Уходя она зафиксировала статику квартиры. Что изменилось? Ага… вон той газеты на журнальном столике не было. Лежит холмиком, словно что-то прикрывает. Ощущения недобрые. Может бомбу оставили? Нет, железом не пахнет… железом и взрывчаткой не пахнет, но запах все равно непередаваемо мерзкий. Мила осторожно приблизилась к столику, щелкнула пальцами в воздухе, сбрасывая газету и отшатнулась. Прямо на нее, ощерившись в мертвом оскале, таращилась желтыми остекленевшими глазами, отрубленная кошачья голова. Черная шерсть стояла дыбом. «Вот уроды!» Справившись с отвращением Мила склонилась над столиком и поморщилась. Словно ножом чиркнули по сердцу. Голова покоилась прямо на большой фотографии — портрете Никиты. Фотография, помнится, она была вставлена между стеклами серванта, крест на крест перечеркнута красным фломастером. Кроме того с отрубленной кошачьей башки на нее натекла лужица крови, которая еще даже как следует не запеклась. Свежая. А вот под столом, пластиковый пакет со следами крови… в нем голову и принесли. А где ж забили бедную животину? Точно! Этот мерзкий запах — запах смерти ощущался еще на крыше.

Мила вышла на лестничную площадку и не запирая дверь, а просто притворив ее за собой, вновь поднялась на крышу девятиэтажки. Несколько секунд постояла прислушиваясь к ощущениям и безошибочно выбрав направление пересекла крышу, перепрыгивая через бетонные ребра. Охотничье чутье не обмануло. Возле противоположного края крыши, прислоненный к трубе вентиляции, лежал большой черный мешок в котором обнаружились, как собственно обезглавленная кошка, так и орудие казни — окровавленное ножовочное полотно. Бедняге похоже отпилили голову живьем. Что за странные действия? Зачем? Напугать? Кого? Ну не Истинную же… значит Наблюдателя… Никиту… Предупредить, чтоб не лез, а то будет то же самое с ним самим. Но ведь они хотят выйти на матку по следам Никиты. Или уже сами могут, своими силами? Или просто издеваются, от глупой своей «муравьиной» дерзости? Черт! Столько вопросов, а ответов нет! И времени мало! Оставив мешок на крыше (не тащить же с собой) Мила вернулась в квартиру. Брезгливо, с помощью газеты засунула кошачью голову обратно в пакет, в котором ее принесли. Взяла фото Никиты и попыталась отмыть его струей воды в ванной. Кровь смылась почти вся, но фотография все равно была безнадежно испорчена. Тогда Мила порвала ее в мелкие клочки и спустила в унитаз приговаривая: «Прости, друг Никита… но лучше тебе будет этого не видеть». Теперь, хоть это и было практически безнадежным делом, следовало пройти по следам живодеров. Вдруг да выясниться какая-нибудь новая деталь. Захватив пакет с головой и свою сумку, Мила вышла из квартиры. Крутнув ладошкой возле замочной скважины, заперла дверь. Следы «муравьев» вели в лифт. Пешком ходить не хотят, суки. Она вызвала лифт и спустилась на первый этаж. Вот они следы… ведут на улицу… четкие, свежие… Мила пошла по ним, уверенно, как гончая.

Выйдя из подъезда, она кинула пакет на коробку с мусором стоящую у дверей мусороприемника. Усмехнулась представив себе рожу бомжа, который полезет в этот пакет в поисках поживы. Следы вели направо, к площадке для парковки машин и там обрывались. «Уехали, — констатировала Мила. — А на чем интересно?» Она присела на корточки и внимательно изучила несколько квадратных метров корявого асфальта. Ага! Вот они… два четких следа от протекторов. Мотоцикл. Мила автоматически глянула на часы. Было без четверти одиннадцать. Быстро темнело.

