Девочка… Барон предпочитал не думать об этом. Будет мальчик, продолжатель рода, наследник двух миллионных состояний.

Елена, прочитавшая никак не меньше пяти десятков книг по родильному делу, готовилась к тому, чтобы стать матерью, со всей серьезностью. Это будет ее первенец. Она планировала еще двух или даже трех малышей.

Беременность протекала без осложнений. Ощущая толчки изнутри живота, Елена Арбенина радовалась тому, что вскоре подарит человеческому существу жизнь. Она удивительно похорошела.

Владимир, в котором до поры до времени дремал заправский бизнесмен, путем рискованных операцией удвоил капитал, приобрел шикарный дом на Фонтанке, сошелся с интеллектуальной и творческой элитой Петербурга. Он был на короткой ноге с многими знаменитыми литераторами, отчасти интересовался подпольным движением, занялся изданием рафинированных поэтов, которые считались гениями поболее Пушкина. Денег это не приносило, однако Владимир Арбенин, превратившийся в статного седого господина с тонкими усиками и изящной бородкой, мог позволить себе тратить деньги на искусство.

Семейная жизнь четы Арбениных, несмотря на сплетни, распространяемые злопыхателями, протекала на редкость дружно. Елена стала для мужа скорее другом, чем женой. Они подолгу могли рассуждать о массе интересных вещей, Елена, отличавшаяся блестящими математическими способностями, дала Владимиру несколько ценных советов по вложению денег на бирже – это принесло им около ста тысяч рублей. Она знала, что он изменяет ей, однако по странной уверенности она понимала, что он никогда и ни за что не бросит ее. Владимир и не собирался этого делать. Елена устраивала его во всех отношениях. Он внезапно понял, что в университетских кругах как России, так и зарубежья Елена считалась талантливым ученым, и это только добавляло ему гордости за супругу.

Роды начались неожиданно. Елена, чувствовавшая себя ранним рождественским утром неважно, вдруг потеряла сознание, когда одевалась в спальне. Благо, что верная горничная Ляша, которая нянчила Леночку Корф, помогала своей хозяйке с утренним туалетом и оповестила дикими криками весь дом, что госпоже плохо.

Срочно прибывший доктор констатировал чрезвычайно серьезную ситуацию. Все визиты, намеченные на этот праздничный день, были мгновенно отменены. Владимир мерил шагами кабинет на первом этаже, выкуривая одну за другой крепкие сигареты. Он поручил жизнь супруги и ребенка заботам лучших петербургских врачей.

Родители Леночки находились в Баден-Бадене, и Арбенин строжайше запретил кому-либо давать телеграмму о критическом положении их дочери.

По шикарному особняку на Фонтанке сновали слуги, несколько самых проверенных повитух были вызваны к Арбениным.

Около пяти вечера в дверь кабинета Владимира Арбенина постучали. Кирилл Максимович Эстрегази, светило гинекологии, которого экстренный вызов к Елене вырвал из-за праздничного стола, прошел внутрь и опустился в кресло. Белая рубашка была в крови. Он закурил.

– Кирилл Максимович, как Елена? – первым нарушил молчание Владимир Арбенин. Он, всегда уверенный в благополучном исходе любой ситуации, вдруг ощутил страшную панику. Почему Эстрегази молчит, в чем дело?

Огромный особняк, казалось, тоже затих. За окнами уже сгустилась тьма. Январь выдался на редкость снежным и суровым.

– Поздравляю вас с дочерью, Владимир Ипатьевич, – сухо произнес Эстрегази. – Она появилась на свет десять минут назад.

– А что с моей женой? – спросил Арбенин. – Как Елена, скажите, прошу вас!

– Ее положение очень и очень серьезное, как, впрочем, и ситуация с вашей дочерью, – Кирилл Максимович с наслаждением затянулся. – Я буду с вами откровенен: если они обе доживут до завтрашнего утра, то это будет чудом. Я всего лишь врач, не более того… У вашей супруги оказался скрытый порок сердца, как я предполагаю. Ей ни за что нельзя было вынашивать ребенка и тем более рожать.

– Что вы такое говорите, – ужаснулся Арбенин.

Он не мог поверить, что Елена, которая всегда отличалась крепким здоровьем, находится на грани смерти. Он с ужасом понял, что любит ее. По-своему, по-особому он любит свою некрасивую супругу, которая теперь умирает на втором этаже их петербургского особняка.

