- Ты! - Тит, вместо того, чтобы воспользоваться предоставленным ему шансом и отступить, зашел в комнату. Мщения жаждет.

- Ты что, думаешь, будто тебе все позволено? Что раз ты возле них, то все и можешь, да?

Под «ними» Тит, надо полагать, имел да-ори. Вальрик лишь пожал плечами, нет, он не думал, что ему позволено все, вернее, он довольно четко, гораздо более четко, чем Тит, представлял, сколь узки границы этой мнимой вседозволенности, но объяснять что-либо не собирался. Тем более оправдываться.

Надоело. А Тит уже все решил и теперь жаждал отомстить. Дурак. Кто так кинжал держит, это ведь не охотничий нож, а оружие, настоящее, благородное оружие, которое умеет ценить надлежащее обращение…

Странно, но кинжал в руке Тита казался Вальрику существом не менее живым, чем сам Тит. Илия, забившись в угол, тихо плакала, прижимая к груди измятое платье. Больше она не выглядела ни красивой, ни особенной, обыкновенная ничем не примечательная девчонка, которая попала в неприятную ситуацию. Надо будет извиниться, а то и в самом деле как-то неудобно получилось.

- И кто ты такой, а? - Тит приближался медленно, крадучись, словно шел не на безоружного человека, а на опасного зверя. Вальрику подобная осторожность даже польстила.

- Я - князь Вальрик. Из Вашингтона.

- Вот и возвращался бы в свой Вашингтон, - Тит ловко - только лезвие недовольно блеснуло синевой - перекинул кинжал из руки в руку. - Там бы к девкам и приставал… или тебя оттудова погнали, а?

- Вроде того. - Вальрик не смотрел на кинжал, равно как и не смотрел в глаза противнику, Рубеус учил, что смотреть нужно туда, где зарождается движение, и даже не столько смотреть, сколько чувствовать.

- Погнали, значит… а чего ж так? А ну верно сыскался кто посильнее, ты ж хилый, только с девкой и способен воевать, а настоящего соперника боишься… не надо, не бойся, сильно не покалечу, чуток, чтоб неповадно было…

Тит уже считал себя победителем. Конечно, у него ведь кинжал, да и без кинжала он на голову выше противника и раза два шире в плечах.

- А может тебя, князь Вальрик, в платье обрядить? Глядишь, и девка-то симпатичная получится…

На последнем звуке Тит ударил, подло, снизу, так, чтобы узкое лезвие звериным зубом вошло в живот противника, чтобы по самую рукоять, чтобы насмерть… Тит очень удивился, когда кинжал, пропоров воздух, вдруг выпал из руки, мышцы которой свело болью…

Оказывается, ощущать чужую боль очень неприятно, равно как и чужую ненависть. Вальрик поспешно - пожалуй слишком поспешно - оттолкнул рыжеволосого дурака. Убивать Тита он не собирался, хотя имел на это полное право. Ведь даже в Библии говориться, что кровь за кровь…

Сегодня обошлось без крови, оно и к лучшему.

Вальрик, подняв с пола кинжал - серые разводы булата, черное дерево и серебряная отделка, как только Тит осмелился стащить подобную красоту, если Карл заметит…

Сдавленный крик Илии и сильный удар в спину, который сбил Вальрика с ног. И еще один, по ребрам…

Наверное, должно быть больно. Вальрик перекатился на бок и прыжком - хорошо все-таки, что он не способен больше чувствовать боль - вскочил на ноги. Вовремя, однако. Тит уже размахивался для следующего удара, широко размахивался, словно один из ярмарочных бойцов, которые меряются силой на потеху публики.

Из публики в комнате одна Илия.

От удара Вальрик уклонился, и Тит, довольно щерясь, пообещал.

- Я тебя, ублюдка… и без ножа… руками удушу.

Вальрик кивнул - подобное обещание заслуживает если не ответа, то хотя бы знака, что оно понято и принято к сведению, и в следующий миг Тит с оглушительным ревом бросился вперед. Отступать или уклоняться Вальрик не стал, не то настроение, он просто глубоко вдохнул и резко, как учила Коннован, выбросил сцепленные руки вперед, целясь в грудину.

Коннован говорила, что подобный удар способен остановить быка. Тит больше походил на медведя, но, сдавленно хрюкнув - хотя медведям положено рычать, а не хрюкать - опустился на пол. Короткая судорога, закатившиеся глаза и тонкая полоска крови на губах… Тит был мертв.