Закончив писать дневник, Никита некоторое время послонялся по кухне. Пошел в спальню, прилег. Не лежалось. Он зашел в зал, некоторое время посмотрел с Ритой телевизор. Смотреть было не интересно, так как Рита все время переключала каналы. Делала она это безапелляционно и с мнением Никиты не считалась. В итоге он покинул зал и вернулся на кухню. Открыв ноутбук попытался почитать записи Климонтовича. Не читалось. Изучение документов требовало концентрации внимания, а его не было. В голове свербела одна мысль — пойти на этот самый Цветной девять и проверить, нет ли там Алены Вишняк. Вдруг все удастся решить в один день! Он уже во всех красках представлял себе картину — Мила возвращается, а он ей, вот мол, пока ты ходишь неизвестно где, я уже и нашел эту вашу «матку». Тоже не пальцем деланный! Правда, о том, что дальше будет с этой самой Аленой, он пока предпочитал не думать. Еще конечно смущала просьба Милы, никуда не выходить одному. Но с другой стороны… чего ему опасаться? За этой квартирой, по утверждению самой же Милы никто не следит. А значит и за ним, никто следить не может. Да в конце концов всю первую половину дня, до него вообще никому никакого дела не было. Выкручивайся, как можешь. Он и выкручивался между прочим. Мысль о том, что он вычислил «матку», жгла, не давала покоя и требовала немедленных действий.

Постепенно, Никита убедил себя, что нет ничего плохого в том, чтобы прогуляться полчасика, подышать воздухом и заодно заглянуть по адресу этой самой Алены. Ужасно хотелось прихвастнуть перед Милой своим открытием. Никита мысленно разговаривал с ней, приводил убедительнейшие, как ему казалось доводы и в итоге она соглашалась и даже хвалила его за инициативность. Это выглядело конечно, как-то по-детски… но… в конце концов Никита решил, тихонько смыться, ничего не говоря Рите. Объясняться с ней не хотелось. Да и в конце концов, кто она такая, чтобы он перед ней отчитывался. Он зашел в зал, как бы глянуть, что идет по телевизору. Рита бросила на него мимолетный взгляд (вот ведь кукла азиатская, ее вообще-то хоть мужики интересуют?) и опять уставилась в экран на котором демонстрировалось очередное ток-шоу. Рядом с ее креслом, на журнальном столике стояла тарелка с большой кистью винограда, от которой она время от времени отщипывала виноградины и медленно их ела, как-то по-деревенски сплевывая косточки в руку. Вечерело. Свет Рита не включала и в комнате стало довольно темно. Никита пару минут постоял рядом с ней, делая вид, что смотрит шоу. Даже выдал несколько комментариев по теме. Съел несколько виноградин и ретировался, как бы случайно притворив за собой дверь в коридор. Поскольку звук у телевизора включен был довольно громко, а на экране постоянно хлопали и ржали, Никита был уверен, что Рита не заметит его ухода и может быть даже, вообще не заметит отсутствия. Он осторожно оттянул язычок замка и выйдя на лестничную площадку так же осторожно прикрыл за собой дверь. Щелчок был почти не слышен.

Больше всего Никита сейчас опасался столкнуться с возвращающейся Милой. Ситуация будет довольно глупой, придется объяснять, что да как. Он выскочил из подъезда и двести метров от дома до трансформаторной будки преодолел, чуть ли не бегом, после чего успокоился и дальше пошел нормальным шагом. Быстро наваливались сумерки. Жара спадала. Хозяева вывели на вечернюю прогулку своих собак. Те носились вокруг них, разминая отлежанные за день лапы и заливаясь радостным лаем.

Свежевыкрашенные в веселенькие цвета, и имеющие от этого игрушечный вид, пятиэтажки, утопали в оглушительной зелени деревьев и кустарников. Воздух казалось наполнен запахом цветов, скошенной травы и птичьим гомоном. Облачка мошкары, пронизывали стремительные яркие стрекозы, а в траве неистово верещали кузнечики. Все было так знакомо и обыденно, что совершенно не верилось в существование, какой-то там Службы карантина, «муравьев»- монстров, «матки», погибших подростков и всего этого расследования… Словно не было этих сумасшедших дней. Просто он, Никита, как тогда, идет на свидание… на первое свидание… с Милой. И только взгляд на закольцованную черным браслетом левую руку, разрушал иллюзию, возвращал к нереальной действительности.

Погруженный в свои мысли Никита перепутал начало и конец Цветного проезда и свернув к нему возле почты, вместо девятого, вышел к двадцать девятому дому. Остановился в недоумении — как это он так. Затем достал телефон и посмотрел время. Двадцать два, тридцать пять. Стремительно темнело. Никита остановил прохожего и спросил о месте нахождения нужного ему дома, тот махнул рукой в противоположный конец улицы.