Пробил час икс: я под прицелом камеры, не желающей упустить ни одного важного момента, нажала на кнопку домофона, предварительно, по телефону, указанную Пьером Ришаром, и мы вошли в святая святых.

Дверь нам открыл мужчина, внешне походивший на члена семьи бывшей бразильской модели, и черный кот, который впоследствии испортил своими коготками мою шелковую блузку от бравых итальянских парней Дольче и Габбана, когда я в ожидании конца спортивной тренировки знаменитости пыталась записать с ним на камеру дикторское вступление. Вместе с нами ожидал этого же конца ришаровский пресс-секретарь, который в тот день видел меня впервые и считал необходимым присутствовать при встрече. Всякое, наверное, бывало. Может быть, безумные журналистки пытались поцеловать звезду прямо в губы, предварительно не почистив зубы. Позже пресс-секретарь мне уже доверял, и поэтому я его больше не видела. Наверное, его успокоила моя ослепительная улыбка. В смысле чистоты зубов.

Коротая время, мы с включенной камерой осмотрелись. Гостиная была совмещена с американской открытой кухней, на барной стойке которой виднелась звездная чашка с остатками звездного кофе. Чуть поодаль на столе лежала огромная мозаика из кусочков фарфора – то ли звезда, то ли бывшая бразильская модель «творили» (от слова «творческий человек» в первом случае или от нечего делать во втором). Всюду были видны маленькие Пьеры Ришарики в виде кукол, картин и карикатур. В углу стоял синтезатор и шкаф с дисками. Наверху висели старые афиши с анонсами фильмов, в которых снимался хозяин дома. В отдалении видавший виды кожаный рыжий диван соседствовал с журнальным столиком, окруженным стульями интересной конструкции из кожи, шнуров и дерева. Все это оживлялось множеством растений и деревьев в кадушках.

Наконец одна из дверей отворилась и в зал вошел великий французский актер Пьер Ришар. Как я узнала впоследствии, Ришар родился Львом по гороскопу, что объясняло его широкую улыбку, доброжелательность, безграничное обаяние, то есть желание понравиться и произвести наилучшее впечатление.

Мы присели на рыжий диван и проговорили под камерой о том о сем минут сорок. Я узнала, что Интернет врет, задав Ришару вопрос, основанный на слухах, распространяемых великой паутиной. Я спросила звезду, известную своей уживчивостью с партнерами по фильмам, почему же ему не удалось ужиться с четырьмя женами.

– С чего вы это взяли? – удивился он.

– Нашла в Интернете, – с гордостью продемонстрировала я свою техническую грамотность и подготовленность к интервью. – Там я почерпнула информацию, что у Вас двое детей от четырех бывших браков.

– Бред какой-то. У меня действительно два сына, но жена была всего одна, мне что, теперь с этим Интернетом судиться, что ли? – недоуменно спросил Ришар.

Ответить я не смогла, потому что воображаемый судебный процесс над Интернетом перегрел мой процессор.

Да что я мучаюсь, вот он, наш разговор перед вами:

Ax, да, ведь мы говорили по-французски! Для членов ОБИИЗ – Общества борьбы с изучением иностранных языков, так и быть, переведу… Была бы я ворчливой старой бабкой, то возмутилась бы: «Вам не только тут книжки пиши, вам еще и переводи…» Ну ничего, ворчливой старой бабкой я еще буду, а пока, так и быть, поработаю переводчиком.

Начала я с вежливого вопроса о том, есть ли у звезды психотерапевт. Пьер Ришар не подал виду, что готов меня выставить, не дожидаясь окончания интервью, и с выражением, показывающим, что он психически вполне здоров, ответил категорически:

– В конце концов, у меня даже аллергия на психотерапевтов, моя психотерапия – это съемки в фильмах.

Я, сделав вид, что аллергия – это еще не болезнь, но уже – не здоровье, продолжала в том же мило-агрессивном духе, почерпнутом мной из популярных французских ток-шоу, типа «оральный секс – еще не измена», и поинтересовалась, снижает ли профессиональный успех потребность в любви публики.

– Мне любовь зрителей не надоедает, – заметил Пьер, – я по природе очень щедр с моей публикой и жду от нее той же щедрости, а так как она достаточно щедра, получается неплохой обмен. Поэтому мне все это еще не наскучило с тех пор, как я начал сниматься.

Злой маленький психоаналитик во мне пропищал за меня:

– А говорят, что люди стремятся к публичной любви тогда, когда им не хватало любви в детстве?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – ответил тем не менее Пьер, – так тщательно я не изучал себя, да и детство у меня было не очень несчастным, и я очень нежен с моей матерью, моими друзьями и зрителями.

– Если так все прекрасно, то давайте поговорим о грустном, – решила добрая я, – например, смерть близкого человека – это делает старше и мудрее? Учит философскому отношению к жизни?

– Я не уверен. В любом случае смерть близкого человека меня очень трогает и заставляет переосмыслить понятия и в особенности учит наслаждаться этим прекрасным подарком, каковым является жизнь, и может быть, это и есть то философское отношение к жизни, о котором вы говорите.

Меняю вектор, как настоящий разведчик:

– Можно ли добиться успеха без правильного питания?

– Самое трудное в успехе, – вздохнул актер, – это такой стиль жизни, который редко сопровождается здоровым питанием: нас часто приглашают в рестораны, но мы и сами имеем возможность пойти туда, поэтому там и питаемся.

– Вы тяжело перенесли переходный период в подростковом возрасте? – я развернула свой танк в новом военном маневре.

– У меня было особое детство, так как оно прошло в пансионе, а это само по себе достаточно травматично. Я был скорее физически слаб, но решил, что всегда можно себя защитить. У нас в классе были те, кто силен интеллектуально, и те, кто сильнее физически, я не относился ни к тем, ни к другим, но были и такие, кто смешил других, и это оказалось особой формой власти, так как их защищали те, кто был сильнее физически. В пансионе бывают кланы, и будучи слабым, но смешным, я оказался под защитой сильных.

Пьер засмеялся, а я подумала вслух, что остроумие – это наивысшая форма интеллекта.

– Кроме тех случаев, – продолжал улыбаться он, – когда все смеются над тобой, потому что ты – дурак.

Интересуюсь, чего бы он никогда не смог простить или забыть.

– Я думаю, что со временем все могу забыть, – грустно улыбнулся Ришар, – то есть правильнее сказать я ничего не забываю, но нужно время, чтобы простить. Меня несколько раз тяжело предавали друзья, и я до сих пор помню об этом. Думаю, что я простил, но общаться с ними не хочу.

Пытаюсь понять, какого рода были предательства, неужели и его обворовывал агент?

– Нет, – покачал головой актер, – у меня многие воровали, но не из кармана. Я часто давал деньги в долг, а мне их никогда не возвращали. Но были и предательства пострашнее…

Отказ любимой женщины?

– Я не считаю это предательством, это ее право…

Тем более что я с трудом представляю себе толпу женщин, отказывающих Пьеру Ришару.

Пьеру понравилась моя уверенность в нем:

– Это очень мило с вашей стороны.