– Вынужден вас оставить, – произнес врач, – мне нужно к вашей жене. Советую вам молиться, это единственное, что можно сделать в подобной ситуации.

Бесконечная январская ночь, полная страхов и холода, никак не хотела заканчиваться. Арбенин, проведший всю ночь в кабинете, с тревогой ждал рассвета. Он слышал, как где-то неподалеку бормочет преданная горничная Ляша, молясь за судьбу своей хозяйки и ее ребенка.

Утро застало Арбенина в кресле, в котором он заснул. На мгновение он даже не мог понять – в чем дело, как он здесь оказался. Только потом пришло осознание боли и отчаяния.

Его жена умерла двадцатью минутами раньше, так и не придя в сознание. Его дочь выжила.

Владимир Арбенин ощутил боль утраты. Елены ему будет не хватать. Теперь он оказался вдовцом с дочерью.

Девочка пошла статью в Корфов – слишком большая, слишком тихая, похожая, как определил для себя Арбенин, на лягушку. Он отказался взять ее на руки. Смотря на большой сверток, из которого выглядывало красное сморщенное личико его дочери, он подумал, что вот это чудовище и убило Елену.

Он отдал дочь, которую нарекли Евгенией, на воспитание барону и баронессе Корф, оплакивавшим безвременную кончину единственной дочери. Владимир постепенно пришел в себя, снова стал увлекаться мирскими грехами.

В начале 1897 года он познакомился с очаровательной грацией, синеглазой красавицей с осиной талей и водопадом белокурых волос – Модестиной Циламбелли. Модестина выступала на подмостках Малого императорского театра. Она была вожделенным объектом страсти многих богатых и знаменитых мужчин. Модестина оказалась разборчивой – она милостиво принимала драгоценные подношения, позволяла отобедать с собой у Кюба, но никогда не уступала натиску сгорающих от страсти богатеев. Про нее говорили, что она любовница одного из великих князей, который поклялся убить ее, если она изменит ему.

Сраженный ее совершенной красотой и удивительным шармом, Арбенин, как и десятки других, стал осаждать ее гримерную и квартиру. Он посылал шикарные корзины с цветами одну за другой, преподносил редкостные драгоценности и, наконец, был допущен в святая святых – в обитель дивы.

Модестина встретила его крайне любезно, Арбенин чувствовал, как в нем закипает кровь, когда он видит ее рядом с собой. Недолго думая, он сделал ей предложение. Модестина отказала. Это его поразило и задело. Как может она отвергать его, Владимира Арбенина, известного издателя и миллионера?

Барон Петр Корф, прикованный к тому времени подагрой к инвалидному креслу, устроил Арбенину скандал, когда узнал, что тот собирается сделать своей новой женой какую-то танцовщицу.

– Она не станет мачехой моей обожаемой Женечки! – кричал старик. – Я лишу тебя наследства, я отпишу все капиталы Евгении!

Владимир Арбенин, саркастически усмехнувшись, заметил:

– Петр Александрович, я сам достаточно обеспечен для того, чтобы прокормить жену и дочь. Модестина станет моей женой, запомните это!

Барон использовал последний козырь – он открыл Арбенину глаза на происхождение Модестины Циламбелли. Уверявшая всех, что она появилась на свет в знойном Неаполе как незаконнорожденная дочь одного из кардиналов, она на самом деле оказалась Матреной Афанасьевной Жужжелицей, дочерью купца из Новгородской губернии, предки которой были крепостными в течение многих столетий.

– Вы думали, это меня остановит? – приподнял бровь Арбенин. – Скажу вам более, я на прошлой неделе заплатил одному пронырливому журналисту пятьсот рублей, чтобы он не печатал это в своем грязном листке. Я люблю Модестину.

Грация Малого императорского театра все же дала согласие, когда Владимир Арбенин на коленях умолил ее принять кольцо с желтым бриллиантом как знак того, что она согласна выйти за него замуж. Матрена Жужжелица, она же Модестина Циламбелли, достигла того, к чему так стремилась, – она стала не содержанкой или любовницей одного из столпов общества, миллионера и крупного издателя, а его законной супругой. Ей больше не требовалось разыгрывать из себя снежную королеву, ее час пробил.