практически прекратили.

Сначала при осуществлении своего замысла мы могли рассчитывать только на собственные силы и к тому же предполагали, что наше собрание едва ли выйдет за пределы родового поместья Мейнингеров. Тем не менее, это нас ничуть не смущало, и, преисполненные решимости откопать как можно больше жутких диковинок, в сентябре 1907 года мы впервые разъехались в преследующие необычные цели экспедиции: Адам отправился в Тонкин, а я в Чили.

Мое пребывание в Атакаме, вопреки ожиданиям, порядком затянулось, что было связано с сенсационными находками в районе Арики. Наш отряд обнаружил в пустыне неподалеку от границы с Перу несколько мумий (одну из них я незаконно присвоил), причем по ряду косвенных признаков мы вычислили, что их возраст составляет… не меньше 10 тысяч лет. Абсолютно необъяснимым казался тот факт, что отсталое во всех отношениях индейское племя чинчорро — первобытная община охотников и собирателей — сумело освоить очень сложные методы бальзамирования. И еще очень странным было то, что между древними обитателями Атакамы и последующими высокоразвитыми индейскими цивилизациями в Андах не было никакой культурной или генетической связи. Значит ли это, что загадочный народ, обитавший здесь в давние времена, почти полностью исчез с лица Земли из-за неведомой катастрофы, оставив лишь небольшое количество выродившихся потомков с оригинальными навыками? И как это согласуется с теорией некоторых криптоисториков, утверждающих, что примерно за 11500 лет до Р.Х. произошел катаклизм планетарных масштабов, уничтоживший много доантичных рас и цивилизаций, в том числе пресловутую Атлантиду? Это представление могло бы очень раздвинуть границы наших знаний о прошлом, ныне почти не выходящих за четырех-пятитысячелетнюю давность Египта.

Тонкинский вояж Адама оказался более коротким; он быстро отыскал и выкупил у французских легионеров высохшее тело буддистского монаха, которое мумифицировалось безо всякого бальзамирования. Как оно сохранялось в жарком влажном климате Индокитая в течение нескольких веков — наука была не в состоянии дать удовлетворительный ответ, и помощь могла оказать только мистика.

В декабре 1907 года я получил от Мейнингера письмо, в котором он сообщал мне о новых перипетиях в своей карьере: его пригласили на работу в Провиденс, в Университет Брауна. Условия, предложенные немцу, были столь заманчивы, что отказываться от этого шанса было бы непростительной ошибкой. Он также надеялся на то, что и я через какое-то время присоединюсь к нему на кафедре археологии, а я, со своей стороны, мог поздравить моего друга с удачным трудоустройством.

Сразу после чилийской экспедиции я отправился в перуанскую сельву, где, без преувеличения, с риском для жизни добыл экземпляры отрубленных человеческих голов, из которых лесные дикари удаляют мозг, засушивают с помощью горячего песка и выставляют на всеобщее обозрение как символы своей боевой доблести. Моя собственная голова имела много возможностей стать таким трофеем, но на сей раз фортуна от меня не отвернулась, и я благополучно возвратился в Лиму с шестью вожделенными предметами, купленными у группы спившихся индейцев за несколько бутылок отвратительного пойла. Правда, они не остались в долгу, всучив три обезьяньих головы (которые я легко мог принять за головы туземцев из-за их несомненного внешнего сходства), но, по крайней мере, остальные три штуки представляли собой отличный материал для нашей коллекции.

Я прибыл в Провиденс без предупреждения в середине августа 1908 года и немедленно встретился с Адамом. Он рассказал мне две новости. Одна меня очень обрадовала — руководство кафедры в лице ее заведующего мистера Алекса Вейсмана приняло решение включить меня в свой коллектив. Другая весть произвела на меня неприятное впечатление. Мейнингер женился на дочери Вейсмана, что уже само по себе было плохо, так как могло воспрепятствовать нашим планам, а еще хуже было то, что их брак основывался на любви. Такое проявление Адамом нежных чувств обеспокоило меня, поскольку, очевидно, означало угрозу его занятиям вещами, которые наверняка не понравятся его будущей супруге.

Однако моим опасениям пока не было суждено сбыться — более того, ситуация развивалась весьма благоприятно. Мистер Вейсман так благоволил зятю, что дал согласие на создание под эгидой Университета Брауна археологического музея в Провиденсе. Свою поддержку выразили также Атеней, мэрия, Публичная библиотека, Историческое общество и ряд других уважаемых учреждений. Правда, мы с Адамом отказались от предложения возглавить музей, поскольку боялись, что это вызовет перекос в характере его экспонатов, а нам не хотелось привлекать к своей коллекции излишнее внимание, которое могло бы ей весьма повредить.