Тут же с воем прянуло вверх большое светлое пламя. Мы немного отошли назад, уселись в своем углу на землю и молча уставились на костер. Огонь мы любим. Он стремительно рвется к небу, отбрасывая оранжевые языки, а на земле тем временем раздается хруст. Пламя ныряет вниз, насылая на скопище вещей свои маленькие синие языки, и старается распространиться дальше, во все щели просовывая свои корни. Сначала из-за бензина костер полыхает почти без дыма. Затем огонь набрасывается на разную гниль, пластмассу, белую краску холодильника, электрические провода, содержимое тюфяков. И тогда от пылающего костра к небу поднимается огромный столб черного и едкого дыма. Некоторые вещи скручиваются, трескаются, некоторые шипят. Пластмассовые бутылки превращаются в маленькие черные и зеленые шарики, которые плавятся и скапывают вниз. Порой кажется, что пламя затухает, и дым так густеет, что закрывает свет заходящего солнца. Тогда мы суетимся вокруг него, стучим палками, переворачиваем все сооружение. Костер снова разгорается, накидывается на кипу газет, и опять в воздух, шипя и отбрасывая пучки искр, поднимается желто-белое пламя. На нас обрушивается волна тепла, опаляющая волосы и брови. Пламя распадается на два, на три, на четыре. Оно образует дрожащие вершины, а по долине стелется черноватый пар, широкие плоские пузырьки исчезают у поверхности. Ни на что больше мы не смотрим. Лица у нас желтые от огня, и мы вдыхаем пахнущий гарью теплый воздух. Мы словно сидим перед кратером вулкана и глядим на выбросы лавы и пепла из недр земли. Особенно красиво горит бамбук. Он взрывается участок за участком, и сжатый воздух воспламеняется и взмывает вверх. Примерно через четверть часа пламя стало устойчивым. Оно пронизывало всю пирамиду, плясало, издавая шум, как в кузнице. Большое тре- [211] угольное пламя распадалось, соединялось вновь, вновь распадалось, вновь соединялось. Уже было не видно, что горит: просто черная куча, откуда без конца вырывались нацеленные на небо языки пламени, переливавшиеся сотнями разных цветов. Стена тепла наплывала на нас, заставляя отодвигаться. А с другой стороны подпирал ночной холод, пустота. Ты не можешь уйти, ты привязан к горящему костру и глядишь на сияющее без перерыва белое пятно, на воду, которая не падает, а течет снизу вверх, не останавливаясь. Поднимаются над огнем, уносятся с черным дымом искры, похожие на безумных светлячков, которые затем гаснут и вновь опускаются, опалив крылья. Ты слышишь, как дрожит земля, этот звук окутывает тебя, жара давит на барабанные перепонки, пронизывает до костей тело. В этот момент нужно всеми силами сопротивляться, чтобы тебя не увлекло в костер. Вдыхаешь странный далекий запах, запах прокаленной краски, расплавленных шин, загоревшегося дерева. Ты смотришь на все это, ты так близко от огня, что сам вот-вот обратишься в пепел. Порой языки пламени бегут по земле, следуя за ручейком расплавленной пластмассы, и у тебя пощипывает лоб и руки. В пылающий костер летит все подряд: ветки, скомканная бумага, кости, осколок стекла, — все это сразу исчезает, дробится, поглощается огнем, улетучивается. Огонь пожирает, землю, камни, воздух, глаза, взирающие на него, и все в нем исчезает. Он единственный в этих горах живой, и в нем заключены вся сила, все мысли.
Мы стоим перед ним, не шевелясь, лицом к жаркой стене. Эта стена невидимая, ее нужно уметь пересечь, как бы погружаясь в воду. Проходя через нее, ощущаешь всем телом горячее прикосновение, волосы потрескивают, и ты чувствуешь запах паленого мяса. Это продолжается лишь долю секунды, и боль такая быстрая, что ты не успеваешь вскрикнуть. Одним прыжком ты погрузился в пламя и очутился в середине костра. Ты стоишь в огне и смотришь.