Проклятье! Вальрик совершенно не хотел убивать его, а просто остановить, ну и если на то уж пошло доказать собственное превосходство. Доказал.

Онемевшие пальцы не желали разжиматься, а из левого предплечья, пропоров ткань, торчал осколок кости, от которого по белому полотну рубахи медленно расползалось пятно… вот только боли не было. С болью Вальрику было бы легче смириться с этой нечаянной смертью, а теперь… тошно.

Илия смотрела круглыми от испуга глазами, крупные слезы рисовали мокрые дорожки на щеках, а губы слегка подрагивали…

- И-извини, - Вальрик не знал, что сказать. Машинально зажал раненую руку - вид крови неприятен, а белесый осколок и вовсе вызывает омерзение - и шагнул к двери. Дальше оставаться в комнате не было смысла… да и рассказать нужно…

Илия, запрокинув голову - горло у нее белое-белое, а вены нежно-голубые, похожи на зимние реки - завыла, совершенно по-волчьи, тоскливо и одиноко. Слушать этот полувой-полуплач было невыносимо, но уйти, оставив ее здесь, рядом с трупом - невозможно. Это отступление будет самой настоящей трусостью.

- Замолчи!

Илия не услышала.

- Я не хотел, слышишь! - Вальрик схватил ее за плечи. - Не хотел его убивать! Я всего лишь хотел подарить тебе платье, ничего большего! Понимаешь!

- Ненавижу! - Тонкие пальчики Илии с розовыми лунками ногтей впились в лицо. Вальрик не шелохнулся, пускай царапает, лишь бы не выла…

- Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Чтоб ты сдох! Чтоб ты когда-нибудь тоже… вот так… проклинаю!

Вальрик закрыл глаза и терпеливо ждал. Ей легче, а ему все равно… интересно, а способность чувствовать боль когда-нибудь вернется?

Рубеус

Полчаса истекли, а Рубеус так ничего и не придумал. Вернее, он знал, что станет говорить, и знал, что услышит в ответ, понимал он и то, что беседа эта - пустая формальность.

Тогда зачем?

Кабинет Карла находился в одной из башен: полукруглая стена, узкое стреловидное окно, за котором простиралась бескрайняя чернота ночи, вечный сумрак и запах пыли.

Пыли и бумаг, которых здесь было столько, что свободного места почти не оставалось.

- Пришел? Ну заходи тогда, - в этом бумажном царстве Карл смотрелся столь же органично, как в фехтовальном зале, вот только вместо сабли в руках толстая круглая печать.

- Бюрократия, - наставительно произнес вице-диктатор, - это способ существования, который мне противен, но без него никак.

Печать, коснувшись очередного листа - остался круглый синий оттиск - заняла свое место в бархатной коробочке.

- Да ты садись, чувствую, беседа затянется надолго.

Рубеус сел, мебель в кабинете была несколько непривычна на вид, но в то же время весьма удобна.

- Бумаги, бумаги, бумаги… - Карл сгреб все в одну кучу и сдвинул в сторону, придавив кучу железной статуэткой. На освободившемся пятачке пространства появилась бутылка вина и два бокала.

- Будешь?

- Нет. Спасибо.

- Ну нет, так нет. - Карл не настаивает, он вообще ни на чем никогда не настаивает, просто делает, как решил, и все. Вот и сейчас, наполнив оба бокала, Карл подвигает один к Рубеусу, приказывая:

- Пей.

Вкуса напитка Рубеус не ощутил, было как-то унизительно сидеть здесь, делая вид, будто все так и надо.

- Молчишь. Молчание - это предложение собеседнику первым начать разговор, тем самым ты даешь ему некоторого рода преимущество. - Карл, подняв бокал, провозгласил: - За консенсус, к которому мы с тобой либо придем, либо не придем, что кстати, будет весьма и весьма огорчительно. Итак, смею предположить, что обдумав приведенные мной аргументы, ты счел их неубедительными и по-прежнему настаиваешь на своем. Верно?

- Верно.

- Что и требовалось доказать, - Карл отставил бокал в сторону. - Тебе кажется, что ты прав и я должен пойти на встречу. Так вот, я тебе ничего не должен. Ни тебе, ни кому бы то ни было. Со всеми прежними долгами я рассчитался, новых, слава Господу, не наделал. А вот ты мне должен и, надеюсь, понимаешь это.