Теперь ты один в центре огромной пустыни и вдыхаешь перегретый воздух. Опьянев от жара и дыма, нетвердой походкой ты чуть продвигаешься вперед. Сначала ничего не видно, пламя почти совсем ослепило тебя. Потом зрение постепенно к тебе возвращается, и ты видишь, что нет ничего столь прекрасного на земле, хотя, может, это уже не земля. Это хмельная, со светящимся грунтом планета, накрытая красным дрожащим небом. Со всех сторон на горизонте пляшут высокие языки пламени. В зените черный смерч, из [212] которого медленно падают большие бабочки с шелковыми крыльями. Земля тоже дрожит, образует под ногами складки, коробится, усеянная обломками камней, остывшими кусками лавы, кусками пемзы. Везде царит сильный запах гари, расплава. Ты неторопливо идешь танцующей походкой, потому что ты сам стал как пламя. У тебя белое прозрачное тело, а твои длинные волосы — языки красно-оранжевого пламени. Вокруг невидимые вихри газа, они щекочут кожу, и твои ноги вместо следов оставляют дорожки из пепла.
Все прекрасно, когда ты в стране огня. По светящемуся песку ползут животные: красные ящерицы, саламандры; в ореолах света летают птицы. Особенно много бабочек и крылатых муравьев. Их видимо-невидимо, слепые и безумные, они тучами вьются в раскаленном воздухе, кружатся, сталкиваются друг с другом. Стоит такая жара, что можно без спички зажечь сигарету. Надо только взять ее в рот и втянуть воздух.
В этой стране нет ни солнца, ни ночи. Небо продолжает сиять, и языки пламени колеблются, словно простыни на ветру. Земля сверкает всеми своими частичками слюды, всеми кристалликами серы. Изредка замечаешь обугленные стволы деревьев с черными скрученными ветвями. Есть тут и липкие, покрытые волдырями растения, и кактусы с острыми грозными колючками красного цвета. Идя наугад танцующей походкой, ты приходишь к огненной реке, которая медленно течет между обожженных отвесных скал, скрываясь затем в глубинах земли. В этой стране все беспрестанно обжигает — воздух, земля, вода. Однако не хочется ни пить, ни есть, потому что тебя питает огонь. Ты сам свободным пламенем идешь по огню.
Все кругом белое, желтое, красное, оранжевое. Вдалеке — несколько голубых пятен, что-то вроде озер холодного огня, неопалимых купин. Небо такое прекрасное, что можно созерцать его месяцами, — огромный озаренный свод, который ходит туда-сюда, большое светлое пространство, которое без конца исчезает и появляется снова, а прямо в зените — клокочущий вихрь черного дыма.
До тебя доносится необычная музыка. Небо все время гудит, не очень сильно, но этот постоянный гул, напоминающий шум работающего мотора, давит на уши. Слышатся мимолетные звуки, далекие взрывы, грохот горных обвалов, светящихся лавин, щелканье, скрежетанье, шипение пара, Все кругом плавится, испаряется, кипит, выделяет газ. Твоя одежда развевается, хлопая, как полощущееся на ветру белье, и при каждом шаге хрустят панцири насекомых. В теплом [213] воздухе покачиваются в поисках огненного центра бабочки. Иногда, подлетев, они натыкаются на твое лицо и падают на землю, продолжая барахтаться.
Земля все время меняется. Иногда перед тобой большие скользящие холмы, фосфоресцирующие горы, но приближаешься к ним, и вот горы оседают, образуя фиолетовые расщелины, куда падают каскадом снопы искр.
Или видишь вдруг море, но действительно ли это море? Огромное пространство с глубокими отблесками, где медленно ползут волны, окаймленные красной пеной. Волны набегают на огненный песок и тут же воспламеняются, поднимая кверху множество мелких частичек непрогоревшего угля. Это сильно пузырится закипающий океан, и, когда бросаешь туда камень, он вспыхивает и обращается в пар. Ты продолжаешь идти вдоль этой пустыни и тоже ищешь чрево огня — место, самое прекрасное в мире.
Ты неторопливо бредешь по этой бесконечной стране. Когда же устаешь, усаживаешься на глыбу застывшей лавы и глядишь на языки пламени, пляшущие на горизонте. Здесь тебе не грозит, что придет ночь и минет время. Или ты засыпаешь в горячем песке и следишь, как меняются небеса, как сквозь черный дым пробегают молнии. Бабочки чертят в небе спирали, разлетаются, слетаются. Мелькают огненные птицы с красными пятнами на грудках. По краям болот замерли в своей асбестовой броне аллигаторы — давние хозяева огня. Саламандры зарываются в туннели из раскаленных углей и делают норы в угольных глыбах. По-прежнему птицы пересекают небо, оставляя за своими хвостами светящиеся вихри. Шумы разверзаются и смолкают, как будто зевает огромный дракон.
